На следующий день на уроке французского я отдала письмо мадам Мэдиган и попросила ее мне помочь. Она пришла в полнейший восторг, вышла из класса, а через пару минут вернулась со стопкой отксерокопированных листов. Потом разбила весь класс на пять групп, каждой из которых досталось на перевод по абзацу. Моя группа переводила кусок, в котором говорилось: “Надеюсь, однажды мы встретимся, и я смогу расцеловать тебя в щечки и сказать, как сильно я тебя люблю. Твоя ливанская семья для тебя очень важна. Пожалуйста, приезжай в Бейрут как можно скорее. Бабушка”.
К концу урока все одноклассники называли меня чуркой. А еще песчаной ниггершей и верблюжьей погонялой — я таких ругательств никогда раньше не слышала. Даже Томас Брэдли, сам черный, обзывал меня ниггершей.
Всю дорогу домой я чувствовала себя просто ужасно. В автобусе я села на заднее сиденье и сжимала ноги, думая о девушке в гольф-карте, и мне стало немного легче. Когда я пришла к Вуозо, то обнаружила на столе записку в заклеенном конверте от миссис Вуозо, адресованную мне. Я спросила у Зака, что это, но он заявил, что понятия не имеет. Тогда я вскрыла конверт и прочитала: “Дорогая Джасира, недавно я заметила, что у меня из туалета пропадают тампоны. Может, это ты их берешь? Если да, то я была бы рада, если бы ты так больше не делала. Они довольно дорогие, и я уверена, что твой отец купит тебе их, если ты его попросишь. Спасибо. Миссис В.”.
— Чего там написано? — тут же заинтересовался Зак.
— Ничего, — ответила я, убирая записку в карман.
— У тебя неприятности?
— Нет.
— Тогда в чем дело?
— Пойдем к соседям, заберем воланчики, которые вчера к ним закинули.
— Зачем? — удивился он. — У нас же еще много осталось.
— Я пошла, — уведомила его я.
— А я не хочу, — ответил Зак.
— Ну и оставайся.
— Ты же должна за мной приглядывать, — возмутился он.
— А я думала, тебе нянька не нужна.
Он проигнорировал мою шпильку и сказал:
— Если хочешь идти к соседям, иди, но только платить тебе за это время не будут.
— Ничего, перебьюсь как-нибудь.
Он взглянул на часы:
— Вот прямо с этого момента тебе и не будут платить.
— Перебьюсь, — повторила я и ушла.
Я подошла к соседскому дому и постучала. Сначала никто не открывал, но чуть позже вышла она сама, в штанах от пижамы и футболке.
— Привет, — поздоровалась я. — Можно забрать воланчики?
— Конечно, — разрешила она. — Проходи.
Я проследовала за ней сквозь гостиную на кухню. Она как раз ставила на полку стойку для приправ, и я заметила, что у нее полно таких же специй, что и у папы: тмин, кориандр, куркума, кардамон, пажитник.
— А где твой друг? — поинтересовалась девушка.
— Зак?
Она кивнула.
— Остался дома.
— Ужасно невоспитанный ребенок, — заявила она, качая головой.
— Да он не хотел. Ему же всего десять.
— Какая разница, сколько ему лет.
Девушка начала раскладывать приправы по алфавиту. Похоже, она была аккуратисткой, как и мой папа. Хоть и одевалась немножко неряшливо. Чуть погодя я вышла во двор и собрала воланчики. Вернувшись, я все пыталась придумать, о чем бы с ней поговорить, чтобы не возвращаться к Вуозо.
— А как вас зовут? — наконец решилась я.
— Мелина.
Я кивнула.
— А у вас нету тампонов?
Она рассмеялась.
— Тампонов? Зачем, интересно, они мне?
Я не очень поняла, что она имела в виду. А она вдруг остановилась и посмотрела на меня.
— Когда беременеешь, месячные прекращаются, — объяснила она. — Вся кровь остается внутри и окружает ребенка, чтобы ему было удобно.
— О-о…
— А что? Тебе нужен тампон?
— Не прямо сейчас, — сказала я, — но скоро понадобится.
— А почему родители тебе не купят?
— Ну, у меня же только папа, — протянула я. — Я же с ним живу.
— И что, ты не можешь его попросить?
— Нет, — замотала я головой.
— Почему?
— Мне нельзя ими пользоваться, — разъяснила я, — во всяком случае, пока не выйду замуж.
— Ничего себе! — удивилась Мелина. — Никогда о таком не слышала.
— Такое правило у папы.
— А откуда он? — поинтересовалась она.
— Из Ливана, — ответила я, и впервые мне было не стыдно об этом говорить.
— Ого, — повторила она. — А как же флаг?
— А что?
— Ну, вы ведь рядом с Вуозо живете, правильно?
Я кивнула.
— Так почему у вас американский флаг висит?
— Папа ненавидит Саддама, — сказала я.
Она уставилась на меня, явно не понимая, в чем дело.
— Мистер Вуозо думает, что папа любит Саддама, — попыталась объяснить я, — а это не так. Поэтому он и установил флаг. Чтобы доказать это.
— А почему твоего папу волнует, что о нем думает этот Вуозо?
Я задумалась на секунду, а потом призналась, что не знаю.
— Он жуткая свинья, — заявила Мелина.
— Кто? — не поняла я.
— Да этот Вуозо. Читает “Плейбой”.
— Правда? — Внезапно я поняла, что об этом лучше не распространяться.
Мелина кивнула.
— Нам сегодня случайно его почту доставили.
— А вы отдали ему журналы?
— Еще чего! — возмутилась она. — Я их выбросила.
— Вы выбросили его “Плейбой”?
— А что, не надо было?
На это я промолчала.
— Я буду выбрасывать все, что захочу.
Тут я и правда расстроилась. Не потому, что Мелина выбросила “Плейбой”, а потому, что она явно считала его чем-то плохим. А я бы не хотела, чтобы она так думала. Мне хотелось, чтобы ей нравились такие журналы так же, как и мне, чтобы мы одинаково думали обо всем на свете.
— Ну ладно, — наконец сказала я. — Пожалуй, мне пора.
— Иди, конечно.
— Извините за воланчики, — сказала я.
— Да ничего страшного.
До Вуозо было идти всего ничего, но я не стала срезать дорогу и прошла через переднюю дверь. Как только я вошла в дом, Зак тут же спросил:
— Ты что там делала так долго?
— Меня не было всего десять минут.
— Неправда, пятнадцать. А это значит, ты потеряла пятнадцать центов.
— Плевать, — отмахнулась я.
Мне было все равно. Больше всего мне хотелось думать о Мелине. И о том, как забавно торчал ее пупок, просвечивая сквозь футболку.
Когда домой пришел мистер Вуозо, Зак попытался было наябедничать, что я ушла и оставила его одного, но не вышло.
— Ты что, не в состоянии на пятнадцать минут остаться один? — спросил отец, и Зак ответил, что, конечно, в состоянии.
Тогда мистер Вуозо заявил, что не видит, в чем тут проблема. Потом, когда он ушел на кухню, Зак показал мне средний палец и прошептал, что я гребаная чурка, а я прошипела в ответ, чтобы он больше никогда меня так не называл.
Тем же вечером папа попросил меня перевести письмо. Когда я закончила читать, он похвалил меня, сказав, что я отлично справилась, и поинтересовался, много ли мне помогала мадам Мэдиган. Я собралась рассказать ему, как меня обзывали в школе, но не решалась повторить вслух все те ругательства. Почему-то я была уверена, что папа воспримет их на свой счет.
На следующий день, играя в бадминтон с Заком, я закинула четыре воланчика за забор к Мелине.
— Ну ты и корова! — закричал Зак.
— Извини, — ответила я, — сейчас принесу.
— Нет! — завопил он, но я уже ушла.
— Воланчики? — спросила Мелина, открыв дверь, и я кивнула.
Из неряшливого пучка волос у нее торчали карандаши.
Впустив меня, она первым делом поинтересовалась, ровно ли, по моему мнению, она повесила картину в гостиной, и я подтвердила, что да, ровно. На рисунке красовался дом песчаного цвета, примостившийся на обрыве скалы.
— Что это за дом? — поинтересовалась я.
— Там раньше жил Гил.
— Это Сиракьюс? — спросила я, хотя на Сиракьюс это совершенно не походило.
Она рассмеялась.
— Нет, это в Йемене.
Я попыталась припомнить, где же находится этот Йемен.
— Он там жил, когда работал в Корпусе мира, — объяснила Мелина.
— И чем он занимался?
— Много чем, — пожала плечами она. — В основном канализацией.
— О, — промолвила я.
— Туалетами, — уточнила она.
Я кивнула.
— Сядь на корточки, — вдруг сказала она.
— Что?
— Согни ноги и присядь.
Я села, но она велела присесть еще больше. Я попробовала еще.
— Опустись еще ниже. Так низко, как сможешь, но чтобы попа пола не касалась.
Наконец, когда я опустилась почти на пол, она сказала:
— Вот так там и ходят в туалет. Там нет нормальных туалетов. Просто дырка в полу, над которой они сидят.
— Серьезно? — ответила я, поднимаясь на ноги. Бедра болели ужасно.
Она кивнула.
— А представляешь, каково это делать беременной женщине?
— Нет.
— Вот и я тоже не представляю, — сказала она, поглаживая себя по животу.
— Ну, я, наверное, пойду заберу воланчики.
— О, конечно. Иди.
Я прошла сквозь кухню и вышла на задний двор. Мне не очень-то нравилось стоять и смотреть, как Мелина трогает свой живот, и о ее беременности мне говорить тоже не хотелось, хоть я и не понимала почему. Это, наверное, не очень-то хорошо с моей стороны, но так уж вышло.
Зак уже вернулся домой, когда я пришла. Он сидел в гостиной и таращился в телик, пытаясь углядеть голых женщин по Эйч-би-о. У его родителей не было подписки на этот канал, но иногда сквозь мелькание полос на миг прорывалась расплывчатая картинка.
— Ты больше не хочешь играть в бадминтон? — спросила я.
Он помотал головой, не отрывая глаз от экрана.
— Почему?
— Потому что ты специально закидываешь мячики к этой тетке, чтобы потом идти и с ней трепаться.
— Неправда, — возразила я.
— Я с тобой больше никогда не буду играть в бадминтон, — заявил Зак и ушел к себе в комнату.
Я выключила телевизор и подошла к книжному шкафу, где отыскала энциклопедию с картой на последней странице. Я нашла, где находится Йемен, — прямо под Саудовской Аравией.
Вечером за ужином я спросила папу:
— А ты знаешь соседей, которые въехали в дом рядом с Вуозо?