орского технического лицея – первого лицея Новороссийска) в аренду через Управление образования взяли несколько классов.
Потом проходит еще несколько месяцев. Меня в министерстве подвели к Днепрову. И он говорит – давайте включим вас в Совет по организации и написанию устава негосударственных школ. Я была на нескольких заседаниях. И в 1991 году было 35 детей, которые начали учиться в моей частной гимназии. Это два класса. Через год детей стало 235. Потом 380. Потом 550. Потом 600. И на этом все остановилось. Потому что здания, которые мне давали, уже не позволяли больше принимать.
А Устав, который мы сделали, нам очень помог. С нами стали считаться. Я уволилась из методического центра.
У меня были директора новороссийских заводов – мои бывшие ученики. И они мне своих детей отдали в первый класс. И мне эти родители говорят – сейчас детские сады просто выбрасывают… И мы два класса в таком опустевшем детском саду взяли в аренду. И пришли к мэру города с этими директорами-родителями.
Мэр набирает директора предприятия, которому детский сад принадлежал. И говорит – вот у меня тут сидит так называемый директор частной школы. Тот директор говорит:
– Хотите, я ей весь сад отдам? Здание аварийное.
Мы побежали подписывать бумаги.
А у меня один из родителей был главным инженером военного строительного треста. И он мне сказал – не переживайте, все сделаем. Он мне 150 солдат дал, дешевые обои, краску. И за 4 месяца они из сада сделали конфетку.
А денег нет ни на оборудование, ни на приобретение техники. Представляешь? Брали мы с детей за учебу копейки. Мне мой папа подсказал – нужно продать пакет документов.
У нас на 25 листах были все документы, которые необходимы, чтобы открыть частную школу. Начиная с заявления, которое нужно написать в органы местной власти.
Я обратилась в «Учительскую газету». А они говорят – мы в газете никогда такие рекламы не давали. Объявления о продаже документов. Я говорю – давайте попробуем. А они мне:
– А что мы с этого будем иметь?
– А что вы хотите?
– 10 процентов от ваших продаж.
– Но я еще не решила, сколько это будет стоить!
– А у вас зарплата какая?
– 180 рублей.
– Вот и сделайте пакет – 180 рублей…
Сейчас рассказываю и сама не верю, как такое могло быть.
И мы дали рекламу – малое предприятие «Обучение» продает пакет документов для открытия частной школы.
В общем, ко мне обратились более 1000 человек – директора школ, учителя, Министерства образования Латвии, Армении, Грузии, Казахстана. И я им всем документы пересылала.
И у нас собрался мешок, полный денег! Присылали наличные, счета у нас еще не было. На эти деньги тогда можно было купить в Новороссийске две трехкомнатные квартиры.
Но мы купили ковры, шторы, магнитофоны, новую мебель, лингафонный кабинет… Представляешь?
А потом я поехала в Москву и в «Учительскую газету» завезла громадный пакет денег.
Любовь Кезина:
– Первые государственные гимназии, которые появились в Москве, мы создавали вместе с Владимиром Дмитриевичем Шадриковым и с Анатолием Георгиевичем Каспржаком. Потом мы стали создавать лицеи для ребят старших классов. Потом – школы здоровья. Эти школы очень помогали детям, у которых были заболевания и которым нужны были особые программы. Потом создавали Центры образования. У нас были разнообразные виды образовательных учреждений. Родители могли для своих детей выбрать любую школу.
Родилась 1 ноября 1938 года в Москве.
Уже в первом классе она поняла, что хочет стать учителем. В 18 лет закончила педучилище и пришла работать в школу учителем начальных классов.
«Я с удовольствием работала в школе учительницей начальных классов. Я очень любила детей, дети любили меня. У меня не было проблем с воспитанием, с дисциплиной. Мы с ребятами занимались физкультурой. Директриса, видя, что у меня хорошо получается, ну чего, молодая девчонка, дала вести уроки физкультуры во всех начальных классах. Самые лучшие уроки физкультуры были зимой – лыжи. Для меня это было мерой воздействия. Если кто-то плохо себя вел, я говорила: «Ах, так? Сегодня на лыжах не пойдешь!». И все, этого было достаточно для того, чтобы ребята моментально приходили в себя. Потому что они любили уроки».
В 25 лет ее выбрали секретарем партийной организации школы.
С 1973 по 1986 год работала заведующей Первомайским районным отделом народного образования, секретарем Исполкома райсовета народных депутатов, секретарем Первомайского райкома КПСС города Москвы.
«Я умела разговаривать с людьми. Люди меня слушали. Люди ко мне относились с уважением».
В 1986 году возглавила систему образования Москвы.
«Изначально я не хотела руководить образованием Москвы. Однако Б.Н. Ельцин заявил мне: вы довели Москву до того, что учителя серые, что в Москве плохое образование. Я не работал в Москве, это вы работали». Разговор с ним был бесполезен. Приказ есть приказ».
Любовь Петровна занимала эту должность до 2007 года.
«Сейчас иногда говорят: вот в СССР образование было лучше. Я говорю, что нет, неправда. Не было образование в СССР лучше. Школы были единые, трудовые, политехнические – однообразные. И программы были на среднего ученика. И ученики все были средние. Чтобы исправить ситуацию, мы с самыми лучшими директорами Москвы собрались и решили, что необходимо создать такие программы, которые бы подошли каждому ученику».
В конце девяностых годов вместе со своей командой ввели первые ЕГЭ: по математике и русскому языку. После апробации экзамена разрешили ученикам самостоятельно выбирать экзамены для поступления в вузы.
«Я рассматривала ЕГЭ как возможность ученику самостоятельно выбирать свое будущее. Он выбирает предметы, которые он хорошо знает для сдачи экзамена и поступает в университет по выбранному направлению. И ребята спокойно сдавали эти экзамены. Страха никакого не было. Я не знаю, почему ЕГЭ стало потом страшилкой».
После развала СССР в столице не хватало учителей – зарплаты были маленькие, активные педагоги ушли в банки, в бизнес, в систему госорганов. Любовь Кезина открыла в Москве пять педагогических вузов для подготовки учителей.
В 90-е годы стала жертвой покушения.
С 2007 по 2011 год была советником-наставником мэра Москвы Ю. М. Лужкова.
Кандидат психологических наук.
Академик Российской академии образования.
Сейчас – генеральный директор Реабилитационного центра для инвалидов «Преодоление».
Кто автор термина «индивидуализация образования»?
– Где-то в 1988 году я придумал термин «индивидуализация образования», который в большей мере соответствует идее, которая тогда носилась в воздухе, – тому, что надо учить каждого в соответствии с его способностями, – рассказывал Владимир Дмитриевич Шадриков.
Глава седьмаяОт СССР – к независимой России
19 августа 1991 года рано-рано утром в квартире в Кузьминках задребезжал городской телефон.
– Саша, у вас все спокойно? – Голос отца был неожиданно тревожным.
– Да вроде все. А чего случилось?
– Государственный переворот!
Я выглянул в окно. Переворотом не пахло. Москвичи муравьиными тропами вливались в метро. Дворник широкими взмахами мел асфальт.
Я включил телевизор. На синеватом экране плясали маленькие лебеди.
Я понесся в редакцию «Комсомольской правды».
На непривычно пустынной улице одиноко стоял бронетранспортер. Из него высовывался молодой солдатик, явно тоже не понимавший, зачем его занесло в центр столицы.
В кабинетах редакции было нервно и почему-то весело. Те, кто поосторожнее, перебирал бумаги, рвал подозрительные и пытался их сжечь в пластиковой офисной урне. Кто-то уже налил стопочку, понимая – газета, если и выйдет, будет занята политикой, материалы школьного отдела не понадобятся! Свободный день.
Часов в 12 в узком стометровом коридоре «Комсомолки» появились двое внушительных мужчин в темных костюмах. Они шагали плечом к плечу взад-вперед, словно снегоуборочная машина, перекрывая собой весь проход. Чтобы обойти их, нужно было прижаться к стене, чуть ли не вдавливаться в нее.
Было сразу понятно, откуда эти два молчаливых пиджака. Но больше ничего неожиданные гости не предпринимали.
Зато в комсомольском отделе, который вскоре стал называться отделом политики, была движуха!
Кого-то послали в МИД, где должны были дать пресс-конференцию члены Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), кто-то побежал в центр, где, говорят, видели танки. Меня еще с кем-то из ребят отправили в Белый дом, где тогда заседал Верховный Совет.
У здания уже начали собираться мужчины в легких летних куртках, кто-то с портфелем, кто-то с фотоаппаратом, тревожные девушки и любопытные старички.
Белый дом скоро оказался в кольце народа.
Тогда в здание Верховного Совета можно было совершенно спокойно зайти. Опытные коллеги, кто раньше бывал на заседаниях, тут же заняли кафе.
Начался стихийный митинг.
Судьба Горбачева была непонятна. На пресс-конференции в МИДе говорили, что он заболел. Народ под Белым домом предполагал худшее.
Никаких мобильников еще не было. К телефонам в Белом доме невозможно было пробиться.
Я бегал диктовать информацию к телефону-автомату возле метро «Баррикадная».
К вечеру нас сменили другие ребята. Я уехал в редакцию – дописывать репортаж.