Школа-новостройка существовала по принципу «На тебе, Боже, что нам негоже». Окрестные школы скидывали нам детей, которые были им неугодны. И мы понимали, что нужно в первый же день включить самый главный наш козырь – не успеваемость важна. Ученику и учителю в школе должно быть хорошо, комфортно, интересно.
Мы получили учеников, которые не стандартны, не сидят за партами сложив руки. Активных, в какой-то мере хулиганов. Важно было установить нормальные человеческие контакты между нами и ими.
Дети широко открытыми глазами смотрели на нас – мы видели в них своих сверстников, друзей. С нами можно пообщаться. Появилось много совместных дел. И мы возвращались из первых поездок, и на подведении итогов ребята часто говорили: «Знаете, я увидел, что учителя – это тоже люди!»
Вот так школа начала формироваться. И к нам с каждым годом приходило все больше и больше ребят. И на третий год школа работала уже в полную силу.
Юридически школа была открыта 1 сентября 1996 года. Но в здании еще работали строители. А у нас была двухкомнатная квартира в соседнем жилом доме, и мы там занимались с первыми учениками. Еще несколько классов учились в третью смену в соседней школе. В первой параллели в классах было человек по десять. И мы до сих пор вспоминаем это период как золотое время.
А открылись в своем здании мы 39 декабря 1996 года.
– Когда? 39 декабря?
– По документам школа была сдана 31 декабря. Но ее продолжали доделывать и 32 декабря, и 33 декабря… Только 20 января 1997 года строители ушли.
Первое время мы все жили на самом верхнем этаже. Детей было так мало, что хватало классов. Мы очень берегли школу, видели в ней душу. Мы заходили на этаж, снимали обувь и ходили как дома в носках.
Сейчас у нас в школе больше двух с половиной тысяч детей. Но традиция, что школу нужно беречь, сохранилась.
Первые годы были очень тяжелые. Это нельзя сделать, это недоступно. Мы обустраивали так, чтобы у нас и у детей было все необходимое в этом здании. Если кружок – он должен быть здесь. Если пункт питания – тоже здесь.
Мы ездили по фабрикам республики, покупали колбасу, другие продукты, устраивали совместные обеды и ужины. Снабжали съестным учителей.
Договорились с совхозом. Собирали урожай капусты и моркови и зарплату получали этими овощами. Оставили их в совхозе на хранении. А потом в течение года забирали и использовали в столовой. Поддерживали друг друга.
Сами шили, сами строили, сами собирали.
– А как учебный процесс выстраивался?
– Мы подружились с авторами программы «Школа 2100». Они к нам приезжали. Наш учитель закрывал дверь, садился в классе напротив авторов учебника и говорил им – нам не нравится вот это и вот это. И мы видели, как наши предложения ложатся в основу новых учебников. Как результат – один из наших учителей стал соавтором учебника.
У нас много учителей, которые делают великие вещи, но они не понимают, что они делают. Они считают, что это так и должно быть.
Каждая школа должна найти то, что у нее получается.
– А каким образом у вас появились 140 кружков? Большинство школ с трудом держат пять или максимум десять.
– Так получилось само собой. Мы выбрали ту экономическую модель, которая посчитали более оптимальной. Школа с продленным днем. Точнее, тогда это называлось «школа с полным днем пребывания детей». Это позволило нам ввести в штатное расписание должности тем людям, которые будут вести разные кружки, секции, объединения. Мы открываем кружок, когда человек к нам приходит и говорит: я могу делать то-то и то-то. Студия телевизионного мастерства работает не один десяток лет. Мы получили детскую премию «Тэфи» и каждую субботу выходим на канале «Россия 24» со своей передачей.
С другой стороны, мы открываем кружки под ребят. Как-то приводят к нам из органов внутренних дел ученика третьего класса: принимайте меры, он нашел схрон оружия времен Гражданской войны. Проходит время. Опять его приводят – он разрыл курган и нашел еще какое-то оружие. В третий раз к нам пришли уже из ФСБ – сделайте что-то, он снова нашел винтовки, гранаты…
Мы решили: раз он так любит копаться в земле, давайте будем развивать его способность к таким вещам. Нашли преподавателя геологии в нашем университете. Появился кружок геология. Он существовал 9—10 лет. А потом прекратил свое существование. Потому что мальчик вырос и его друзья, которых он заинтересовал геологией, тоже. Сейчас он ведущий специалист-геолог в нашей республике.
Появился туристический клуб. На сегодня мы единственная школа, школьная команда которой поднялась на Эльбрус.
– И такая неожиданная активность не насторожила управление образованием Ижевска?
– В 2000-е годы у нас появилась поговорка: «Если вы не можете помочь – тогда не мешайте».
Мы искали сами выходы из сложных ситуаций. Мы понимали, что должны делать что-то, что нас будет кормить. Не сильно рассчитывая на бюджетные деньги. Есть норматив – нас финансируют. Но этого недостаточно. Но при этом мы понимали, что наш заработок в последнюю очередь должен быть связан с платным образованием.
Так появился у школы свой транспорт. Мы открыли автошколу. В нашей столовой мы кормим обычных людей с улицы. Но мы так организовали, что дети питаются в своем отдельном зале, а те, кто приходит с улицы, – в отдельном. И с детьми они не пересекаются.
Глава тринадцатаяМинистр дружбы народов
В 1998 году министром образования стал ректор Российского университета дружбы народов Владимир Филиппов. После чехарды со сменой руководителей ведомств, изменения функций министерств и госкомитетов, реорганизацией самой системы управления образованием наступил период относительной стабильности.
Ярослав Кузьминов:
– Тогда было правительство Примакова. Министра образования Тихонова сняли и поставили Филиппова. Владимир Михайлович Филиппов, будучи поставленным коммунистами, уже через несколько месяцев мне позвонил, и мы начали с ним работать. Он почувствовал в нас людей, которые могут ему помочь. Мы, по сути, были аналитической частью министерства.
Именно тогда было принято решение о введении эксперимента по ЕГЭ, ГИФО (государственным именным финансовым обязательствам), обсуждались новые системы оплаты труда учителей. Много других вещей. Это все исходило из Вышки.
Виктор Болотов:
– Сначала министром, а потом вице-премьером был Кинелёв. Что-то при нем было хорошее принято, что-то – не совсем хорошее. Проблема была в том, что Кинелёв не понимал общее образование.
Потом очень коротко министром был Александр Николаевич Тихонов. Он тоже про общую школу вообще не очень понимал. Но у Тихонова в министерстве работал Александр Григорьевич Асмолов, он «закрывал» тему общего образования.
А потом министром стал ректор Российского университета дружбы народов Филиппов, который тоже не очень понимал в общем образовании. Но Филиппов был самым сильным министром образования в новейшей российской истории. Он умел отказываться от своих высказываний. Для первых лиц это удивительный случай, когда такой человек говорит – вот тут я был неправ, сказав то или другое.
Одна из таких историй – его поймали журналисты, когда он только стал министром, и он им сказал, что, по его мнению, ПТУ – тупиковая ветвь развития системы образования. Что тут поднялось? Визги, вопли. Мы пришли к Владимиру Михайловичу, рассказали, какие плюсы и минусы есть в системе среднего профессионального образования. Напомнили социальную роль ПТУ. Он выслушал и говорит – да, я был неправ. Совершенно спокойно. Я не помню, чтобы Фурсенко так сказал. Не помню, чтобы Ливанов так говорил. Не помню, чтобы Васильева так сказала.
Это был уникальный случай формирования правительства. Премьером был Примаков. Было тяжелейшее время после дефолта августа 1998 года. Президент Борис Николаевич Ельцин дал добро Примакову сформировать правительство по профессиональному принципу. В частности, вице-премьер по социальному блоку Валентина Ивановна Матвиенко формировала состав своих министров – министра труда, министра здравоохранения, министра образования и других, проведя консультации с множеством организаций.
Главная проблема, с которой прежде всего столкнулось министерство Филиппова, – огромные долги по зарплате учителям и вузовским преподавателям. Люди выходили на забастовки, объявляли голодовки.
Владимир Филиппов:
– Прежде я никогда не встречался с Валентиной Ивановной. И она меня не знала. То есть – подчеркиваю – это был уникальный случай, когда шел подбор с учетом мнений различных профессиональных сообществ. В результате остановились на моей кандидатуре.
Понимал ли я, что эта должность «расстрельная»? Понимал. Мои друзья говорили мне: зачем тебе это нужно? Но я воспитан был в советское время, а в советское время говорили: если надо, то надо браться.
Елена Чепурных:
– Конечно, время-то было очень трудное. Командировок было много. Из 365 дней порядка 200 дней я была в поездках. Нужно было ездить. Если не мог деньгами помочь, то хотя бы выслушать людей, обсудить. Чтобы они понимали – их боль и проблемы могут быть донесены до Москвы.
У меня на программу «Дети-сироты» на всю страну – а это около 250 тысяч детей-сирот, которые находились в детских домах и школах-интернатах, – было выделено 200 тысяч рублей. 200 тысяч рублей! И нужно было сделать так, чтобы все-таки эти деньги пошли на пользу, чтобы они не были просто розданы по рублю, чтобы это был какой-то проект или какое-то действо.
Как-то мы приехали в детский дом, который находился в очень красивом месте. Это была небольшая деревня. Проживало там десять тысяч человек. И двести детей жили в этом детском доме. Но когда я увидела дом… Он был скреплен железными обручами, как бочка. Десять лет понадобилось, чтобы в этой деревне построить новое здание детдома! Десять лет…