— А может, и не магнимама… Может, маммилярия центрицирха,— бабушка присела к столу, подперев ладонью щёку. Пальцами левой руки бережно поворачивала обрезки кактуса.— Или пародия мааси? Нет, не пародия… Какой же у меня был? «Слоновый зуб»? По-латыни он называется… называется…
— А-а-а-а-а!!! — завопил Коля во весь голос. Бабушка, родная, бабушка не спасает его, а забавляется с кактусами!
— Ты чего это разорался? Или больно тебе? — спокойно спросила она у Коли.— А мне и Толе совершенно не болит, мы с Толей не ели кактусов.
И ещё немного (нарочно!) посидела бабушка, потом вытерла ладонью щёки у Коли, потеребила ему макушку: «Эх, ты! Кактусоед…» Быстренько ушла в комнату, к своему чемодану. Принесла оттуда комок ваты, эфир в бутылочке, ланцет и пинцет, лупу.
— Сейчас будем делать операцию…
Коля завизжал и хотел удрать из кухни. Но Толя быстренько — грох! — закрыл дверь и подпёр её плечами.
— Бабушка, быстрее! Я держу!
— А чего нам спешить? Нам ведь не болит.
— А-а-а!!! — вертелся Коля по кухне, зажимая себе ладонями рот.— Ные хыо-чоу ыопер… ыопера…
— Дурачок, я пошутила,— посерьёзнела сразу бабушка.— Вынем занозу — и всё. Разве ты до этого никогда ничего не занозил? У меня у маленькой вечно все руки и ноги были в занозах, а коленки сбиты.
Бабушка протёрла свои пальцы и кончики пинцета ваткой с эфиром. По всей кухне разнёсся неприятный запах.
— Ну — давай…
Коля подошёл, трясясь всем телом, боязливо отнял ладони ото рта. Но как только бабушка поднесла пинцетом комок ваты, чтобы подсушить язык, посмотреть, что там делается, Коля снова завопил.
— Высунь язык. Побольше! Вот так… — бабушка цапнула левой рукой за кончик языка, а правой пинцетом — р-раз! — вырвала иголку-колючку.— Вот, полюбуйтесь трофеем,— показала она занозу сантиметра два длиной, стряхнула на стол.— Два! — поймала ещё обломок — не менее сантиметра.— Пошевели языком — не слышно больше?
Коля поболтал языком: «Нету!»
— Я обрезал иголки ножницами… Все, кажется, обрезал, а они… — всхлипнул он последний раз, успокаиваясь.
— Сам себя наказал. Надо ещё ранки чем-нибудь прижечь. Выбирай — йод, эфир, одеколон?
— Ничем не хочу! — Коля снова рванул к двери. Но Толя на страже стоял бдительно: замахал, как боксёр, руками, отражая атаку.
— Одеколоном лучше! Соглашайся! — подсказал он.— Вкусно будет изо рта пахнуть.
Коля согласился.
Толя отпустил дверь и выбежал из кухни. В серванте нашёл папин пульверизатор. Папа, когда побреется, шипит себе на щёки, на подбородок одеколоном, жмурится и крякает от удовольствия.
Коля тоже зажмурился изо всех сил, высунул язык. Ш-ш-ш-ш-ш! Ш-ш-ш-ш-ш! — обеими руками даванул Толя резиновую грушу, и Коле в рот полетело облако брызг.
— А-а-а-а! — зажал тот руками рот, побежал, пританцовывая, в спальню.
Толя не мог больше удержаться, захохотал. Достаётся бедному Коле за жадность!
Бабушка улыбалась и делала ещё одну операцию — кактусу! Горбушку-верхушку ровненько подрезала ланцетом.
— Принеси тот, раздавленный,— попросила она Толю.
Он побежал в комнату, сгрёб на бумажку все кусочки. Самый крупный оказался с корешками.
— Из двух кактусов сделаем один,— сказала бабушка и помакала в эфир ланцет. Раз! — и отхватила им всё раздавленное, остался ровный кусочек с корешками — сантиметра два. Потом заглянула в аптечку, висящую на стенке, сняла с какого-то пузырька с лекарством чёрную резинку-зажималку. Такую резинку Толя видел на »хвостике» у Таньки.
Бабушка сложила срезами оба подготовленных куска кактусов, надела резинку, чтобы прижать их сильнее.
— Вот так… Приживётся или нет? Никогда ещё не прививала кактус на подвой, который не растёт, а валяется вырванный,
Пошли из кухни. Бабушка снова начала заворачивать в бумажки кактусят без вазончиков, распределять их по полочкам и ячейкам в чемодане.
— Дня через два некоторых посадим, а некоторых будем укоренять. Наделаем земляных смесей… А кубики мне отдадите? Под вазончики… Вы уже большие мальчики, стыдно вам с ними играть.
— Отдадим! — пообещал Толя. А Коля или не услышал, или нарочно промолчал. Он уже смотреть не мог на эти кактусы.
А потом бабушка рассматривала свои пальцы и пинцетом выщипывала колючки и глохидии. Глохидии — это такие микроскопические тоненькие колючки с крючочками на концах. Растут они пучками, легко обрываются. А колются сильно, глубоко поражают кожу.
Вынимала их бабушка и ни разу не ойкнула.
ЦВЕТНЫЕ СНЫ
Ребятам показалось, что в спальне кто-то бродит. Потом почудились слова:
Приплыла к нему рыбка, спросила:
«Чего тебе надобно, старче?»
Они ничего не желали, вернее — только одного: спать, спать! Они наперехват старались досмотреть утренние сны.
Коля видел сон — едет на верблюде через пустыню. Одолела жажда, во рту высохло так, что распух и разболелся язык. А солнце всё жжёт и жжёт, слепит — глаз не поднять. Коля пришпоривает пятками жёсткие, как у кактуса-«болонки», бока, подгоняет верблюда, а сам оглядывается по сторонам: не сверкает ли где на солнце озерко или речка? И вдруг видит кактусовый лес. Вот оно, спасение! Верблюд сам уже трусит туда, взбрыкивает от радости… Откуда-то в руках у Коли появляется нож-мачете, такой, каким кубинцы рубят сахарный тростник. Взмахнул, как шашкой,— г-гах! Слетела с одного кактуса колючая шапка-папаха, изнутри кактуса струёй бьёт влага. Жадно нагнулся к фонтанчику, глотнул… Ого… ну и чудеса! Газировка с сиропом. «Ну да!» —говорит ему верблюд и лезет мордой к струе, отпихивает Колю. Он не поддаётся, толкает верблюда. «А я тебе арбуза не дам!» — верблюд грызёт кактус сбоку, жуёт вместе с колючками, совсем не боится иголок. А Коля пьёт-захлёбывается, никак не может напиться. Выпрямляется перевести дух… Мамочки-бабулечки, спасите! И его и верблюда плотным кольцом обступили кактусы, размахивают колючими лапами. «Попался! Попался!» — ликуют, верещат на разные голоса. Присел Коля за обсечённый кактус, хотел отползти в сторону. А какой-то смешной пузатенький кактусёнок забежал вперёд, двигает уморительно носиком-«деткой», хлопает в ладоши: «Вот он! Вот он!» Вскочил Коля на верблюда, подгоняет: «Но! Но!» А кактусы за ним: и пешком бегут, и скачут верхом друг на дружке. Размахивают пиками-колючками, звенят мечами-шипами. Топот ног, цокот копыт, гул погони… Вот-вот настигнут, заколют! «Я их съем, не бойся!» —. останавливается верблюд, поворачивает назад морду, оскаливая кривые и щербатые зубы, и… цап Колю за рубашку, стаскивает на землю. «А-а-а-а-и!» —барахтается Коля и в ужасе просыпается…
Ф-фу… Сердце грохочет, выпрыгивает из груди. Лоб вспотел. Оглядывается Коля — может, и Толя его сон видел? Нет, улыбается Толя, совсем другой у него сон, приятный…
Толя видит золотую рыбку. Даже сам удивляется во сне: почему не хомяка Гаврика, а рыбку? Кружится золотая рыбка вокруг него, опутывает длинными плавниками-вуалью, гонит хвостом в лицо прохладу. «Чего тебе надобно, хлопче?» — будто бы спрашивает она, увлекая Толю с собой, в подводное царство. И Толя плывёт за ней всё дальше и глубже. И уже не удивляется, что вокруг сверкают золотисто-голубые волны, что он совершенно свободно дышит под водой, что ему легко в воде, как рыбе. Впереди что-то сияет, растёт, приближается… «Замок царя морского!» — говорит рыбка. Сверкает замок неоновыми огнями, в окна и двери заплывают разноцветные рыбки-огоньки. Подплыл и Толя, заглянул в дверь. Ого, сколько там удивительных, фантастических рыб! Плавают кругами, водят хоровод. А маленькие вуалехвостые гуппи играют, как котята, гоняются друг за дружкой… «А где неончик? Где неончик?» — кричит кто-то писклявым голосом. И Толя узнаёт: хомяк Гаврик кричит. Ходит по залу в смешных коротких штанишках, на задних лапках, помахивает веером…
— Где неончик?! — опять кричит кто-то, но голос уже Колин. И Толя просыпается, садится в кровати, трёт глаза.
Вон Коля, прилип к аквариуму, стоит в одних трусиках.
— Неончик пропал! — кричит Коля.
Прибегает бабушка в фартуке, выбирается из кровати, приближается к аквариуму и Толя. Под водой и правда стоит маленький замок-грот, облицованный черепками и цветными стёклышками. Видимо, папа утром установил.
— А я уже приходила вас будить,— говорит бабушка и снимает с аквариума стекло-крышку, заглядывает сверху. Коля и Толя прижались своими головами к бабушкиной, ощупывают глазами каждый камешек. Нет неончика, исчез… А где второй?! Плавают и молли, и меченосцы, и гуппи… А-а вон второй неончик, выплывает из грота…
Коля захныкал, подозрительно посмотрел на Толю: может, он чего натворил?
— Не разводи сырость… Наверное, и тот в гроте,— сказала бабушка. Подвернула рукав и сунула руку в воду, перевернула грот, побултыхала им, потом извлекла наверх, оглядела изнутри. Пусто было в пещерке, не очень-то и спрячешься там.
— Может, выпрыгнул из аквариума? — подумал вслух Толя.
— Накрыто было стеклом,— сказала бабушка, но всё же осмотрела стол вокруг аквариума. А Толя и Коля даже под стол лазили, всё осмотрели, ощупали. Нету!
Бабушка принесла тонкий, как карандаш, резиновый шланг. Если один конец его опустить в воду, второй пососать, то по шлангу потечёт вода с грязью. ТГаким образом чистили однажды аквариум.
Перегребли каждый камешек на дне, прососали. Нигде и следа от неона не осталось!
Бабушка принесла из кухни свежей, 0?. стоенной воды, долила в аквариум, а банку с грязной водой унесла. Возвратилась, вытер, да о фартук руки, присела к столу, подвинула к себе, дневник.
— А ты не плачь, слышишь? Купим ещё одного, чтоб пара была.
Коля смотрел в окно и тёр глаза. Как его утешить? Толя не знал. А бабушка записывала в дневник о событии в аквариуме и хмурила брови. «Неужто… улитка?!» — один раз прошептала про себя.
Записала ещё и о том, что у самки молли и у меченоски растолстели животы, видимо, в них полно икринок. Записала и о меченосце. Какой-то он стал взъерошенный, как ёжик. Что с ним происходит?