Гаврик с перепугу бросился под буфет.
— Ой, он удерёт! Потом не поймаешь! — заметались дети. Некоторые легли, чтоб заглянуть под буфет.
— А куда он денется, коротконожка! Волю ему давайте! У меня был хомяк, так бегал, где хотел! — сказал Стёпа и ощупал глазами стол, буфет, вытянув шею, заглянул в кастрюлю на плите.— А где же… ваши рыбки?
— В спальне! — сказал Толя. Ему не нравилось поведение Мармышки в их квартире.
Все бросились в спальню, а Толя и Танька встали на колени, придавили он правое, а Танька левое ухо к полу.
— Гаврик! Гаврюшка! Гаврюнька! Иди к нам!
Но хомяк и не думал показываться. Толя ещё немножко полежал ухом на полу, но смотрел уже не под буфет, а на Таньку, любовался ею.
— Из кухни не убежит, давай закроем дверь.— Танька поднялась первой, взяла Толю за руку.
Из спальни доносился шум. Дети толпились возле аквариума: кто заглядывал сверху, кто через стенки, а Стёпа стучал ногтями по стеклу — пугал рыбок.
— У меня в аквариуме была чистая вода, а у вас… Вы что — молока подлили? — говорил он.
— Папа сказал — отстоится, чище станет,— Толя растолкал мальчишек, чтоб и Танька увидела рыб.
— Разве это рыбы? — скорчил презрительную гримасу Стёпа.— Комарики! Вот у меня были — большие, золотые!
— Ничего у тебя не было!— подошёл к ним синий, измученный Коля. Он обиделся за своих рыбок. — Брехун ты! Задавака!
— Спорим, что были? Ну — на что спорим? — полез на него Стёпа.— А-а, испугался? Испугался! Жалко проиграть… Мы продали аквариум, когда переезжали в Минск,— вот!
Мармышка дал Коле щелчка в лоб и начал шнырять по спальне, заглядывая во все углы.
— А что здесь у вас? — открыл платяной шкаф.— А здесь? — подбежал к папиному столу, дёрнул за ручку ящика. Потом оглядел одну книжную полку-шкаф, другую. — Э-э, у нас больше книг было и обложки красивее. Сдали в магазин, когда переезжали.
Раскрыл дверки внизу книжных полок, сунул туда нос. «У-у-у, и здесь книги…» Разогнулся, отодвинул стекло, но взял там не книгу, а прозрачный, словно стеклянный, кубик: «Это что?» И не сдержал восторга и зависти: «Ух ты-ы-и…» В средине кубика белел кораблик с белыми парусами. А прикреплён был кубик к вишнёвой непрозрачной подставке-квадратику.
— У нас тоже… У нас ещё лучше было… — А что — Стёпа не придумал.
Кубик пошёл по рукам. Загалдели: «А как кораблик туда вставили?», «Залили стеклом — и всё!», «Он не настоящий, а нарисованный!».
— Э-э, цаца, цаца да в карман… — забрал Мармышка кубик у Андрейки, хотел вроде поставить на место. Но не поставил, поднял высоко и — «Ах!» — уронил на пол.
С пола кубик и подставочку подняли раздельно — отскочила.
— Я не нарочно… Я нечаянно… — бормотал Стёпа. Ни Толя, ни Коля ему, конечно, не поверили.
Пока они искали какой-нибудь клей, чтоб попробовать прикрепить кубик к подставке, Мармышка заглянул за те полки, что стояли не впритык к стене. За них можно было свободно заходить: там была дверь в кладовку.
— А-а… А тут у вас что? О, прятаться хорошо… У нас кладовка ещё больше, кушетку туда поставили. Бабушка там ночует…
Вышел, повертелся.
— Хомяк и рыбки — и всё? Мне на день рождения велик купили! И мороженого, торта, напитка!.. И в садик детям конфеты носил — целый килограмм…
— И у нас есть торт,— сказал Толя и повёл детей в кухню. Все заметили, что хомяк шмыгнул из-под буфета под плиту.
— Это такой торт?! Хе-хе-хе! — Мармышка схватился одной рукой за выпученный живот, а второй показывал на кусочек, не доеденный Толей.— Хе-хе-хе!
Толя открыл буфет. Вот он, испечённый мамой торт. И четыре бутылки напитка «Теремок»... И конфеты «Коровка»...
Выставил всё на стол. Припасами сразу же стал распоряжаться Мармышка. Не прошло и несколько минут, как всё было порезано на куски, откупорено, разлито по стаканам и чашкам, хотя и не совсем справедливо. Высасывали до капли — с присвистом, чмыханьем, кашлем, сопеньем, чмоканьем. Пальцы облизывали, чуть не целовали каждый. О Толе и Коле совершенно забыли, торта не осталось и крошки. Да им и не хотелось. «Теремка» дала им попробовать из своего стакана Танька. И кусочек торта предложила: «У меня от сладкого голова болит!» — «А у меня от сладкого зубы повыпадали,— похвастался Андрей. — Вот!» — разинул щербатый рот показать зубы и… вбросил туда последний кусочек — Танькин.
— А теперь хоровод давайте водить! — предложила Танька.— Беритесь за руки, ну? — она поймала Толю и Колю за руки и запела тонюсеньким голоском: — Как То-олины именины испекли мы каравай… Ну, что же вы? — она нетерпеливо затопала ножками в белых гольфиках и синих туфельках. — Как на на-аши именины…
Никто не хотел водить хоровод.
— Давайте в «кошки-мышки»!
— Лучше в прятки! — каждый кричал своё.
Перебежали в комнату — в кухне было тесно.
— Я буду считать! — Танька зажала ладонями глаза и пошла к окну.— Один… Два… Три… Пять… Семь… — выкрикивала она.
Вокруг уже замирал топот и шорох — рассыпались кто куда.
— Пять — я иду искать! Палочка-стукалочка, кого мне примечать? — Она открыла глаза — на диване сидит, держась за живот, скучный Коля.— Ага, вот ты и попался! — постучала линейкой по подоконнику.
— Я не играю,— встал он и пошёл в кухню: ему всё ещё было не по себе.
Танька за ним — а вдруг кто-нибудь и там спрятался?
И сразу из спальни сыпанули мальчишки, застучали линейкой, вырывая друг у друга,— «отстукивались».
— Ах, вы так! — Танька обиженно прикусила губу.— Я сейчас найду! Обязательно кого-нибудь застукаю!
Она заглядывала под кровати, за портьеры, под стол, заглянула за полки-шкаф. Мармышки и Андрейки не было. Попробовала открыть дверь в кладовочку — она оказалась заперта изнутри.
— Эй, я знаю — вы здесь. Вылезайте!
В ответ ни звука.
На помощь пришёл Толя, постучал в дверь кулаком.
— Выходите, мы вас нашли!
И все начали кричать; «Выходите!»
Молчание…
- Ну и сидите там! Мы вас не выпустим! — сказал Толя и звякнул наружной задвижкой. Но закрыть не успел — в дверь толкнули изнутри. Толя подпёр дверь плечом, а потом перевернулся — спиной. Руками упёрся в книжные полки. Ду-дах! — грохнули из кладовки опять, и дверь толкнула его в спину, а Толя толкнул полки. Стекло в полках зазвенело, затряслось… Напор не ослабевал, а креп, и Толя упирался изо всех сил, но не мог справиться с двумя: — Помоги-ите!!!
Все стояли и глазели, только Танька уперлась ручонками с другой, лицевой, стороны полок, кряхтела: «Не-е под…да…вайся!»
Напор временно ослаб, полки пошатались у неё над головой — успокоились.
И вдруг снова удар-нажим… Толя вдруг почувствовал, что полки больше не помогают сопротивляться, а… убегают из-под рук! Ой, остановить бы их, удержать… Но они стремительно опрокидывались, в закутке посветлело…
— Та-анька!!! — чей-то истошный вопль.
Оглушительно грохнуло… Звон и треск… Вздрогнул пол, зашатались стены, отлетели в сторону, скользнув по полу, папина и мамина кровати — они стояли рядышком посреди комнаты.
Толя увидел Таньку — живую! Она сверлила пальчиком в ухе и встряхивала головой. Оглушило! Если бы на несколько сантиметров ближе стояла к полкам, то накрыли б и её…
Хакнули все, выдохнув воздух. Зашевелились…
— Ну — я домой… — Стёпа бочком, бочком обошёл перевёрнутые полки, поскользнулся на стеклянных осколках.
— И я… И мы… — Дети быстренько убрались из квартиры.
— Что теперь бу-у-удет… — Коля схватился за горло. Его опять затошнило — уже от страха.
«Танька живая… Танька… не попала под шкаф!..» — Толя вытер мокрый от липкого пота лоб.
— Спокойствие… Главное — спокойствие,— сказала Танька голосом девочки-бобрёнка из какого-то мультфильма. Попробовала рукой сгрести в кучу осколки и сразу порезала пальцы. Не плакала, а смотрела, как срываются на пол алые капли. Смотрела и на левую ногу, где осколок рассек гольф и по краям рассеченного тоже проступало красное.
Из-под полок были видны оторванные дверки. Иссечённые осколками книги, осколки стекла громоздились и возле полок и разлетелись по всей спальне. А кровати не просто отбросило у папиной была отбита спинка, оторвана боковина.
И тут зазвонил телефон. Звонила мама, хотела поруководить Толей и Колей. Толя начал рассказывать ей обо всём и не досказал — расплакался в трубку. А потом кричал — «Алло! Алло!», но трубка пищала короткими гудками, а мама молчала. Наверное, с мамой было плохо и ей оказывали «скорую помощь».
— Спокойствие, я вас не оставлю… Я у вас буду, пока папа и мама выкричатся… На меня никогда мама крепко не ругается при чужих. Я останусь — хорошо? — гладила Танька Толино плечо.
А он сидел под телефоном и умывался слезами. Ему никого не хотелось слушать.
Ему хотелось только навсегда убежать из дому.
ТАНЬКА СПАСАЕТ «ВОЯКОВ-БОЯКОВ»
— Ты весь выплачешься, одна кожура останется… У меня и пальцы порезаны, и нога, а я не плачу.— Танька выдернула из одного рукава носовой платочек с нарисованным грибком в уголке, из второго — платочек с ягодками и попробовала вытереть Толе нос, а вторым платочком — глаза. Но он вертел головой, не давался.— У тебя сколько платочков? — спрашивала Танька.— У меня один на слёзы, один для носа, один для губ…
Толя перестал всхлипывать, прислушался к её лепету.
— Какой ваш торт вкусный! Как он называется, где вы его купили?
— Сами испекли,— буркнул Толя.
— Ой, скажу маме, чтоб у вас рецепт взяла. И «Теремок» вкусный. «Теремок» тоже сами делали?
— Купили. Отстань!
— А давай мы всё соберём щёткой и совком. И в ведро! — придумала Таня.— Уберём чистенько — и следочка не оставим.
Толя покорно пошёл в кухню, нашёл щётку, совок и мусорное ведро. «Шпингалетка… От горшка три вершка, а уже распоряжается!»
— И ты не лежи! — накинулось Танька на Колю: тот опять забрался в кроватку и нарочно громко охал, корчил страдальческие рожи.
— А я не опрокидывал полок! Вот… Я невиноват!