— Смычка города и деревни, — попробовал пошутить Линькович.
— Но это только первое обстоятельство, а есть и второе, — Феодосий снова встал и, пройдясь по кабинету, сел на подоконник.
— Ты чего-то решил, что твое это дело, схема твоя — она ж не для всех, для тебя она, а это уже неправильно, это уже почти крысятничество, нет, помолчи… Послушай, я знаю, что ты не крысил, наказания не будет, но и на запасном пути тебе постоять придется, мудрости набираться.
Следующие дни Стас вводил Александра в курс дела (мажор был неглуп и, оценив мощь схемы, проникся к старшему товарищу уважением). Линьковича тем временем назначили первым вице-президентом банка, в котором он некогда познакомился с Феодосием.
Стас понимал, что со своей точки зрения Лакринский был абсолютно прав. И если бы ему в руки попал листок с наброском увода большей части бизнеса в офшор, лично подконтрольный Стасу, то автор схемы не зажился бы. Но только что изготовленный набросок Линькович, полюбовавшись изяществом решения, тут же сжег в домашней пепельнице.
Мудрость поступка он оценил, когда, сунувшись зачем-то в ящик стола, где всегда лежали личные документы, не нашел ни одного из двух загранпаспортов.
Последние бумаги были оформлены в середине июля. У нотариуса сломался принтер, и, пока несли новый, пока подключали, дело затянулось до семи вечера. Попрощавшись с мажором и его охранником, Линькович решил пройтись. Офис нотариуса располагался на задворках Госдумы. Линькович вывернул на Тверскую и подумал, что, наверное, надо поесть, например, в каком-нибудь кафе в Камергерском или дойти до «Ватрушки». Народу на улице оказалось неожиданно много, причем в основном молодежи. Вела она себя непонятно почему агрессивно. Стас взглядом знатока оценил юную статную брюнетку, которая, вздев сжатый кулак, выкрикивала что-то гневное. Сначала Линькович подумал, что она зовет такси, но орали вокруг все.
«Навальный! Путин — вор! Навальному — свободу!» — доносилось со всех сторон.
Стас отошел в сторону, достал айфон. Оказывается, сегодня в Кирове суд решил посадить Алексея Навального. Его Линькович, как и всех остальных белоленточных, не очень привечал, однако за блогом следил. Не верил ни единому слову, но читал внимательно. Откуда-то он знал, что у этого блогера много сторонников, которые, видимо, и вышли оплакивать посадку своего кумира.
Милиция не вмешивалась. В Камергерском стояла цепь ОМОНа в полном облачении, но пока никого не били. К одному из полицейских подошла девушка, чуть ли не в два раза его меньше. «Дяденька, вы такой красивый, такой грозный», — протянула она совсем детским голосом и дала ему цветок. Омоновец улыбнулся сквозь шлем.
«Комедия, — подумал Стас, — поганая комедия». Настроение у него и так было не ахти, а тут и совсем испортилось. Он решил сразу пойти домой, ходу пять минут, шофер должен был еще с утра заполнить холодильник.
Войдя в квартиру, Линькович пошел к бару, достал бутылку коньяка и сразу из горла сделал глоток. Потом еще один. Прошел в кабинет и увидел, что рядом с компьютером лежат два паспорта.
Через сто грамм Стас решил, что завтра же, нет, послезавтра полетит к Яне, встанет на колени и позовет замуж. Но сначала надо было понять, где она сейчас. Он открыл папку, где хранилась вся переписка, почти уже заглохшая, и тут увидел свежее письмо. Улыбнулся. Сделал глоток. Открыл.
Это была рассылка.
«Янина Герцштейн и Беньямин Фридер с радостью извещают о возобновлении брака и готовы видеть всех, кто сможет быть, 12 августа в Бостоне».
В России проходят выборы в Государственную думу, «Единая Россия» возвращает себе конституционное большинство. Спикером Госдумы становится Вячеслав Володин.
Во Франции проходит чемпионат Европы по футболу. Сборная России не выходит из группы.
Выходят фильмы: «Моана», «Викинг», «Экипаж», «Омерзительная восьмерка».
Дмитрий Хубариев
(15 ИЮНЯ, РОССИЯ — СЛОВАКИЯ, 1:2)
— Как наши ребята наваляли англичашкам, ох как юшку пустили гомосекам этим, — восторженно пел Анатолий Сергеевич.
Дима радовался за русских бойцов в Марселе не меньше, однако жестом показал товарищу, что стулья сами себя на сцену в зале не отнесут. До открытия межрайонной конференции ОНФ оставалось всего ничего, а помещение еще было совсем не готово. Хубариев на правах одного из организаторов в грязь лицом не собирался.
В общественные деятели он выбился почти случайно. Несколько раз постоял в пикетах, требуя найти управу на негодяя-застройщика. Два раза его снимали какие-то телевизионщики, впрочем, намонтировали из десятиминутной вдумчивой речи какой-то ерунды. Не перестроились еще журналюги с либерасных времен.
А потом как-то само и понеслось. Общественные слушания в Госдуме. Регистрация НКО, объединяющей пострадавших дольщиков, и немедленное получение гранта на представление их интересов, и создание интерактивной карты недостроя по Москве. Карту за зарплату делал Дима, ему же полагалась небольшая компенсация за прочие организационные хлопоты. Деньги пришлись крайне кстати. Халтур и подработок по основному месту работы становилось все меньше.
Но это было почти уже и несущественно.
Поздней осенью 2014 года в самый обычный день Дима следил за тем, как Квака делает прописанную доктором зарядку, и краем глаза просматривал новости в сети. Из Крыма сообщали о мирном строительстве, а из ДНР — о перестрелках на линии огня. Вдруг он подхватился, обнял изумленного сына и начал скакать с ним по квартире.
Квака ничего не понял, но радовался. А Дмитрий Хубариев просто внезапно почувствовал себя по-настоящему счастливым: хозяином страны, отцом семейства и полноценным гражданином, который по мере сил помогает национальному лидеру возрождать великую державу.
В середине 2015 года их НКО обманутых дольщиков вступила в «Общероссийский народный фронт». Работы сразу стало больше: и общественной, ну и за деньги, не без этого.
Диме ОНФ нравился больше «Единой России». В партии по-прежнему хватало жуликов и воров, до конца избавиться от них не получалось, хотя улучшения явно намечались и коррупционеров сажали одного за другим.
Взаимодействие с Широпаном стало частью служения государству. Тем более что полковник и не требовал многого.
К думским выборам Дима готовился по-настоящему. Необходимо было показать, что национальный лидер и его новый курс пользуются подлинной поддержкой населения. Актив НКО жил фактически в одном районе, им предстояло стать костяком агитационной сети кандидата в округе. Несколько человек отказались иметь дело с «единороссом сраным», но Дима еще надеялся переубедить своих не разбирающихся в политике товарищей. Да и без них бы обошлись.
Встреча с кандидатом в депутаты и новым представителем столичного штаба ОНФ должна была стать, по сути, стартом кампании.
Дима спустился к входу. Там в ожидании дорогих гостей болталась активистка Антонина. Дима ее помнил по концу восьмидесятых инструктором райкома комсомола. История знакомства была не самой приятной. Его с одноклассниками и еще человек двадцать из соседних школ в конце мая привели принимать в комсомольцы. Антонина, отвечавшая за вопросы по истории комсомола, была чудо как хороша, почти все мальчики с удовольствием смотрели на ноги инструктора райкома (юбка кончалась на коленках) и грудь (блузка тоже была по погоде не слишком строгой). Девушка с удовольствием ловила на себе взгляды пубертатной и пока еще несоюзной молодежи, а злобой враз потускневших школьниц — так просто наслаждалась. К сожалению, к классной фигуре прилагался и отличный слух. До ее украшенных по-комсомольски скромными сережками ушей донеслось хулиганское: «Хороша чувиха, небось, первому секретарю сосет». Это был хулиган из соседней школы, но Антонина обозлилась на всех мальчиков. Девчонок быстро отпустили с вожделенными корочками в руках, а мальчиков мучили вопросами об орденах и комсомольских стройках до упора. Дима ушел одним из последних — к несчастью, он сидел недалеко от автора похабного шепота.
В их актив Антонина пришла из разрушенной мэрией торговой палатки, в которой была то ли совладельцем, то ли просто продавцом. Быстро пристроилась на денежку. Дима сдуру напомнил об их первой встрече на небольшой посиделке активистов. Потом он волок пьяную соратницу к ней домой, чтобы не пропала по дороге. А она бормотала: «Гаденыши вы были все, я потом полночи плакала, меня Костя, второй секретарь, с трудом утешил, эх вы, ты бы знал, каких парней я крутила, ты бы знал, какой я была». Дима с трудом отбился от того, чтобы «зайти попить чайку». Антонина не сказать что злобу затаила, но надолго расстроилась.
Комсомольско-торговое прошлое приучило ее говорить громко и грубо. Привычка к более откровенным, чем в комсомольские времена, нарядам взялась неизвестно откуда, но по нынешним кондициям Антонины красила ее меньше, чем в конце восьмидесятых.
От потенциально неприятной беседы Диму спасла подъехавшая машина с начальством.
Бившее в глаза солнце не позволило Хубариеву сразу разглядеть вылезающего из машины человека. Сначала визгом по ушам вмазало: «Костя, родной, сколько же я тебя не видела». Потом пришла и картинка: Антонина висела на шее худого пожилого мужчины, который пытался то ли обнять ее, то ли оттолкнуть. В какой-то момент рука плотно и, казалось, привычно легла на задницу активистки, но через мгновение отдернулась.
Шофер начальственной машины почтительно улыбался.
— Это Костя Косиевский, он в райкоме, а потом и в горкоме комсомола работал, а я к нему из райкома за инструкциями ездила, мы отлично… — Антонина колыхалась от восторга.
— Константин Николаевич Косиевский, сотрудник Администрации президента, — немного нервно прервал воспоминания подруги юности худой мужчина. — Вас должны были предупредить о том, что приеду вместо Андрея Никаноровича.
Дима кивнул, он вспомнил звонок, но имя тогда ему ничего не сказало. А вот лицо, лицо почти не изменилось за прошедшие двадцать три года.