– Теоретически все возможно. Например, все абитуриенты России подадут документы в один вуз… Но, как правило, такие ситуации не случаются. Если же вдруг возникнет такой казус, мы можем пойти на перераспределение бюджетных мест с одного направления подготовки на другое.
А вообще давайте посчитаем. Победителей и призеров Всероссийской олимпиады – 1300, олимпиады школьников – 21 000. Итого 22 300 человек. Всего у нас выпускников 930 000. Получается, олимпиадников – одна пятидесятая часть от всех поступающих. Это некритично.
Хочу подчеркнуть: не надо думать, что человек, который нечестно победил в олимпиаде, вытащил счастливый билет и будет дальше жульничать все четыре-пять лет обучения. Ему «помогли» затем, чтобы он смог поступить в престижный вуз. Но в сильном вузе дойти до конца, имея слабые знания, шансы не очень велики. Сегодня сложилась объективная ситуация – толковые ребята могут спокойно выбрать свое место в жизни, вузы – набрать своих студентов.
Вот какой выход из ситуации нашли в Высшей школе экономики.
– Олимпиады как необходимое дополнение к ЕГЭ нужны, – рассказывает ректор этого университета Ярослав Кузьминов. – Они помогают найти людей, которые реально увлечены тем или иным предметом, пошли дальше школьной программы. Да, такие абитуриенты обычно показывают высокие результаты и на ЕГЭ. Но те же результаты и у обычных отличников. Я считаю, что через олимпиады должны поступать в вузы 5—7 % абитуриентов.
– Вы считаете, что все вузовские олимпиады проходили на одном уровне?
– Нет, конечно. Первый блин кое-где вышел комом. К проведению ЕГЭ и к олимпиадам можно – и нужно – предъявить целый ряд претензий. Но в любом случае новый порядок отбора в вузы более справедлив и эффективен, чем то, что у нас было все эти годы. Его надо сравнивать не с недостижимым идеалом, а с практикой 90-х – начала 2000-х, когда каждый вуз устанавливал собственные экзамены и проводил раннее зачисление «только для себя». Я даже не говорю о коррупции: при самом честном и скрупулезном соблюдении правил выпускник школы должен был сужать свой выбор до одного-двух вузов. Сколько талантов в такой ситуации прошли мимо лучших университетов страны?
Очень важно, чтобы вузы, которым дано право проводить олимпиады, зачисляли победителей олимпиад и других вузов. Сделаем так – народ поймет, что олимпиады, как и ЕГЭ, проводятся в основе своей честно, что это не лазейка через забор ЕГЭ «для своих».
– Победителей и призеров только по математике несколько тысяч человек. А если все они ломанутся к вам?
– Вовсе не все они хотят становиться экономистами, программистами или математиками. Ведущих вузов в стране несколько десятков. По 200—300, даже по 500 человек олимпиадников каждый возьмет с радостью. ГУ-ВШЭ будет принимать победителей и призеров олимпиад одного уровня на равных правах. Но здесь возникает серьезная проблема: у нас, как и у всех, есть направления подготовки, где весь курс – 25, 40 человек. Больше учить не получается – нет кадров. А если на это направление подадут заявления 150 или 200 олимпиадников? Не брать мы их не можем. А брать, не выходя за рамки здравого смысла, не получается. Поэтому пришли к такой модели. Мы гарантируем победителям и призерам всех профильных олимпиад зачисление без экзаменов на укрупненные группы направлений. Например, в ВШЭ – это экономика и менеджмент, математика и информатика, это гуманитарные науки, социальные науки.
– Но тогда мест для тех, кто сдавал ЕГЭ, не останется…
– Если на какой-то факультет после зачисления олимпиадников останется меньше 25 % вакантных бюджетных мест, то мы увеличим бюджетный прием, чтобы не меньше 25 % мест приходилось на конкурс среди сдававших ЕГЭ. Олимпиадники до 25 июля должны сделать свой выбор. И потом будет сразу ясно, сколько бюджетных мест в вузах осталось для простых ребят.
– Но есть контрольные цифры приема…
– Мы возьмем их сверх контрольных цифр. Я уже говорил об этом с министром Андреем Фурсенко. Без дополнительных денег со стороны государства возьмем.
– И будете учить за свой счет?
– Мы не раз это делали в разных обстоятельствах. Упускать сильных студентов глупо. А слабые, которым «помогли» победить на олимпиаде, отвалятся, уверяю вас, в течение первого полугодия. Везде – и у нас, и в МГУ, и в Бауманке, и в Физтехе.
Глава двадцать третьяБорьба с системой
Министерство образования и науки времен Андрея Фурсенко критиковали нещадно. Я очень пунктирно рассказываю о событиях в образовании, особенно мне запомнившихся. А можно еще вспомнить начало борьбы за эффективность Российской академией наук, попытку убедить академиков отчитываться за использование собственности академии. И не только это…
Андрей Фурсенко:
– Я могу назвать еще несколько законов, которые проходили не проще, чем закон об обязательном ЕГЭ. Например, Закон об ограничении возраста ректоров. Это очень тяжелый документ. Он носил личностный характер, и в каком-то смысле для ректорского сообщества он был еще более болезненным, что ЕГЭ. У нас после принятия этого закона средний возраст ректорского корпуса уменьшился на 9 лет.
Ярослав Кузьминов:
– Я считаю, что это был как раз последний выплеск борьбы против тех изменений, которые происходили. Фурсенко очень активно начал разбираться и с коррупционными схемами в образовании. При Филиппове еще не доходили до этого руки.
Против Фурсенко было мобилизовано очень много негатива. Очень много частных интересов питало этот негатив, финансировало выступления, публикации. В общем, он очень тяжелые вещи на себе вынес.
Образование – сложная система. И она работает, одновременно обеспечивая ряд разнородных целей, которые есть у страны. Образование должно обеспечивать экономическую успешность людей. Это главная его задача. Когда мы выйдем из школы, из вуза, мы должны зарабатывать столько, чтобы кормить не только себя, а кормить еще и окружающих. Свою семью. И тех, кому не повезло зарабатывать столько, чтобы самому обеспечивать себя и своих близких.
Сегодня из нашей школы выходит примерно четверть учеников, которые являются неуспешными, они не освоили один или несколько предметов. То есть они, как говорят, не обладают функциональной грамотностью – или плохо пишут, или плохо считают. И это примерно соответствует той доле наших граждан, которые экономически неуспешны. В этом смысле у Фурсенко и его команды стояли глобальные задачи.
Игорь Реморенко:
– Обсуждалось, что если мы в политике страны сделаем приоритетным образование, надо объяснить, чего же мы хотим, какая школа должна быть? Мы тогда сидели, придумывали. Помню, это были как раз новогодние праздники. И вот тогда возникла фраза – добрые, чуткие, восприимчивые ко всему новому учителя. И смысл в такой фразе действительно был. Чего мы ожидаем от образования?
Но мы где-то перемудрили.
После инициативы «Наша новая школа» возникла «Стратегия действий в интересах детей», потом возникла государственная программа образования, потом возникла новая Федеральная целевая программа развития образования, «Cтратегия до 2025 года». И все эти стратегические цели наслаивались друг на друга, возникала каша. И в результате ни на чем конкретном не сосредоточились.
Это, пожалуй, было еще одно болезненное и не очень понятное для учителей нововведение.
С 1 декабря 2008 года была введена новая система оплаты труда (НСОТ) для работников бюджетной сферы. Прежде всего – для учителей.
Идея в общем-то понятна: важно было закрепить некий гарантированный уровень оплаты труда учителя и запустить механизмы, которые стимулировали, заинтересовывали его развиваться, расти. Было три варианта НСОТ. И регионы сами должны были решать, на какой им переходить.
Но, по сути, в большинстве школ закрепилась система, которая состояла из трех компонентов. Базовый оклад, компенсации, которые должны были начислять за интенсивность труда и выполнение дополнительных работ, и стимулирующие выплаты.
Министерство образования критерии стимулирующих выплат отдало на откуп регионам, а те спустили ниже – муниципалитетам и самим школам. Логика такая: чиновники считали, что школы, действующие в разных условиях, сами могут определить заслуги, за которые учителю положены доплаты. Не зря же создавали при школах такую форму общественного контроля, как управляющие советы!
В итоге получилось – кто в лес, кто по дрова. И у опытных (будем называть их так) директоров школ появилась собственная копилка, из которой они могли жаловать или наказывать учителей. Если распределение стимулирующей части учителю казалось несправедливым, добиться правды оказывалось невероятно трудно. Проще уволиться. Но проблема была в том, что в небольшом городе или поселке другой работы зачастую не было.
После введения НСОТ учителя, считавшие себя несправедливо обойденными при распределении стимулирующих выплат, завалили жалобами и министерство, и редакции газет.
Помню, как на одном из телеканалов в те годы мне довелось дискутировать со знаменитым директором питерской гимназии № 56 Майей Борисовной Пильдес. Майя Борисовна жестко стояла на своем:
– Нет смысла менять систему выплаты зарплат! Во-первых, я как директор и опытный учитель прекрасно знаю, кто и как работает. Во-вторых, настоящие учителя работают не за зарплату! Учить детей – это их миссия.
Я, как юный романтик, отстаивал необходимость выработки четкой шкалы, исходя из которой можно оценивать развитие учителя и, соответственно, доплачивать ему.