ала, что дома потеряют в цене, как только высохнут чернила на подписанном контракте? Разве не видела, что плата за управление будет непомерно высокой? Неужели не понимала, что никто не станет следить за территорией, после того как все дома сдадут в аренду? Как афера, это было гениально. Но от мысли, что теперь его мать будет вынуждена доживать здесь свои дни, Джексона трясло. Никто не хотел покупать дома в «Райских соснах». Ходили слухи, что сюда едут умирать. В шаге от кладбища.
И вот теперь он жил с матерью в месте, которое ненавидел. Предполагалось, что это будет временным решением. Когда Мия выгнала его из дома два года назад, Финну было три, и Джексон думал, что через какое-то время она позволит ему вернуться. Сейчас он понимал, что просто не готов был стать отцом. Осознание того, что ребенок – это навсегда, стало для него шоком. И он начал отлынивать от семейных обязанностей: поздно возвращался с работы, заходил по дороге в паб, напивался…
Но если быть честным, Мия тоже изменилась. Материнство сделало ее беспокойной, резкой. Она слишком суетилась, переживая за сына, и Джексон не раз говорил ей, чтобы она перестала волноваться. Из-за этого они ссорились. Он все больше времени проводил вне дома, ему не хотелось возвращаться к ссорам, неодобрению и слезам (обычно Финна, иногда Мии). Он старался как мог, но Мия все равно была вечно недовольна. Так что проще было держаться подальше от нее.
Потом она его выгнала. Он тогда вернулся домой в час ночи, а до этого она четыре часа мучилась с Финном, которого рвало, дважды меняла ему постель и наконец взяла к себе в кровать, чтобы хоть немного поспать. Джексон попытался возражать – откуда ему было знать, что Финн приболел? Но он знал, что был не прав, и получил по заслугам.
Он думал, что это только временно, что Мия всего лишь решила его немного встряхнуть. Но она не захотела, чтобы он возвращался.
«Без тебя легче, – сказала она. – Легче все делать самой, так никто тебя не разочарует и не обидит. Прости, Джексон».
Он не стал стучать в хлипкую белую дверь, просто толкнул. Его мать стояла в темноте. Вулфи лежал у ее ног, но вскочил, как только Джексон вошел в помещение. Хоть кто-то был рад его видеть. Джексон взял Вулфи, когда осознал, что Мия не пустит его обратно. Он отправился в приют для брошенных собак и стал выбирать между джек-расселами, колли, мастифами. А потом заметил бедлингтон-терьера: тот стоял в дальнем углу, слишком большой для их дома и до смешного неряшливый. Джексону подумалось, что он и сам как этот терьер: в глубине души добрый и верный пес, но уж очень непоседливый… Разве он мог устоять?
Мама обрадовалась ему не меньше, чем Вулфи. От счастья у нее светилось лицо и сияли глаза. Джексон каждый раз поражался тому, какая же она хрупкая. Он не хотел признаваться себе, что мама не молодеет. В его намерения входило приготовить для нее ужин. Он не был великим кулинаром, но на полученные деньги купил курицу и овощи.
Мама всегда гордилась, что готовила нормальную еду, когда он был маленьким, но после третьего или четвертого брака готовка перестала ее интересовать.
Ему не хотелось смотреть на свою некогда прекрасную мать, сидящую в кресле и похожую на больную птицу. Не хотелось смотреть на ее волосы, некогда темные и блестящие. Теперь она красилась в черный, чтобы вернуть былую красоту, но волосы отросли и обнажились седые корни.
Все дело было в депрессии, это очевидно. Что и неудивительно, когда одновременно происходят две вещи: от тебя уходит муж и ты обнаруживаешь, что постарела. Наверное, проще не быть красивой с самого начала, подумал Джексон. Он знал, что его внешность не раз помогала ему в жизни. Внешность и обаяние.
– Может, сходим куда-нибудь? – спросил он, заранее зная ответ.
Ему и хотелось и не хотелось, чтобы она ответила согласием. В реальном мире ее ситуация выглядела еще более удручающей, и жалость охватывала его с новой силой.
– Нет, солнышко, – как всегда, ответила она. – Для меня достаточно, что ты дома.
Джексон вздохнул и сварганил ужин. Накрыл на стол, щедро полив стряпню соусом.
Они ужинали за крошечным столиком. У Джексона не было аппетита, но он хотел показать матери пример. Он положил ей побольше морковки и настоял, чтобы она доела рагу. По крайней мере, так он мог быть уверен, что она получила необходимые витамины и калории.
Он принес также яблочный пирог и коробку заварного крема, но мать сказала, что сыта.
– Тогда я разогрею его для тебя позже.
– Ты хороший мальчик.
Она всегда говорила ему эти слова. Джексон помнил те времена, когда она, гибкая и энергичная, танцевала на кухне, держа его на руках. «Ты хороший мальчик. Самый лучший». Он дергал ее за серьги своими крошечными пальчиками, зачарованный их сверканием. Вдыхал ее аромат, напоминающий запах спелых персиков.
Куда она делась, его мать? Кто ее украл?
Он помыл посуду в раковине, слишком маленькой даже для одной тарелки. В миллионный раз попытался подавить отчаяние. Вымыл все чашки и стаканы, стоявшие где попало, протер все поверхности.
И услышал в голове голос Мии: «Для меня ты так никогда не старался».
Старался. Когда-то старался. Но никак не мог ей угодить; она постоянно хотела все контролировать. По ее мнению, он даже дышал неправильно.
– Я пойду к Финну, мама. – Джексон наклонился, чтобы поцеловать ее. – Скоро вернусь.
– Хорошо, сынок. А я, пожалуй, вздремну. – Она с улыбкой откинулась в кресле.
Джексон свистнул Вулфи, и пес вскочил на лапы. Он был совершенно мультяшным: угольно-черные любопытные глазки, чересчур длинные лапы и хвост, лохматая серая шерсть, как у игрушечного медвежонка. Он побежал рядом с Джексоном, радостно и нетерпеливо подпрыгивая.
Джексон бросил мусор в контейнер и обернулся на погруженную во мрак сторожку.
Гарви предостерегающе крикнул «эй!», но Джексон знал, что Гарви не будет бухтеть из-за мусора.
Он вышел за границы территории и перешел на бег, глубоко вдыхая свежий воздух и пытаясь забыть об удушающей духоте в их домике. Вулфи весело бежал рядом, его уши развевались по ветру.
«Мы достойны лучшей доли», – подумал Джексон.
Они с Вулфи добежали до Писбрука и пошли по дороге, ведущей в Оксфорд. Вскоре Джексон добрался до небольшого дома, где жили Мия с Финном. И где когда-то жил он сам. Это был один из самых прибыльных проектов Яна: четырехкомнатные коттеджи по фиксированной цене только для местных жителей. Джексон оставался верен Яну в том числе и потому, что тот помог ему с покупкой. Ян бывал щедрым, но если поскрести, то становилось понятным, что везде для него была какая-то выгода. Насколько Джексон мог судить, в данном случае это был акт чистого бескорыстия, хотя он все время ждал, когда Ян ему это припомнит. Он был уверен, что однажды придется заплатить по счетам.
Разумеется, Джексон вложился не просто так, а чтобы обеспечить будущее. Они с Мией могли бы заработать на перепродаже неплохие деньги и купить что-нибудь побольше. И так до тех пор, пока не приобретут настоящий дворец. Но потом Мия забеременела, и им срочно понадобилось жилье, подходящее для жизни с малышом. А на стройке ребенка не вырастишь.
Так что пришлось пойти на компромисс. Тем не менее Джексон гордился тем, что владел недвижимостью. Он помнил лицо Мии, когда они переступили порог дома. Домики были милыми, построенными по модели традиционных городских коттеджей. Он выбрал все как надо: кухню светло-голубого цвета, серебристые обои в гостиную, бледно-зеленую раковину в туалет на первом этаже. Мия потеряла дар речи.
– Это наше? – прошептала она. – Все наше?
Теперь же не осталось ничего «нашего».
Он постучал в дверь кремового цвета. Вспомнил, как выбирал этот цвет и как гордился им. Мия открыла. Ее темные вьющиеся волосы были убраны в хвост, на ней был розовый свитер, серые штаны для йоги и в руках питьевой обезжиренный йогурт.
– Можно мне немного погулять с Финном?
Она вздохнула:
– Ты никогда ничего не помнишь. По вторникам у него тхэквондо. В спортивном зале.
Джексон кивнул:
– Я тогда оттуда провожу его домой.
– Не надо. Его тренер подвезет.
– Я могу сказать тренеру, что сам провожу…
– Нет. Он привезет мне протеиновый коктейль для тренировок.
– Для тренировок?
– Для триатлона. Я как раз собиралась в бассейн, но…
С тех пор как он ушел, Мия помешалась на спорте. Будто с ума сошла. Джексон считал, что она слишком сильно похудела. Ее аппетитные линии исчезли, она выглядела угловатой, а лицо потеряло былую мягкость.
Он присмотрелся к ней. Она все равно оставалась более чем привлекательной.
– Все в порядке?
Мия удивилась. Последнее время они никогда не выражали беспокойства друг о друге. И избегали говорить о личном.
– Конечно, – сказала она. – Просто, знаешь, эти дни.
Она всегда «в эти дни» страдала. Он готовил ей чай, грелку и растирал спину. До того, как стал «полным ничтожеством». Джексон открыл рот, чтобы выразить сочувствие или сказать что-нибудь утешительное, но не знал, что именно. Что бы он ни сказал, все прозвучало бы слишком интимно.
Мия отпила йогурт, все еще стоя на пороге и не желая приглашать его в дом.
– Ты не пришел на родительское собрание.
В ее голосе прозвучали железные обвиняющие нотки. Джексон почти обрадовался, что не посочувствовал ей.
– Что? – Он нахмурился. – Когда? Ты мне ничего не говорила.
– В прошлый четверг. Я и не должна была тебе ничего говорить.
– И как же я должен был об этом узнать?
– Например, спрашивать иногда, как у сына дела в саду. – Она пристально посмотрела на него. – Ты вообще не знаешь, чем он занимается.
– Знаю.
– Серьезно? И что они учат сейчас?
Джексон не смог ответить.
– Про викингов, Джексон. Учат про викингов.
Он вздохнул:
– Я неудачник, Мия. Мы все это знаем. Можешь не стараться.
– Просто обидно за Финна.
– Мы с Финном отлично проводим время, развлекаемся и смеемся.