— О, — произнесла я.
— Твой-то папа хотя бы не глухой.
— Да, — ответила я.
Внезапно у меня резко испортилось настроение. Мне уже не хотелось, чтобы Дениз была рядом. Она, похоже, вообще меня не поняла, когда я пыталась объяснить ей все про моего папу. Хотя я сама не очень понимала, что же я ей хочу сказать. Скорее всего, я просто не хотела, чтобы он ей нравился, ведь она его совсем не знала.
— А твой папа расист? — поинтересовалась я.
— Кто?
— Расист, — повторила я.
— Нет, — удивилась она. — С чего бы это?
— А мой — расист.
Дениз нахмурилась:
— Серьезно?
Я кивнула.
— Он сказал, чтобы я больше не смела гулять с Томасом, потому что это погубит мою репутацию.
— Шутишь, — не поверила она.
— Не-а.
— Но твой папа араб!
— Я знаю.
— Он ведь тоже меньшинство!
— То, что моя мама встречалась с папой, погубило ее репутацию, и из-за этого он теперь не хочет, чтобы я встречалась с Томасом.
— Ничего себе, — произнесла Дениз.
— Я очень скучаю по Томасу, — поделилась я.
— Да, я заметила, что вы теперь почти не появляетесь вместе.
— Он на меня злится. Из-за того, что я слушаюсь папу.
— Я бы тоже на тебя злилась.
— Да?
— Конечно, — кивнула она. — Твой папа не прав. А ты поступаешь так, как он велит, значит, ты тоже не права. Значит, ты тоже расистка.
— Неправда! — возмутилась я.
— Правда-правда.
— Ты не понимаешь, — попыталась объяснить я. — Если я не буду делать, что он мне велит, он отправит меня обратно к маме.
— И что?
— А я не хочу с ней жить.
— Для тебя что, лучше быть расисткой, чем жить с мамой?
— Да.
— А для меня нет.
— Я не могу уехать из Хьюстона, — сказала я. — Ни за что на свете.
— Почему?
Я задумалась на секунду, а потом решилась.
— Я влюблена, — призналась я.
— В Томаса? — уточнила Дениз.
— Нет, в мистера Вуозо.
— А кто это?
— Это тот резервист, у которого я брала интервью.
— О, — вымолвила Дениз.
— Как бы ты себя чувствовала, если бы тебе пришлось уехать далеко-далеко от мистера Джоффри?
— Думаю, не очень-то хорошо, — призналась Дениз.
— Вот видишь.
— А ты ему нравишься? — полюбопытствовала она. — Ну, мистеру Вуозо?
— Да.
— А откуда ты это знаешь?
Я не знала, как мне ответить на этот вопрос.
— Потому что он приглашал меня на ужин, — наконец сказала я.
— Серьезно? Что, прямо на свидание?
Я кивнула.
— Ого, — поразилась она, — а где был твой папа?
— У своей девушки.
Дениз вздохнула:
— Ты такая везучая. Хотела бы я пойти с мистером Джоффри на свидание.
— Только не говори никому о том, что я тебе сейчас рассказала, — попросила я.
— Конечно, — согласилась она.
— У мистера Вуозо могут быть из-за этого неприятности.
Дениз кивнула.
— Огромные неприятности, — добавила она.
— И тогда-то мне точно придется уехать к маме, — сказала я.
— Не тревожься, — успокоила меня она. — Я не хочу, чтобы ты возвращалась к маме. У меня тогда вообще друзей не останется.
Она улыбнулась, и я задумалась: неужели это правда? Неужели я — ее единственный друг?
В дверь постучался папа и спросил, не хотим ли мы пойти в кино, на фильм “Винсент и Тео”. Мы с Дениз сели у самого прохода, вдалеке от папы, так что можно было подумать, будто мы тут сами по себе. В фильме рассказывали о художнике Винсенте Ван Гоге и его брате Тео, который о нем заботился. Наверное, папа думал, что это образовательный фильм, но там оказалось много сцен с обнаженными девушками, когда те позировали Винсенту. Каждый раз, когда они возникали на экране, Дениз начинала смеяться. Я шикала, боясь, что папа услышит ее и подумает, что это я смеюсь.
В машине по пути домой папа заговорил.
— Я и не знал, что там будут сцены с обнаженкой, — признался он. — Извини, Дениз.
— Подумаешь, чепуха, — отмахнулась она.
— Ну, для твоих родителей это может быть не чепуха, — заметил он.
— Нет, они только насчет насилия беспокоятся, секс в фильмах их не волнует.
— Ладно, — произнес папа. — Но я, наверное, все равно им позвоню.
— Да говорю же вам, не переживайте! — засмеялась Дениз.
Я думала, что папа взбесится из-за того, что моя ровесница говорит с ним в таком тоне, но ошибалась.
— Ну, как скажешь, — смирился он.
Меня раздражало, что Дениз могла так вести себя с моим папой. Если бы я прямо сейчас начала говорить так же, как она, он бы тут же велел мне заткнуться. Я знала: уже слишком поздно, чтобы начинать вести себя с ним по-другому.
У дома мы увидели мистера Вуозо, спускающего у себя на дворе флаг.
— Это он? — спросила у меня Дениз.
— Кто “он”? — сразу заинтересовался папа.
Я не знала, что мне сказать. Я не могла поверить, что она уже выболтала мою тайну. Но потом она поняла, что натворила, и быстро добавила:
— Ну, резервист, у которого Джасира интервью брала.
Папа кивнул. Потом взглянул на меня через зеркало и заявил:
— Джасира, когда мы приедем, дай мне послушать ту кассету.
— Какую кассету? — полюбопытствовала Дениз.
— С интервью, — объяснил папа.
— Но вам нельзя ее слушать! — воскликнула она.
— Нельзя? — переспросил папа и взглянул на нее так, словно она сказала что-то очень забавное. — Почему нет?
— Потому что, — ответила она. — Она журналист! Источники ее информации конфиденциальны, и, если вы прослушаете ее кассету, вы нарушите ее конфиденциальность.
— Ого, — произнес папа. — Понятно.
Я поверить не могла, что он поверил Дениз, когда та сказала про конфиденциальность, но не мне.
— Вам придется подождать, пока выйдет статья, — пояснила Дениз папе.
— Но это слишком долго.
— Ничего не поделаешь.
— Какая у тебя несговорчивая подруга, — сказал папа, глядя на меня в зеркало, и я кивнула.
Вечером, после того как мы уничтожили часть накупленной мной еды, мы приступили к составлению гороскопов. Для папиного знака, Козерога, Дениз написала: “Если вы не будете приспосабливаться, с вами произойдет что-то ужасное! Будьте вежливее с другими людьми и забудьте о расизме. Жизнь повернется к вам светлой стороной, если вы измените свое поведение”. Для Рака, к которым относился и мистер Джоффри, она написала: “Вы без памяти влюбитесь в прекрасную девушку, такую же умную, как вы сами, но гораздо вас моложе. Дайте ей шанс, и вы будете приятно удивлены!”
— А что, если твой гороскоп будет читать женщина? — спросила я.
— И что? — не поняла она.
— Тогда получится, что женщина влюбится в прекрасную девушку.
— Ой, точно, — сказала она и поменяла “девушку” на “человека”.
Ее беспокоило, что так ее послание мистеру Джоффри звучит слишком расплывчато, но, с другой стороны, она согласилась, что иначе гороскоп выглядел бы странно.
Ночью я легла в спальный мешок на полу, а Дениз заняла мою кровать. Я подумывала, не показать ли мне ей “Плейбой” перед тем, как выключать свет, но потом отказалась от этой идеи. Мне показалось, что она, как и Мелина, скажет, что это пошло.
Утром папа испек нам оладьи. Дениз все никак не говорила, вкусные они или нет, так что мне, в конце концов, пришлось идти напролом.
— Понравились тебе оладьи?
— Очень, — согласилась она. — Чудесные оладьи.
— Я вкуснее еще никогда не ела, — добавила я.
Она кивнула и подцепила вилкой еще оладью. Я взглянула на папу, который стоял у плиты в фартуке, но не поняла, слышит он нас или нет.
Мама Дениз приехала за ней около одиннадцати. Она позвонила в дверь и представилась папе и мне, а потом похвалила персидский цикламен, который мы посадили перед домом. Папа взял ножницы и срезал ей маленький букетик. Когда Дениз с мамой уехали, мы вернулись в дом, и, как только я закрыла дверь, папа заговорил:
— Ну, давай сюда кассету.
— Что?
— Я хочу услышать это интервью.
— Но ты же сказал Дениз, что подождешь, пока не выйдет статья.
— Не говорил я такого. Это она сказала, что я должен подождать, а я ответил, что это слишком долго.
Я взглянула на него.
— Давай сюда, — повторил папа.
Я пошла в спальню за кассетой. А что еще я могла поделать? Когда я вернулась, папа стоял в неофициальной гостиной, где была стереосистема. Я отдала ему кассету, и он вставил ее в магнитофон. Пока проигрывалась запись, он стоял рядом, словно охранял ее.
Когда шла первая часть разговора, про газовые маски, он смеялся.
— Молодец! — хохотал он. — Ну, ты ему задала!
Когда пошел кусок про презервативы, он молчал. На пленке мистер Вуозо выключил запись, а потом включил снова, попросив задавать мне только нормальные вопросы. В этот момент папа остановил запись.
— И что там было? — спросил он.
— Ничего.
— Почему тогда запись выключали?
— Мистер Вуозо разозлился из-за моего вопроса и нажал “стоп”.
— А потом что случилось?
— Он спросил, откуда я узнала про его презервативы, — призналась я.
— И откуда же ты про них узнала?
— Я увидела их в его вещмешке.
— Ты что, шутишь? — не поверил папа.
Я замотала головой.
— Что ты за человек, раз лазишь по чужим вещам? — спросил он.
Я промолчала.
— А в моих вещах ты тоже копаешься? Когда меня нет дома? — продолжал он.
— Нет.
— Презервативы, — произнес папа, качая головой. — У тебя грязный рот, и мысли такие же грязные.
Он подошел и ударил меня прямо по губам, как будто пытался выбить из них грязь. Когда я вырвалась, он схватил и больно сжал мою руку. Это было гораздо больнее пощечины. Ощущение было как у доктора, когда тебе меряют давление и кажется, что рука вот-вот взорвется, а потом медсестра ослабляет манжету, и ты удивляешься, как же она поняла, что это нужно сделать вот прямо сейчас. Правда, папа хватку не ослаблял.
Утром я обнаружила на руке фиолетовые синяки размером с папины пальцы. Я надела кофту с длинными рукавами и пошла завтракать. Папа уже ел свои обычные хлопья.