— Без вас?..
Она резко смотрит на меня:
— Вы же знаете, что это рак. Мне сказали об этом несколько месяцев назад в больнице. Но Джо не знает, и я не знаю, как ему сказать. Снаружи он большой храбрый шахтер, но внутри — мягкий парень, который не выносит, если кому-то грустно.
Снизу мы слышим свист закипающего чайника. Я полагаю, у нас есть несколько минут, прежде чем Джо вернется.
— Обычно вы решаете важные вопросы самостоятельно, Нелли? Или в прошлом вы с Джо обсуждали проблемы?
Я не буду ставить под сомнение сложившийся образ жизни этой пары, но есть ощущение, что обычно они союзники.
— Ах, мы отличная команда. Вместе воспитали пятерых детей, — ее взгляд устремлен на вышку за окном, — и пережили много бурь. Может быть, он слишком мягкий, но вместе мы можем справиться со всем.
— Кроме этого, Нелли? — спрашиваю я так мягко, как только могу.
Переводя взгляд на живот, она ныряет рукой в рукав, достает салфетку и вытирает глаза:
— Это разобьет его сердце. Я знаю, что должна сказать ему. Но я не знаю, как.
Звон фарфора на лестнице предвещает появление Джо. Он ставит поднос на табуретку из ванной, смотрит на Нелли, видит ее слезы, вспыхивает и, развернувшись в мою сторону, спрашивает:
— Вы расстроили мою жену?
— Нет, Джо, это не так, — твердо, но нежно прерывает его Нелли. — Теперь налей чай, любовь моя.
Джо отворачивается, чтобы налить чай, и я вижу, как дрожат его руки, когда он берет тонкий фарфоровый кувшин с молоком. Он смотрит на меня, проверяя. Я пытаюсь улыбнуться и говорю, что мне нравится, когда молока много, если ему не жалко. Он продолжает, наливая слабый чай для меня, средний для себя, и размешивая пюре в горшочке для Нелли.
— Печенье, Джо? — подсказывает Нелли. — В банке должно быть песочное печенье.
— Но...
Джо не хочет снова оставлять нас наедине, но она властно поднимает бровь, и он покидает комнату.
— Положи его на красивое блюдце! — приказывает она. Как только Нелли слышит, что его шаги удаляются, она наклоняется вперед:
— Что я могу сделать? Как скажу ему?
Печально осознавать, что каждый из этой любящей нежной пары живет одинокой жизнью, скрывая ложь, чтобы спасти возлюбленного от горя. Вынужденное молчание между ними растет так же ощутимо, как опухоль Нелли и, возможно, у них никогда больше не будет возможности попрощаться, если они не выйдут из тупика.
Часто мы недооцениваем близких, думая, что все про них знаем, мы склонны излишне оберегать их, когда на самом деле они сильнее нас самих.
— Нелли, что было самым худшим из того, с чем вы сталкивались? — спрашиваю я.
Она отвечает сразу, но с запинкой, будто не желая слышать собственные слова.
— Когда наш сын погиб в шахте. Ему было 17. всего 17. Произошел взрыв. Трое погибших. Это разбило сердце Джо... и мое тоже. Мы справились, только говоря об этом. Говорили и говорили. Произносили его имя. Кевин. Никто больше его не использует.
Джо появляется в дверях незаметно для нас, когда я наклоняюсь над кроватью, чтобы уловить ее тихие слова. Он садится на кровать спиной ко мне и тянется к ее руке.
— Что случилось, детка? — мягко спрашивает он, другая рука скользит по ее щеке, вытирая слезу. Она печально качает головой и смотрит на кровать.
— Джо, Нелли рассказывает о вашем чудесном браке и о том, какие вы прекрасные партнеры. Что вы замечательный муж, а вместе вы отличная команда.
Джо поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Глаза Нелли устремлены на его профиль.
— Нелли рассказывала, что единственный способ, который помог вам обоим пережить смерть Кевина, — это говорить друг с другом. Снова и снова.
Джо оглядывается на Нелли, которая пристально смотрит на меня, когда я говорю:
— И Нелли думает, что ей нужно поделиться с вами трудностями, связанными с болезнью, не так ли?
Нелли кивает, пристально глядя на Джо.
— Нелли, Джо, я так много узнала о вас за такое короткое время, — продолжаю я. У меня во рту пересохло, я щелкаю языком, когда говорю. Здесь так много поставлено на карту, что я отчаянно боюсь все испортить. — Вы так сильно любите друг друга и оба хотите, чтобы эта болезнь не огорчила любимого. Вы оба сказали мне это.
Джо набрал воздуха, чтобы говорить, но Нелли опередила:
— Слушай, любовь моя. Просто слушай.
Она разрешает мне продолжить.
— Нелли, вы сказали, что становитесь все слабее и слабее и беспокоитесь о том, что не станет лучше.
Брови Джо поднимаются вверх, он моргает.
— Джо, вы сказали мне, что переживаете за Нелли, но не обсуждаете с ней ее болезнь, чтобы не огорчать.
Теперь настала очередь Нелли удивляться.
— Поэтому мне кажется, что, несмотря на болезнь Нелли, страдаете вы оба, — я слегка подчеркиваю это слово, — страдаете от этой болезни. И каждый из вас страдает в одиночестве. Нелли наверху беспокоится о Джо. А Джо внизу беспокоится о Нелли... Как вы думаете, если бы вы поговорили о том, что происходит, помогло бы это справиться лучше?
Нелли смотрит на Джо. Он слегка отодвигается, словно боясь услышать то, что она может сказать. Нелли, однако, сейчас женщина на задании. Это ее момент.
— Я умираю, Джо, — просто говорит она ему, он опускает голову и начинает рыдать. — Я умираю, и мы оба знаем это.
— Тихо, Нелл, нет! Мы можем победить это! — всхлипывает он, но она поднимает его руки и говорит:
— Джо, это рак. Мне сказали в больнице. Я просто не знала, как тебе сказать.
— Ты знала? — удивленно спрашивает он. — Ты знала все это время?
— Я знала, детка, — говорит она, он подносит ее руки к губам и плачет.
— Я думал, что был единственным, кто знал, — всхлипывает он, — и я смотрю, как ты исчезаешь. Ох, Нелл... Моя маленькая Нелли.
Он раскачивается взад и вперед, плачет и целует ее пальцы.
Я тихо поднимаюсь со стула, забираю чайный поднос и выхожу из комнаты, с осторожностью смотря под ноги, с их драгоценным фарфором в руках. Я им больше не нужна. Пойду на крошечную кухню, чтобы наполнить чайник со свистком, и заварить «чай с сочувствием», как я научилась делать это давным-давно, будучи ученицей сестры-повелительницы Золотых Фарфоровых Чашек.
За каждым твоим вздохом (я буду наблюдать)[25]
Процесс приближения к смерти узнаваем. Есть четкие этапы, предсказуемая последовательность событий. Предыдущим поколениям, существовавшим до того, как смерть была изгнана в больницы, этот процесс был хорошо известен, и его неоднократно видели все, кто дожил до 30 или 40 лет. Большинство сообществ полагались на местных знахарок, которые поддерживали пациента и его семью во время и после смерти, так же, как делали это (и продолжают делать) во время и после рождения. Искусство смерти стало забытой мудростью, но каждое смертное ложе — это возможность восстановить эту мудрость для тех, кто будет жить, чтобы воспользоваться ею, когда они столкнутся с другими случаями смерти в будущем, включая их собственную.
— Вы можете сейчас приехать? — спрашивает медсестра отделения, и это звучит несколько отчаянно.
Их отделение — прекрасная команда, и мы, специалисты по паллиативной помощи, любим работать вместе с ними. Она позвонила в наш офис, потому что обеспокоена тем, что у постели очень больного пациента вот-вот начнется война. Пациентка Патриция умирает от сердечной недостаточности уже несколько недель. Изначально она была в сознании, но не могла отойти от своей кровати из-за одышки и опухших ног. Позже она больше времени проводила в постели в окружении посетителей, осыпающих ее шоколадом и фруктами (и то и другое ей запрещено из-за сердечной и почечной недостаточности, но она просто игнорирует это). В последнее время большую часть дня она спит: обычный ход событий, который объяснили ее огромной и любящей семье. Они передают это друг другу, как мантру, будто сверяются с процессом во время, когда матриарх приближается к смерти. К ней пришли три дочери, двое сыновей, группа внуков-под— ростков, но все задаются вопросом, когда придет «наш Билли».
Сегодня «наш Билли» прибыл. Накануне консультант отделения обсудил состояние его матери с начальником тюрьмы строгого режима, где в настоящее время содержится «наш Билли» по усмотрению Ее Величества. Начальник тюрьмы разрешил Билли навестить мать, которой осталось жить несколько дней. Билли приехал, пристегнутый наручниками к двум охранникам. Это подразумевает, что он может сбежать или причинить вред, если его оставить без надзора и наручников. Я посчитала, что лучше всего не знать причину ареста заключенных, будь то пациент или член его семьи. Проще встретиться как человек с человеком в это и без того трудное время.
Кажется, «наш Билли» недоволен лечением матери. Совсем недоволен. Он хочет знать, когда она проснется и почему ее «напоили чем-то», чтобы она была такой сонной; он хочет знать, когда к пожилым женщинам в британских больницах стали относиться хуже, чем к животным. Очень недоволен. Команда отделения способна справиться с недовольными родственниками — даже в наручниках, даже с пристегнутыми к охранникам. Но здесь, скорее всего, проблема в другом. Соня, наша главная медсестра паллиативной группы в больнице, направляется в отделение для расследования.
В отделении царит суматоха. Все медсестры расстроены. Один из младших врачей плачет в кабинете врача. Уборщики только что сообщили сестре, что будут работать в комнате Патриции только парами. Сестра приглашает Соню в свой кабинет и закрывает дверь. Она объясняет, что «наш Билли» — самый младший из шести детей Патриции и всегда считался ее любимчиком. Его сестры говорят о нем как об «испорченном до мозга костей», и первое тюремное заключение было за... «Не говори, мне лучше не знать», — прерывает Соня. Сестра продолжает историю, говоря, что проблемы с законом у Билли были всю жизнь. В настоящее время он приговорен к заключению в тюрьме строгого режима, что предполагает как минимум преступление с применением огнестрельного оружия или нанесение тяжких телесных повреждений. Его сестры в бешенстве: Патриция уже слишком близка к смерти, чтобы понять, что Билли здесь. Он обвиняет их, говоря, что они затянули и ввели ей успокоительное, потому что просто хотели сделать по-своему.