— И мы оставим дверь широко открытой, — добавил Ричард, — на случай, если тебе захочется сбежать.
Я ему улыбнулась, а вот мама посмотрела на него так, что я сразу поняла, какая его позднее ожидает взбучка.
Наконец я согласилась, и мы прошли внутрь. Мы зашли в папин кабинет, где на полу стоял открытый мамин чемодан. Внутри виднелась незнакомая мне одежда, в том числе и шелковая розовая ночная сорочка. Я взглянула на незастеленную кровать, пытаясь по расположению подушек и простыней вообразить, чем тут занимались мама с Ричардом.
— Держи, — сказала мама, протягивая мне маленькую коробочку.
Открыв, я обнаружила внутри бритву. Не одноразовую, а настоящую, тяжелую и металлическую, со сменными лезвиями.
— Нравится? — спросила она.
— Да, отличная бритва.
Она кивнула.
— Пойдем в ванную, я покажу тебе, как ею пользоваться.
— Да я уже умею, — сказала я и продемонстрировала ей свою голую гладкую ногу. Меня научили Барри и Томас, да и сама я уже навострилась.
— О… — протянула она, кажется расстроившись.
— Мне правда очень нравится твой подарок, — сказала я. — Это самый лучший подарок из всех, что ты мне дарила.
— Я рада, — ответила она совершенно нерадостным голосом. Кажется, она опять собралась плакать. Я отложила бритву и обняла ее. — Я ужасная мать, — сообщила она.
— Нет, неправда, — возразила я, чувствуя, что именно это и нужно сказать.
— Правда, — сказала она, выбралась из моих объятий и вытерла глаза.
Я промолчала. Неожиданно я почувствовала, что устала. Мне захотелось домой.
— Я очень ревную к этой твоей Мелине, — поделилась мама.
— Прости.
— Я даже не хочу ее видеть.
— Ладно.
— Ты живи с ней, если хочешь, но я туда не пойду. Я не могу.
Я кивнула. Мы решили, что завтра, перед их с Ричардом отъездом, позавтракаем в ресторане “У Дэнни”. Я взяла бритву, упаковочную бумагу и бантик. Еще раз поблагодарила маму и поцеловала ее. Сказала, что люблю ее и что прекрасно провела этот день. Только не сказала, что уже не считаю бритву самым лучшим от нее подарком.
Мистер Вуозо заявил, что не желает оспаривать обвинение. Как бы признал себя виновным, не говоря этого вслух. Правда, наказание его ждет в любом случае. Для меня плюс был в том, что мне не придется заново рассказывать свою историю новым людям и идти к врачу. Я не знала, почему мистер Вуозо так поступил: из сочувствия ко мне или по другой причине, но мне казалось, что все-таки ради меня. Когда я высказала это предположение Мелине, она заявила, что я ошибаюсь, что он на это просто не способен.
— Он делает так для собственной выгоды, — объяснила она. — Если твой папа выдвинет против него гражданский иск, он все еще сможет утверждать, что невиновен.
Мелина с папой часто обсуждали ход дела мистера Вуозо, прикидывали, какой срок ему дадут. Они до сих пор спорили по мелочам — когда мне ложиться спать, как стричься, — но мало-помалу общая злость их даже сдружила. Сначала я этому радовалась, но постепенно меня начало раздражать то, как они говорили о мистере Вуозо. Особенно когда они повторяли, что другие заключенные ненавидят насильников детей и делают с ними всякие ужасные вещи.
В конце концов, я уже и не хотела, чтобы с мистером Вуозо случилось что-нибудь плохое. Я только хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым, как тогда, когда он впервые сделал мне больно. Я хотела, чтобы он всегда чувствовал себя виноватым, чтобы он беспокоился, думал, что мне до сих пор больно, чтобы старался загладить передо мной свою вину. Иногда я даже хотела, чтобы он снова попробовал сделать со мной что-нибудь. Но только мягко, нежно, чтобы я испугалась совсем чуть-чуть.
Однажды утром, когда мне не снились кошмары и Мелина оставалась у себя в комнате, я проснулась очень рано. Гил уже принял душ и уехал на работу — ему из-за пробок приходилось добираться до центра Хьюстона около часа. Мелина еще спала. Я оделась и спустилась вниз. Уже светало, и я следила, когда мистер Вуозо выйдет, чтобы поднять флаг. Увидев его, я открыла холодильник и достала Снежка.
Я взяла пакет с собой на улицу. Стоя на ступеньках, я смотрела, как мистер Вуозо у себя во дворе налаживает флаг. Когда он увидел меня, то сразу остановился. Мы смотрели друг на друга долго-долго. Я спустилась с крыльца и подошла к краю лужайки. Дальше шла наша подъездная дорожка, а потом начинался газон Вуозо. Через секунду я подошла к краю дорожки. Дальше зайти я не решилась.
— Привет, — произнесла я.
— Отойди от меня.
Я не знала, что мне делать. Я ожидала услышать от него совсем не это.
— Извините, что я про вас рассказала.
— Отойди, мать твою, от меня! — прошипел он.
Я стояла и смотрела, как он тянет за веревку, чтобы флаг начал развеваться наверху. Закончив, он пошел к дому.
— Снежка убил папа, — сказала я.
Он остановился и обернулся.
— Что?
— Это был несчастный случай. Он его переехал, и мы его заморозили. Мы не знали, что делать.
— Господи Иисусе.
— Вот Снежок, — сказала я, протягивая ему пакет.
Он застыл на секунду, потом подошел к краю лужайки и остановился у места, где их трава встречалась с асфальтом Мелины.
— Держите.
Он забрал у меня Снежка и внимательно на него посмотрел. Несколько раз пощупал, словно пытаясь определить, что есть что.
— Вот голова, — подсказала я, и он кивнул.
Через минуту я сказала:
— Простите.
Он вздохнул:
— Ты не виновата.
— Снежок сбежал, пока я разговаривала с Заком, — напомнила ему я.
— Ты не виновата, — повторил он снова.
— Ладно.
Он посмотрел на меня грустно-грустно, и я поняла, что люблю его. Я бы никогда не сказала этого Мелине или еще кому-либо, но так оно и было. Я ничего не могла с этим поделать. Он раскаивался. Правда. Он не хотел, чтобы мне было больно. Он тоже меня любил.
Он протянул руку и дотронулся до моего лица. Стояло раннее утро, и небо вокруг было туманно-розовым. Надвигалась летняя жара, но в это было трудно поверить — казалось, целый день будет держаться такая утренняя прохлада. Ладонь на моей щеке была мокрой и теплой. Как только он убрал ее, я услышала крик. Я повернулась и увидела на крыльце Мелину, она стояла в пижаме.
— Стой! — кричала она. — Хватит! Не смей ее трогать!
А потом она упала. Свалилась со ступенек и превратилась в странную огромную кучу на дорожке.
Я повернулась и побежала к ней через лужайку. Глаза у нее были закрыты, а на запястье виднелся маленький порез, который потихоньку начал кровоточить.
— Мелина? — позвала я.
Она не откликалась. Просто лежала на дорожке, и все.
— Мелина! — повторила я, дотрагиваясь до ее плеча. Она не очнулась, и я побежала к папе. Мистер Вуозо уже ушел к себе.
Папа уже проснулся и собирал вещи для своей поездки на мыс Канаверал. Они с Тэной уезжали сегодня вечером, после работы. Я закричала, что Мелина упала с крыльца, и он сначала не понял, о чем я.
— Где ее муж? — спросил он, подбегая к задней двери, чтобы обуться.
Мы вместе вышли на улицу, пересекли дорожку и лужайку мистера Вуозо.
— Мелина! — кричал папа на бегу. — Эй! Мелина!
Когда мы подбежали к ней, она все еще лежала с закрытыми глазами, так что папа слегка постукал ее по щекам.
— Мелина! — повторял он. — Очнитесь!
Она все не приходила в себя, и он велел мне вызвать 911.
— Скажи, что требуется “скорая” для беременной женщины, которая упала в обморок, — велел он. Я кивнула и бросилась в дом. Как только я подняла трубку телефона на кухне, то услышала сирены. Они становились все громче и громче, и я не стала пока набирать номер. Когда я поняла, что это приехали на нашу улицу, то бросила трубку и выбежала из дома.
— Они уже тут? — спросил папа, увидев мелькающие огни, и я пожала плечами.
Даже громкие сирены не заставили Мелину очнуться. Только когда два врача из “скорой” поводили какими-то лекарствами у нее перед носом, она открыла глаза.
— Вы упали в обморок! — завопил папа, не снижая голоса, как будто она все еще была не в себе.
Мелина кивнула. Она выглядела немного растерянной.
— Долго она была в отключке? — спросил один из врачей. В руках он все еще держал вскрытый пакетик с нюхательной солью. Мне страшно хотелось ее понюхать, но в то же время я этого ужасно боялась.
Папа взглянул на меня.
— Долго? — повторил он.
Я задумалась.
— Где-то пять минут.
— Мэм, вы помните, почему упали в обморок? — спросил второй врач. У него вокруг шеи болтался стетоскоп, и он закатывал Мелине рукав рубашки, чтобы измерить давление.
— Рука болит, — пробормотала она.
— Ты порезалась, — сказала я, показывая ей на кровь.
— Ну, с этим мы за секунду справимся, — улыбнулся врач с солью.
— Они хотят узнать, почему вы упали в обморок, — напомнил Мелине папа.
— Я не знаю, — ответила Мелина, глядя на меня. Я поняла, что все она прекрасно знает.
Вдруг она скорчила странную гримасу и схватилась за живот. — О господи.
— Схватки? — спросил врач со стетоскопом.
— Я не знаю, — призналась она. — Это мои первые роды.
Мы все смотрели на нее, не отрывая глаз.
— Дышите, — приказал один из врачей, и она послушалась, начав тихонько пыхтеть и кряхтеть.
Когда схватка закончилась, она пошевелилась, пытаясь сесть, и тогда-то я и заметила кровавое пятно у нее между ног. Оно проступило сквозь голубые штаны, в которых она спала.
— Ой, — вымолвила я.
— Что? — не поняла Мелина.
— Твои штаны.
Она взглянула вниз:
— О боже.
Папа быстро отвернулся.
— Так, — сказал врач с солью, поднимаясь с колен, — пора нам в больницу.
— Ладно, — нервно согласилась Мелина.
Оба врача залезли внутрь машины, чтобы достать носилки.
— Мне позвонить Гилу? — спросила я у Мелины.
— Времени нет, — решила она. — Позвоним ему из больницы.
— Я могу его вызвать, — сказал папа. — Пока не уехал на работу.