Интенциональность — состояние направленности на что-либо — также является необходимым условием существования языка. Интенциональность проявляется не только в речи, но также в жестах и других действиях. Мы видим это, например, у собак, когда они беспокоятся, и это отражается на движении хвоста. У множества видов есть способность к концентрации внимания. Одна из причин использования жестов заключается в том, что интенциональные действия задействуют все тело. Ориентация глаз, тела, рук и т. п. также изменяется в зависимости от того, на что направлено наше внимание. Холистическая природа выражения интенций (намерений), по-видимому, является довольно низкоуровневым явлением биологической организации, используемым при коммуникации. Установлено, что «животные используют все необходимые ресурсы своего тела, чтобы передать то, что пытаются сообщить». Если это верно, то жесты не могли быть исходной формой существования языка. Они должны были возникнуть одновременно с интонацией и вокализацией. Это не означает, что не обладающие языком существа не могут выражать интенциональность с помощью жестов или иным способом. Это значит, что подлинная коммуникация всегда должна была включать жесты и речь. Для такого решения есть несколько дополнительных оснований.
Во-первых, речь не заменила жесты. Жесты и речь формируют целостную систему. Теория происхождения языка, в которой жесты считаются первичными, предполагает дисбаланс между жестами и речью, поскольку они должны были быть отдельными системами. Но в реальности они синхронизированы и составляют части единого целого (жест, плюс интонация, плюс речь, скоординированные в одном высказывании). Во-вторых, люди часто переключаются с жестов на речь и наоборот. Почему, если речь эволюционировала на основе жестов, между ними сохраняются такие компромиссные взаимоотношения? И наконец, если гипотеза о первичности жестов верна, то почему жест никогда не является основным каналом или режимом коммуникации ни в одном языке мира, кроме языков, которые используют глухие?
Мы уже говорили об интонации, когда обсуждали фразу «Yesterday, what did John give to Mary in the library?». Когда мы говорим, то всегда воспроизводим определенную «мелодию» поверх наших слов. Если угодно, примером того, насколько важна интонация, будет автомобильный навигатор, дающий указания водителю. Хотя ученые уже давно выяснили, что речи необходима интонация, пока не удалось создать компьютер, который мог бы ее адекватно продуцировать или интерпретировать. Интонация, жесты и речь построены на основе стабильной грамматики. Стабильность обеспечивают только такие жесты, которые конвенционализированы и грамматизированы в языках жестов. Опять же, в этом случае жесты либо заменяют речь, либо вытесняют ее.
Решающим моментом является то, что жесты эволюционировали совместно с речью. Если языки жестов, слот-языковые жесты или пантомима предшествовали речи, то не было бы функциональной потребности в развитии речи. Идея о первичности жестов несостоятельна. У нас была работоспособная жестовая коммуникация, но мы безоглядно заменили ее речью. А некоторые жесты, в частности пантомима, вообще несовместимы с речью.
Это, видимо, противоречит приведенному ранее примеру из работ Кеннета Пайка, который явно демонстрирует, что жесты могут заменять речь. Но жесты, рассматриваемые Пайком, — слот-языковые, особый тип жестов, паразитирующих на речи, а не такие жесты, которые действуют вместо речи. С другой стороны, пример Пайка приводит нас к еще одному вопросу: может ли существовать «слот-жестовая речь», соотносящаяся со слот-речевыми жестами? Тогда мы говорили бы о ситуации, где речь заменяла бы то, что обычно выражается жестами. Если бы речь развивалась на основе жестов, то все бы именно так и происходило. Слот-жестовую речь нетрудно вообразить. Например, представим билингва, владеющего американским и английским языком жестов, который находится перед некоторой аудиторией и заменяет знаки словами речи, один за другим. Это, конечно, не будет подлинным примером слот-жестового языка, поскольку здесь происходит перевод между двумя самостоятельными языками, а не замена жестов словами. Это важно для нас по двум причинам. Очевидно, утилитарная природа жестов рук обеспечивает нам вполне определенный путь к пониманию происхождения и распространения жестов. А тот факт, что ими пользуются все люди, на всех языках и во всех культурах мира, является подтверждением аристотелевских представлений о знаниях (которые осваиваются на основе опыта), а не платоновских (знания вечны и существуют отдельно от материального мира). Такой вывод логичен, поскольку показывает, что полезность жестов — это ключ к их универсальности. Когда какое-то поведение является очевидным решением проблемы, нет необходимости предполагать, что оно врожденное. Проблема сама по себе уже гарантирует возникновение такого поведения, если разум достаточно силен. Принцип полезности объясняет предположительно универсальные характеристики языка, которые часто предлагают считать врожденными. Другими словами, утилитарность объясняет их вездесущность.
Когда жесты стабилизируются посредством конвенционализации, они становятся жестовыми языками. Но языки жестов формируются тогда, когда жесты заменяют все речевые функции. Идея о развитии речи на основе жестов, таким образом, не имеет особого смысла ни с точки зрения функциональности, ни с точки зрения логики. Теория о первичности жестов разворачивает эволюцию в обратном направлении.
Однако, несмотря на то, что в целом я разделяю логику рассуждений Макнила по поводу отсутствия на современном этапе языков, развившихся на основе жестов, чего-то в его выкладках не хватает. Если верны его утверждения о том, что два ныне исчезнувших видах гоминин пользовались либо исходно-жестовыми, либо исключительно жестовыми языками, и это было первым этапом развития современного языка, то почему бы и Homo sapiens не воспользоваться исходно-жестовым языком на начальном этапе развития? Я не вижу причин для того, чтобы путь к языку у какого-то из видов гоминин отличался от других. В действительности я очень сомневаюсь, что любой из видов Homo, предшествовавших сапиенсам, пошел бы по другому пути, поскольку у голосовой коммуникации есть значительные преимущества перед жестовой.
Есть другие типы жестов, которые важны для коммуникации людей. К ним относятся иконические жесты, метафорические жесты и ритмы. В каждом из них проявляется особая грань взаимоотношений между жестами и речью, а также их отношения с познанием и культурой. Здесь мы их подробно обсуждать не будем, однако заметим, что они являются свидетельством сложности отношений между жестами и речью; они также вносят свой вклад в наше продвижение по семиотической прогрессии.
Тем не менее, до сих пор не доказано, что какой-либо компонент грамматики, жестов или других аспектов языка имеет отношение к геному Homo sapiens. По-видимому, вполне достаточно культурного, статистического и индивидуального апперцепционного обучения, подкрепленного эпизодической памятью человека. Литература изобилует утверждениями об обратном, в частности, что есть феномены, которые объясняются только тем, что язык осваивается, по крайней мере, частично, на основе особых языковых предрасположенностей у новорожденного обучающегося.
Утверждается, что есть случаи спонтанного возникновения языков в сообществах, у которых якобы не было языка, например никарагуанский жестовый язык и ас-сайидский жестовый язык. Некоторые предполагают, что эти языки появились внезапно и сами по себе, когда сообществам потребовался язык, которого у них до этого не было. У таких утверждений есть одно противоречие — эти языки начинаются с очень простых структур, а затем со временем постепенно усложняются по мере развития социальных взаимодействий. Зачастую на развитие сложности, хотя бы близко приближающейся к более разработанным языкам, уходит не менее трех поколений. Но именно этого и следует ожидать, если они не формируются на основе врожденного знания, а изобретаются и совершенствуются по мере их изучения последующими поколениями. Поэтому, даже если такие примеры и обеспечивали бы свидетельства некой врожденной предрасположенности к языку, то врожденные знания были бы очень ограниченными[174].
Сьюзен Голдин-Медоу считает, что хоумсайнеры (люди, пользующиеся домашними жестовыми знаками) вырабатывают символы для предметов, принципов их организации и составляющие отдельных жестов. Также она полагает, что вновь создаваемые жесты могут заполнять слоты в более крупных структурах, являющихся подобием предложений и описываемых древовидными схемами, о которых мы упоминали ранее. Она рассматривает еще несколько характеристик домашних жестовых знаков. Ее вывод: все эти знания должны быть врожденными, иначе как они могли так быстро появиться у группы носителей?
Но ни одна из этих характеристик не является специфически языковой. Индексы и иконические знаки, по всей видимости, — ранние формы жестов, которые по-разному используются несколькими видами. Нет причин полагать, что людям сложно осваивать домашние жестовые знаки. В действительности один из вариантов интерпретации полученных Голдин-Медоу результатов как раз и заключается в том, что дети с легкостью изучают и начинают использовать символы. Предмет — это форма и значение. Когда ребенок изучает предмет и хочет общаться, он, в силу инстинкта к взаимодействию или наличия эмоциональной потребности, составит репрезентацию предмета и его значения, пользуясь средствами той культуры, которая есть у него в распоряжении, — это, вероятно, самое удивительное качество нашего вида. Дети участвуют в жизни родителей, даже если не владеют языком, и пытаются общаться, как показывает нам удивительная история жизни Хелен Келлер. Обладая зрением, слухом или осязанием, ребенок может получать информацию из своего окружения или от родителей/опекунов, что и происходит в большинстве случаев. Обучаясь использованию предметов, узнавая об их характерных свойствах и значении для родителей и окружения, ребенок закономерно начинает ссылаться на предметы в процессе общения. Причем так делают представители многих видов (по крайней мере, это весьма распространено у млекопитающих). Целостные предметы, то есть воспринимаемые целиком в пространстве и времени, наиболее характерны и относительно легко осваиваются собаками, людьми и другими видами. Люди стараются создавать репрезентации для предметов, поскольку, в отличие от других животных, у них есть стремление к коммуникации.