Доцент Шкалик прекрасно знал за творческие способности Лорда. Если человек пристроил такой сюрприз своей любимой, так что он может придумать по поводу незнакомого ему искусствоведа? С этой мыслью Иван Александрович немножко развеселился и отправился до Репина, чтобы Луполовер наконец-то перестал намекать за свой цейтнот по отъезду и резкое подорожание рубля на мировом рынке.
Иван Александрович не зря преподавал коммунизм с научной точки зрения; знание этого предмета помогло Шкалику вывести нехитрую формулу за отходные варианты по ответственности перед историей и людьми. Особенно, если они имеют манеру таскать на себе погоны и заводить уголовные дела. Поэтому Федоров твердо знал: за пару бутылок Леонид согласится сыграть роль хозяина картины, а сам Шкалик будет продолжать делать из себя почти бескорыстного посредника. В любом случае, с какой хочешь стороны, с посредника можно взять разве что анализы и больше ничего серьезного.
Доцент ошибся только в одном. В том, что Леонид согласится играть роль продавца за две бутылки. Репин и тут оказался верен себе, блеснув эрудицией насчет Бога, любящего троицу.
Получив долгожданного Сурикова, Луполовер впервые пожалел, что продал свою машину еще раньше, чем дачу. Генриху Эммануиловичу не улыбалось тащить по трамваям бесценное, как его уверял бородатый владелец полотна, произведение искусства, хотя эквивалент в долларах он тут же подобрал с подачи доброго человека Федорова. Тем более, что общественный транспорт города никак не расставался с лампочными украшениями на крышах, а такая красивая рама могла понравиться любому собирателю чужих вещей.
Такси не торопясь везло Луполовера по городу, его лысый водитель резвился на светофорах, словно попал в возраст, когда даже фантомасы — и те кучерявые.
— Мамаша, — орал он, высунувшись из окна, — подождите, как попасть на улицу Чкалова?
Женщина популярно размахивала руками вокруг себя, указывая нужное направление.
— Спасибо, мамочка, — благодарил таксист, врубая первую скорость при желтом свете, — теперь не заблужусь.
— Девушка, — продолжал выяснять лысый во время следующей вынужденной остановки, — как из отсюда проехать до Дерибасовской? И девушка предпенсионного возраста объясняла водителю такси, куда ему нужно рулить. А Луполовер, не обращая внимания на стебы таксиста, внимательно смотрел на уходящие мимо него улицы, словно видел их впервые. Генрих Эммануилович прощался с городом.
— Слушай, парень, — обратился к водителю Луполовер, — сделай мне экскурсию по Одессе.
— Папаша, — мягко ответил таксист, — у меня просто забойное настроение. И оно помогает услышать глазами, что с чувством юмора в Одессе теперь не хуже, чем в Жмеринке. Так что вы меня не купите. Судя на вас, вы еще лучше меня знаете за этот город и можете винтом пройти даже по его бывшим и будущим трущобам.
— Пока еще могу, — грустно заметил Луполовер, прижимая к колену зашитое в парусину полотно.
— А, так вас выпустили, подфартило, — немного взгрустнул таксист, — едете на историческую родину Америку через Синай? Кстати, папаша, вы не первый, кто просит меня сделать прощание с Одессой. И, бля буду, не последний. Дай Бог, чтоб и мне кто-то когда-то сделал такое прощание с нашей второй мамой. Только я получаю бабки за крутеж руля, а не напряжение голосовых связок…
— Не дрейфь, сынок, — спокойно заметил Луполовер и выдал изречение, которое не раз помогало ему преодолевать жизненные трудности. — Плачу в два раза больше, чем ты скажешь.
— Это совершенно верный вывод, — придал металлические интонации голосу шофер, — доплата за мое кандидатское звание. Страна, в которой таксист зарабатывает в три раза больше ученого, просто обречена на прощальные экскурсии.
Водитель достал из сумки кассету, вставил ее в магнитофон и из динамика тихо вырвалась в салон песня «Есть город, который…»
— Правильно, многим одесситам он только снится, зато вы, папаша, его видите. Одесса не в состоянии помнить о всех своих сыновьях, но они никогда не забывают о родном городе. Он подарил миру столько выдающихся имен, что перечислять их нет смысла, все равно кого-нибудь забудем. Наверное, поэтому в Одессе нет ни одного памятника, воздвигнутого в честь нашего земляка-поэта, писателя, художника, композитора. Зато у нас есть памятники разным военным и даже Александру Второму Суворову.
В прошлом осталось многое, чем гордилась Одесса: театры миниатюр, многочисленные книжные издательства, эстрада, журнал «Театр и кино», Художественный институт, лучшая в Европе система канализации. Зато форпост европейской культуры России превратился в крупный областной промышленный центр.
Ах, Одесса, жемчужина у моря, в котором уже рискует раствориться любой карат. Ох-Одесса, ух-Одесса, эх-Одесса… Чудо-город, родившийся сто с лишним лет назад и несмотря на такой юный возраст, успевший сотворить столько ораторий, полотен и мемуаров, что на всех их не хватает мемориальных досок. Хотя по сравнению с рыбой, с мрамором у нас пока все в порядке. Не верите, смотрите в окно на кладбище за осыпавшимся забором.
Вам не придется лежать на этом кладбище, как многим одесситам. И не потому, что его заасфальтируют, как другие. Вы уезжаете. Не первый и не последний. Мы будем молчать за присутствующих, как это принято, но почему плодящиеся здесь таланты уезжали, уезжают и будут уезжать из Одессы? Да потому, что она их производит столько, что всем места под солнцем не хватит, даже если оно будет светить по ночам. А чего здесь вообще хватает? Судя по тому, как все хватают, что чудом попадает на прилавок, хватка у одесситов просто чудесная.
Поэтому мужчины у нас, как львы, а женщины, как атланты. Дети… С детьми все сложнее. Раньше одесские мамы учили своих детей на Ойстраха, а теперь на дискжокеев. Иначе почему даже камни в пока еще вашем городе излучают музыку? Да что музыка… Редкое государство может похвастать таким обилием имен, которые, несмотря на старания вашего мудрого руководства, навсегда вписаны в мировую культуру. Я вам не буду говорить за весь совок. Потому что именно Одесса познакомила эту страну с футболом, воздухоплаванием, мюзик-холлом и многим другим, в том числе и кинематографом. Вы только посмотрите на эту архитектуру, напоминающую Берлин, Париж, Стамбул, Дамаск, Лондон и Хацапетовку одновременно. Хотя многие шедевры зодчества остались только на старых фото. А что делать, если до нас приперся в свое время великий пиротехник Ярославский, от улицы которого мы объезжаем десятой дорогой, и повзрывал здесь больше, чем война с ее бомбежками? Но мы все-таки не переживаем, потому что пережить себя непросто.
Перед вами величественное здание биржи. Хотя многие думают, что это фасад правления рыболовецкого колхоза, столько на нем сетки. Архитектор задумал это здание так, чтоб акустика его была как можно тише из-за того, что на всех биржах люди имеют манеру повышать голос. Так именно в этом здании у нас сейчас филармония, чтоб лишний раз доказать присущее Одессе чувство юмора. В общем, мы едем по Пушкинской. Эти здания еще не отреставрированы, зато другие уже осыпались. А хотите на Привоз? Пять минут, и мы на Привозе. Колхозный рынок, который давно пора переименовать в Приусадебный. Фирма «Левис» в тайне от конкурентов разрабатывала первые чертежи джинсов, а их здесь уже продавали. Причем по ценам, которые этому «Левису» до сих пор снятся. А что вам хотите, если гораздо легче устроиться на работу в МИД, чем рубщиком мяса на Привоз. А какие диалоги звучат на этом базаре, вы забудете все, что хотите, но только не их…
— Сколько стоит ваш цыпленок?
— Оденьте глаза на нос, это же индюк.
— А чего он не вырос?
— У него было тяжелое детство. Сорок рублей.
— Судя по цене, вы росли вместе с ним.
Работяга-Привоз уже вкалывает, когда город только-только начинает просыпаться. Но несмотря на утренний час морской вокзал источает неповторимый аромат мирового и отечественного туризма. Густой поток пассажиров устремляется вверх по знаменитой одесской лестнице, чтобы увидеть, услышать, понюхать и даже потрогать. На память. А потом хоть фотографируйся на фоне отломившегося шедевра. В анфас. В профиль. Или туда-сюда одновременно.
Смотрите, папаша, это пока еще ваша Одесса, от которой даже остающимся достаются лишь воспоминания. Театр музкомедии с памятником когда-то водившейся здесь рыбы. И остальные театры на Ласточника и на дотации. У нас не просто театры, а борцы. Театр юного зрителя борется за звание театра, кукольный — за капитальный ремонт и все вместе — за зрителей, благодаря всеобщему среднему образованию. Украинский театр борется за звание украинского. Это наш местный Дворец съездов. Театра миниатюр нам даром не надо пока есть обком. И заново его никогда Одесса не откроет. Потому что он сразу куда-то перебазируется. Я снова о талантах? Да если все они вместе с вами вдруг вернутся в родной город, где же набрать столько концертных залов, картинных галерей, исследовательских институтов, творческих союзов и коммунальных квартир? Хоть бери и отвоевывай территорию у моря. Но наше море — это наше море с его одесским характером. Поэтому легче отвоевывать дачи у Фонтана.
Но многого, папаша, вы не увидите. Будний день. Наш «толчок», куда стекается вся страна, чтобы купить товар, производящийся в любой точке земного шара и особенно в одесских подпольных цехах. Наш Староконный, где можно приобрести собачью упряжку из волчьей стаи, золотую рыбку с одним желанием подарить ее кому-то поскорее, ондатру, выхухоль и нерпу из кролика. И я вас не повезу в зоопарк, где царь зверей с протянутой лапой лучше бы сидел под церковью со снятыми крестами, чем в клетке. Так, кроме него в зоопарке есть еще полосатый козел, тощий крокодил и нервный директор. Как будто директор виноват, что лев в неволе жрет то, чем бы отравился в дикой природе. А наша вода? Это мы до нее так привыкли, что Одессе не страшно никакое химическое нападение условного противника. Дай нашу воду в Кремль и мы бы меняли генсеков еще чаще, чем этого всем хочется.