До Сьерра-дель-Эскамбрай было всего два дня пути.
Тебе шестнадцать, ты еще молод. Нам казалось, впереди отличное приключение!
Вот только мама очень за меня переживала и запретила мне участвовать в Революции.
Я покивал, мол, да-да, никуда я не пойду, но спустя какое-то время мы с приятелем сбежали ночью из дома. Мне жаль, что пришлось ей соврать, но другого выхода не было.
По дороге нам приходилось соблюдать осторожность, потому что вокруг города стояли солдаты, поджидавшие как раз таких, как мы, – тех, кто собрался в Эскамбрай с ними сражаться. Они уже предчувствовали скорое поражение и вели себя с особой жестокостью. Убивали любого, кого подозревали в сочувствии Фиделю; люди исчезали по ночам, а потом находили их изуродованные тела. Помню, как мы переходили какую-то разлившуюся реку. И как ночью нас заедали комары так, что глаз было не сомкнуть. Чтобы разыскать партизан, нам пришлось расспрашивать местных крестьян, но тихонько, украдкой, ведь они могли донести солдатам. В конце концов у нас все получилось – мы нашли базу.
Мой друг спросил про братьев Асеведо. Те явились и действительно приняли нас как родных. Они были ненамного старше нас: худые, веселые, с автоматами через плечо. На меня это произвело сильное впечатление. Они обняли моего друга, а заодно и меня, и тут же раздобыли нам какие-то миски, налили супа – мы же были голодные как волки. А когда мы поели, они отвели нас к Че Геваре, своему командиру. Тогда он готовился к битве за наш город, Санта-Клара, – самому важному сражению Революции, потому что взятие города открывало перед повстанцами дорогу на Гавану.
Че посмотрел на нас, пожал нам руки, похлопал моего друга по плечу и исчез. Он все время куда-то убегал и вечно был занят. А мы с братьями Асеведо отправились в Кабальете-де-Касас, там находился штаб.
Братья приняли нас в свой отряд. Помню один из первых вопросов, который нам задали: “У вас соль есть?”
Соли у нас не было.
Кто-то отсыпал нам немного своей. Сказал, что жратва в партизанском отряде отвратительная и без соли есть ее невозможно.
Че уже давно нет в живых, его поймали и расстреляли на войне в Боливии. Оба брата Асеведо стали генералами, один даже дослужился до замминистра. Иногда они наведываются в мой ресторан. Тогда мы запираем дверь, достаем бутылку рома и предаемся воспоминаниям. Но в то время они еще были подростками, а Че – увлеченным Революцией аргентинцем, который познакомился с Фиделем в Мексике и приехал вместе с ним сражаться за лучший мир.
Скажу тебе вот что: все, чем я потом занимался у Фиделя, ничто по сравнению с тем, как нам доставалось у Че. Он был безумно требовательный. Если ему что-то не нравилось, он костерил нас на чем свет стоит. Фидель если и критиковал, то спокойно, и это означало, что у тебя есть шанс все исправить. Вот если ты напортачил, а он не говорил ничего, второго шанса ты не получал.
Но тогда я еще не был знаком с Фиделем, только слушал рассказы о нем. El Comandante — Команданте. Или el Jefe – Шеф, Командир. То и дело кто-то рассказывал, какой он храбрый, какие замечательные он произносит речи. Я завидовал каждому, кто знал его лично. Кто мог подумать, что я полжизни проведу рядом с ним? Что он станет мне ближе, чем родной отец?
Уж точно не я.
Два повара
Они пьют ром, играют в карты, подзывают свистом собак, ковыряют в носу, стоят в очередях: за такси, за рыбой, за сахаром или мукой. Рокочущие древние автомобили развозят их по окраинам города, где проститутки живут вперемешку с монахинями, рыбаки – с букинистами, а любовники – с теми, кого уже некому обнять. Они продают цветы, стригут волосы, покупают мясо или только кости, или только куриные лапы.
– Я приготовлю из них превосходный суп! – говорит одна старушка, когда я фотографирую, как она несет такую добычу домой. – Заходи ко мне, попробуешь!
Мы улыбаемся друг другу, хотя стоит мне подумать, что, скорее всего, она не ела ничего лучше куриных лап со времен Революции, как улыбка моя тускнеет.
Я люблю смешиваться с толпой в Гаване. Люблю идти вместе с людьми среди ветшающих домов, десятки из которых каждый год исчезают навсегда; среди прилавков, на которых худосочные цыплята соседствуют с пузатыми помидорами и сочными манго. Люблю стоять с кубинцами на площадях, где они общаются по интернету с родственниками, сбежавшими в Майами (в Гаване хот-споты есть всего в нескольких местах, а цена на интернет заоблачная). Они показывают друг другу детей. Расспрашивают о здоровье, работе, бабушке, дедушке. Во время таких бесед часто раздается смех.
А еще чаще плач. Ведь под позолотой из рома, самбы и сигар прячутся тысячи трагедий.
Еще здесь прячутся спецслужбы, которые следят за приезжими журналистами и желающими пообщаться с ними кубинцами. В 2006 году, впервые оказавшись в Гаване, я как-то присел на лавочку в парке неподалеку от гаванского Капитолия – точной копии вашингтонского, напоминающей о тех временах, когда Куба и Соединенные Штаты дружили. Наступил вечер, птицы пели как сумасшедшие. Рядом со мной присел старичок в потертом костюме, с виду чиновник на пенсии или бухгалтер. Я сидел на одном конце лавки, он на другом. Не глядя на меня, он покачал головой и произнес всего одну фразу: “Мы здесь живем как скоты”.
И вдруг из кустов прямо перед нами выросли два полицейских в штатском. Они проверили наши документы. Мне паспорт вернули и велели уходить. А старичка забрали. Когда я попытался протестовать, меня грубо оттолкнули. Я так и не узнал, что с ним случилось.
Поэтому, когда я отправляюсь на Кубу искать повара Фиделя Кастро, я знаю, что мне придется соблюдать осторожность. Я должен думать и о себе, и о людях, с которыми буду общаться.
Мне на помощь приходит американский президент Барак Обама: весной 2016 года он прибывает на Кубу с историческим визитом, первым со времен Революции Фиделя. – Поезжай на остров в то же время, что и он, – советует мой коллега Хуан, кубинец, живущий в Польше. – Все наши гэбэшники будут гоняться за гэбэшниками из Штатов. До тебя никому не будет дела.
Возможно, он прав. В Гаване я приземляюсь ровно за неделю до визита Обамы.
Столица Кубы сильно изменилась со времен моего последнего визита: появилось множество новых кафе, а в самом модном заведении табличка районного Комитета защиты Революции висит возле входа в туалет. Еще пару лет назад, когда вся Куба ревностно защищала достижения Революции, такое было немыслимо. Я свободно передвигаюсь на такси (раньше я мог взять только такси с лицензией на перевозку иностранцев), а моя единственная забота – не дать обобрать себя до нитки, потому что кубинцы изо всех сил пытаются сократить экономическую дистанцию, отделяющую их от остального мира. Я говорю с кем хочу, никто не арестовывает никаких старичков, а люди смело и открыто критикуют братьев Кастро. Я потрясен.
– Пока ты критикуешь, но не пытаешься ничего поменять, тебя не трогают, – объясняет Мигель, друг моих друзей, отец которого был важным деятелем коммунистической партии в Гаване. – Мало у кого осталось сил и желания защищать социализм. У меня уж точно нет.
Благодаря покойному отцу у Мигеля много связей. Он помогает мне искать повара Фиделя.
– Лучше всего искать через других поваров, – предлагает Мигель.
Он прав.
И мы идем ужинать в один из лучших ресторанов Гаваны. Наслаждаемся изумительной говядиной с овощами в окружении колониальной мебели и в облаке дыма от дорогих сигар. Покончив с говядиной, Мигель приглашает за наш столик хозяина ресторана, с которым, по его словам, они знакомы сто лет.
– Этот senor, – говорит Мигель, показывая на меня, – мой друг. Он ищет повара el Jefe, чтобы взять у него интервью. Ты должен нам помочь.
Хозяин смотрит на меня, потом на Мигеля, потом начинается озираться по сторонам, словно проверяет, не стоят ли за стеной люди из органов и не схватят ли его, как когда-то моего старичка в парка у Капитолия.
– Да ведь это секретная информация, – произносит он наконец. – Твой друг должен написать письмо в министерство…
– Какое письмо?! – Мигель разражается хохотом. – Ты знаешь всех поваров в Гаване. Ты и есть наше письмо.
– А может, не все повара в Гаване хотят, чтобы о них узнали? – загадочно отвечает ресторатор.
Но, кажется, спокойствие Мигеля передается и ему, потому что он перестает оглядываться, и оба сеньора принимаются обсуждать цены на бензин, товары на местном рынке и модели мобильных телефонов.
Они болтают, пока не столе не появляется бутылка рома. После второй рюмки хозяина наконец отпускает и он вспоминает, что бывший повар Фиделя открыл ресторан в Старом городе. Еще после одной вспоминает, что тот повар Фиделя уже давал интервью (это правда, я сам их читал, только адрес в них не указан), поэтому в нашей встрече нет ничего опасного. Ну а еще после одной хозяин горячо проникается моей идеей взять интервью у бывшего повара Кастро.
– Обязательно к нему сходи! – он почти переходит на крик. – И… – тут он делает паузу подлиннее, – захвати с собой одного из моих официантов. Они окончили одно и то же училище, вам будет проще общаться. Хорхе! Х-о-о-о-о-орхе-е-е-е-е-е! Подойди-ка сюда.
Хорхе двадцать три года, у него внешность южноамериканского героя-любовника и такая очаровательная улыбка, что он начинает нравиться, прежде чем успевает открыть рот.
– Любимый официант всех американских экскурсий, – усмехается хозяин.
В тот день больших экскурсионных групп не планируется, поэтому Хорхе снимает фартук, и мы отправляемся к бывшему повару Кастро.
Ресторан “Mama Ines”, который Эрасмо открыл в Старом городе Гаваны
Его ресторан называется “Mama Ines”, он расположен в прекрасно отреставрированном колониальном здании. Бывшего повара Фиделя зовут Эрасмо Эрнандес. На нем очки в модной красной оправе и расстегнутая до середины груди рубашка, а когда мы приходим, он пьет на улице черный кофе.
Не знаю, стал бы он с нами разговаривать, если бы не Хорхе: тот пускает в ход все свое обаяние, с ходу называет с десяток общих знакомых и несколько далеких родственников, и уже через минуту они общаются так, словно между ними нет пятидесяти лет разницы, словно они оба в один год окончили кулинарное училище и вместе отмечали сдачу экзамена дешевым ромом на знаменитой гаванской набережной Малекон.