Моник приступает к работе. Она опускается на колени возле кровати, чтобы видеть лицо миссис Лянг. Улыбаясь, берет ее руку и говорит нежно и медленно.
— Добрый день, миссис Лянг, я Моник, медсестра... — миссис Лянг замирает, удивленная и взволнованная, и смотрит на Моник.
— Добрый день, — снова улыбается Моник, поддерживая зрительный контакт. — Приятно познакомиться, — миссис Лянг единожды моргает, как кукла, и продолжает смотреть в глаза Моник без какого-либо выражения из-за болезни Паркинсона. — Вам некомфортно? — продолжает Моник, и миссис Лянг неуклюже поглаживает живот трясущейся рукой.
— У нее запор и болит живот, — объясняет сиделка, — наш терапевт направил ее сюда. Но она ненавидит сидеть, опираясь на спину, и расстроена тем, что не дома. Поэтому я пришла с ней и принесла ее любимое одеяло.
Она представляется Дорин, ее глаза наполняются слезами, когда она с удивительной откровенностью говорит:
— Иногда они живут слишком долго, но это не жизнь. Бедняжка, она такая милая женщина.
Моник тут же заручается поддержкой Дорин, которая объясняет, какое положение ее подопечной самое удобное для нее. Она эксперт в натягивании простыней, перекладывании подушек и убеждении. Моник переворачивает миссис Лянг на бок, и теперь ее конечности и изогнутая спина поддерживаются подушками. Миссис Лянг снова медленно моргает, из уголков глаз разбегаются морщины.
— Она улыбается, — переводит Дорин, беря руку миссис Лянг. Та вздыхает, на ее лице глубокие раздумья, вслед за которыми она шепчет: «Спасибо». Кажется, она приложила много усилий.
— Спасибо, что позволили нам изменить ваше положение, — сказала Моник и представила меня как своего любимого доктора. Она предупреждает миссис Лянг, что я задам несколько вопросов, и та закрывает глаза в знак согласия.
Мы меняемся местами с Моник, так что миссис Лянг может видеть меня, если захочет. Она худая, как скелет. На ее правой голени небольшой разрыв кожи, типичный для язв, вызванных плохой циркуляцией крови. Кожа на костных выступах лодыжек, коленей, запястий и локтей плотная и блестящая, но неповрежденная — это заслуга сестер дома престарелых. Я знаю, что нужно будет осмотреть кожу на ее позвоночнике и крестце, но сейчас мы сосредоточимся на том, что легко для нее, и постепенно завершим осмотр.
Благодаря развитию медицины мы чаще продлеваем годы старости, а не молодости и силы, время умирания, а не полноты жизни.
Я размышляю над состоянием пациентки. Это глубокая старость: слабость тела, множество проблем со здоровьем, одиночество того, кто пережил друзей и родственников... Все эти факторы, сочетаясь, не позволяют взаимодействовать с миром. Эта некогда могущественная женщина превращается в шелуху. Это редко осознаваемая реальность: с развитием современной медицины мы продлеваем годы старости, а не молодости и силы. Что мы делаем с собой?
Но о качестве жизни мы подумаем завтра, а сегодня предстоит справиться с болью.
— Я хочу помочь вам с болью в животе, — говорю я, и миссис Лянг приоткрывает глаза. — Я хочу сделать хорошо, насколько это возможно. Держите мою руку, пока я обследую живот. Если будет больно, сожмите ее. Я не хочу сделать вам больно.
Она держит меня за правое запястье, пока я аккуратно пальпирую ее живот, и позволяет мне продолжить, зная, где я буду трогать — ее рука движется вместе с моей. Она настолько худа, что я без труда могу нащупать органы и сразу нахожу причину болей в животе — запор.
Мария заглядывает за занавеску и сообщает, что миссис Лянг дают место в отделении для пожилых пациентов. Это прекрасные новости, ведь мы сможем изучить все ее заболевания и составить список действий. Кровать будет свободна через час. Мы с Моник выписываем препараты, чтобы успокоить кишечник и размягчить каловые массы, что избавит и от ужасных спазмов. Через два дня медсестры смогут помочь ей справляться с работой кишечника. Мышечная ригидность и тремор, вызванные болезнью Паркинсона, еще могут отвечать на медикаментозное лечение. Возможно, она вернется домой в чуть лучшем состоянии. Это игра убывающей доходности, и даже незначительное улучшение имеет значение.
Я наблюдаю за состоянием миссис Лянг через Моник, которая посещает ее каждый день, чтобы отследить результаты лечения кишечника. У миссис Лянг специальный матрас, который не натирает кожу, запор прошел, и боль под контролем. Количество выписанных ей препаратов заметно сократилось, некоторые таблетки заменили пластырями, и ей не приходится глотать то же количество пилюль. Тремор немного уменьшился, но выражение лица по-прежнему отстраненное. Планировалось, что она сможет вернуться в дом престарелых, но боль в правой ноге так и не прекратилась, поэтому Моник спрашивает моего мнения.
Я прихожу сразу после обеда. Пациентов уже покормили, и миссис Лянг сидит в откидном кресле, опираясь на спину (дополнительный бонус обезболивающих) и спустившись ниже, чтобы смотреть в окно, а не в пол. На ее столике стоит радио, играет классическая музыка, и я спрашиваю разрешения убавить громкость, чтобы спокойно поговорить.
— Я хочу, чтобы его вышвырнули из окна! — говорит она внезапно громко, указывая трясущейся рукой на радио. — Какой шум от него. Они оставляют его на весь день, и оно сводит меня с ума!
Я часто замечаю, что в больницах и домах престарелых играет фоновая музыка, и мне всегда было интересно, кто ее выбирает.
— Вы предпочитаете тишину или передачи?
Она говорит, что любит BBC Radio 4, это подразумевает: «У меня есть мозги». Я обещаю, что после разговора настрою ее радио на другую волну. Медленно моргая, она рассказывает, что Моник переключает волну каждый раз, когда приходит, а другие женщины в шестиместной палате жалуются, что не могут слушать музыку.
— Многие из них глухие, — объясняет она. — Или не могут справиться со слуховыми аппаратами, так что мы вынуждены слушать радио на огромной громкости по выбору одного человека. Данте обязательно включил бы наказание радио в аду, если бы его тогда уже изобрели.
Я смотрю вокруг: пять пожилых женщин в чистых ярких больничных халатах. Днем они могут переодеваться и в обычную одежду, но в этой палате собрались самые слабые представители отделения. Некоторые из них спокойно спят. Одна женщина слабо поднимает руку, будто надеется, что я смогу ее спасти. Другая сосредоточенно держит пластиковую чашку с носиком. Это современный ад: превратности экстремального возраста, ясный ум, ограниченный телом, которое постепенно разрушается, но все равно продолжает существовать; или же, наоборот, слабоумие в крепком живом теле. Эта комната — еще один круг ада, очень чистый и светлый. Легко представить, что женщины в этой палате будут рады встретить смерть.
И тем не менее жизнь, со стороны кажущаяся невозможной, для пожилого человека все равно того стоит. Миссис Лянг не проснулась старой — это был долгий путь постепенного усыхания, иногда с частичными поправками, ударами болезней, от которых удавалось отбиться лечением. Мы с ней смотрим на ее состояние с совершенно разных позиций, и именно ее точка зрения важна. Я много работала с пожилыми людьми и научилась не делать поспешных выводов.
Я сижу рядом, и мы обсуждаем ее успехи. Она очень рада, что боли в животе и запоры прошли. Более сильные обезболивающие позволяют ей лежать на спине, несмотря на постепенное разрушение позвоночника, и она может видеть происходящее вокруг. Ее волосы помыли и подстригли, дали посуду с большими ручками, чтобы она могла есть сама, несмотря на прогрессирующую болезнь Паркинсона. Она справляется с этой задачей очень медленно и согласилась поставить зонд для кормления, чтобы питаться с меньшим количеством усилий. Лучшее питание защитит ее кожу от пролежней, через трубку будут вводить и часть лекарств. Она сможет употреблять маленькие порции самостоятельно, для удовольствия. Ей это подходит.
— Я живу слишком долго, — говорит она без эмоций, будто эхо слов сиделки, произнесенных в первый день в больнице. — Если бы я могла, отдала бы часть своих лет более молодым, тем, у кого есть семьи, людям, которым необходимо прожить дольше. Но я не могу.
Если бы только продолжительность жизни была активом, подлежащим передаче. Это оценка ее положения с экономической точки зрения.
— Вы хотите умереть?
Она задумывается, и говорит, что не хочет умышленно покончить с жизнью, но сожалеет о том, как бессмысленно жила в прошлом, когда была способна передвигаться. Я киваю, и говорю, что она нашла основную проблему пожилого возраста. Собираюсь спросить ее о боли в ноге, как вдруг чувствую внезапный прилив жара. Я горю, излучаю жар и чувствую тревогу, близкую к панике, которая обычно сопровождает приливы при менопаузе. Я знаю, что мое лицо уже раскраснелось и выступил пот.
Крайности, которые встречаются сейчас, с развитием современной медицины, все чаще: ясный ум, ограниченный разрушающимся телом и, наоборот, слабоумие в крепком живом организме.
Миссис Лянг просит меня взять с ее стола предмет, похожий на футляр для очков. Внутри находится маленький вентилятор на батарейках. Она сжимает рукоятку, чтобы включить его, и направляет мне в лицо, говоря:
— Не волнуйся, милая, сейчас все пройдет. Это всего лишь маленькая неприятность.
Она ждет, пока прилив пройдет, внимательно глядя мне в лицо и держа вентилятор. Я очень растрогана этим актом доброты, простым пониманием биологического процесса.
— Мне всегда казалось, что это такая большая проблема, — говорит она. — Потому что все мои коллеги были мужчинами, они просто не понимали. Стало лучше?
Я киваю в знак благодарности, она снова сжимает рукоятку, и вентилятор выключается.
— К ним быстро привыкаешь, — говорит она. — Но какое облегчение, когда они заканчиваются. Я совершенно не скучаю по ним.
Она рассказывает, что ее приливы закончились в середине 80-х, и я надеюсь, что на моем лице не отражается ужас расчетов. В этот момент я замечаю едва уловимую перемену в наших отношениях. Теперь она, пожилая женщина, наставляет меня, молодую. Миссис Лянг до сих пор сохраняет острый ум и хочет быть в курсе событий. Мудрая и добрая, она построила теорию о передаче лет жизни на основе экономических терминов, но не имеет возможности это выразить. В момент сострадания она мгновенно стала сама собой.