Дальше – заземляемся. Сначала Оле нужно найти в кабинете взглядом пять любых предметов, которые она видит. Блокнот, стакан, кресло, телефон, цветок на подоконнике. Потом – потрогать четыре вещи, ощутить их текстуру подушечками пальцев. Ольга щупает бумажную салфетку – она мягко-шершавая. Ремешок сумки гладкий, телефон холодный, пуговица на пиджаке – теплая, деревянная. Три звука: один громкий (шоссе шумит за окном) и два тихих (щелкают стрелки на настенных часах, гудит лампа в аквариуме). Два запаха – саше с апельсиновыми корками и Олины духи. Наконец, нужно что-то попробовать на вкус – и Оля отпивает из стакана с водой. Эта методика 5–4–3–2–1 возвращает «в момент» и остужает сознание и тело, даже если внутри и правда бурлит адский котел.
Теперь можно продолжать беседу.
– Я едва те похороны пережила, понимаешь. Когда муж умер, мальчики стали для меня смыслом жизни. Они такие радостные были до этого, баловались, играли. Я так надеялась, что смогу сохранить им это ощущение счастливой жизни. Я понимаю, конечно, что чем они взрослее, тем больше им придется самим справляться. Но пока-то я рядом. Олег даже вроде бы пришел в себя, расправился. Друзья появились, задумал поступать на операторский факультет на следующий год. А сейчас эта чертова армия… А вдруг его отправят туда? Вдруг обратно вернут в… – комок в горле мешает Оле закончить фразу. – Олег говорит: «Да ладно, ма, это только год, справимся». Кто-то из его друзей уже отслужил, и все нормально. Чего он там понимает, мальчишка еще, его эта повестка не так напугала, как меня.
Основная проблема Ольги – страх. Сын получил повестку в неспокойное для страны время, и в голове сразу же появились ужасы и стали разрывать ее изнутри. Чтобы не так бояться самого страха, надо разбить его на составляющие. Какой самый жуткий сценарий Оля может себе представить? Какие дополнительные ужасы могут произойти? Сын может погибнуть – самый большой, парализующий страх. И не важно, отправят ли его куда-то, где по-настоящему стреляют, или что-то случится в части – Оля боится потерять Олега. Еще его могут травить и издеваться, ведь он лечился антидепрессантами, был замкнутым полудиким подростком. Как его психика отреагирует на службу в армии? А вдруг он вернется инвалидом? А вдруг несчастный случай на учениях?
Разбирая все эти страхи, смотрим на ситуации через призму «какие есть гарантии, что так и будет?» И каждый случай подвергаем допросу – а может ли быть иначе, или это неизбежно? Оказывается, что у каждого страха есть свое «иначе».
Мы должны проговорить все варианты развития событий, ведь первым делом страх нужно назвать. В процессе препарирования ужасов Ольга осознала, что все-таки самое глубокое чувство, которым она охвачена, – страх потери близкого, сына.
Как бы ни хотелось укрыться от этого, но мы должны немного пофантазировать и представить, как будет меняться жизнь, если этот страх станет реальностью. Боль, слезы и горе понятны – но что будет дальше? Работа с потерями, страхом смерти (собственной или близких людей) задевает много личных экзистенциальных смыслов.
Говорим с Олей об отношении к смерти и о том, как «старуха с косой» влияет на простое человеческое желание жить.
– Наверное, я боюсь не столько потери, что, конечно, само по себе ужасно. Но боюсь и этой боли горевания. Я проходила все это с мужем, и не знаю, смогу ли пережить, если с Олегом что-то случится. Мне кажется, это просто остановит мое сердце. Поплачу, похороню, а потом сяду на диван и больше не встану. Если я любой ценой не смогу спасти собственного ребенка – какое у меня право вообще продолжать существовать?
Но после затянувшейся паузы Оля помотала головой, как будто очнувшись ото сна:
– Вообще, это, конечно, нечестно по отношению к Димке. Он младше, его тоже нужно на ноги ставить. Хотя и Олег, наверное, не позволил бы мне переводить жизнь в режим вечного траура. Или вовсе ее прекращать.
Постепенно в беседе обращаемся к прошлому опыту Ольги, вспоминаем, как она раньше находила в себе силы переживать трагедию. И плакала, и опускала руки. Шла к подругам – те всегда подставляли плечо. Уходила в работу – горе горем, а кормить семью надо. Искала увлечения – даже делала украшения из эпоксидной смолы. «Ерунда выходила, конечно, страшно такое носить – но туда тоже часть моего горя перетекала». Ушло ощущение того, что горе навсегда заполняет все чернотой и ставит крест на жизни. Заполняет – но временно.
– Если случится беда, то я буду в горе столько, сколько мне это будет нужно.
Ольга произнесла это вслух. Потом еще раз – громче. Кивнула сама себе и записала эту фразу в блокноте, вырвала листочек, сложила его и убрала к себе в сумочку. Без лишних слов и пояснений – просто сделала так, как показалось ей нужным.
Когда у нас повышена тревожность, и мы долго живем в состоянии острого стресса, нам в голову приходят только наихудшие сценарии. И пугают еще больше. В действительности ничего еще не случилось, продолжается обычная жизнь. А вот в воображении уже стряслось самое страшное, и мы чувствуем боль и бессилие, как будто заведомо. И перед нами пропасть – ничего невозможно сделать с этим отсюда, из точки реальности, и глобальная катастрофа – уже здесь, в полушаге. И все это – плод нашей раскаленной тревогой фантазии.
Воображение зачастую безудержно, и раз уж оно разогналось, остановить его можно лишь пониманием, «в какой точке я нахожусь сейчас». Фантазия несет нас по страшным событиям, мы застреваем в этом шлеме виртуальной реальности. Надо его снять. Тогда окажется, что мы по-прежнему находимся в безопасной комнате.
Квадрат Декарта
Эту технику используют для принятия решений и анализа происходящего. Возьмите лист бумаги и разделите его на 4 равных пространства. В каждом квадрате напишите по вопросу:
1. Что будет, если это произойдет?
2. Что будет, если этого не произойдет?
3. Чего не будет, если это произойдет?
4. Чего не будет, если этого не произойдет?
Честно и развернуто ответьте на все эти вопросы, и вам станут понятнее и ваши страхи, и надежды, и скрытые боли.
Вместе с Олей мы наметили план, что можно сделать, чтобы снять этот шлем выдуманной реальности, которую рисует Олин мозг 24/7:
Поговорить с сыном. Узнать, наконец, его мнение, спросить, страшит ли его что-то в будущей службе. Подготовить его – возможно, ему снова стоит сходить к психологу и наметить для себя «островки безопасности», где он сможет заземлиться, если перестанет справляться со службой.
Вместе поговорить с теми из друзей Олега, кто уже отслужил. Узнать ключевые моменты, тонкости, подводные камни. Предупрежден – значит, вооружен.
Сходить в Общество солдатских матерей. Так Ольга поймет, что она не одна, и есть другие родители, переживающие за своих детей. Разделение тревоги с другими уменьшает ее степень. А еще в Обществе могут подсказать, как лучше поступить в том или ином случае. Например, если у ребенка есть расстройства психики.
Признать неотвратимость происходящего и свое бессилие по этому поводу. Да, сын пойдет служить в армию. Не он первый, не он последний, и поделать с этим Ольга ничего не может.
Дать своим страхам право на существование. Не окунаться в котел болезненных фантазий, но признать, что она – мать и что беспокоиться за своего ребенка нормально. Человек уязвим. Порой на голову падает кирпич, но мы же не тревожимся по этому поводу каждую минуту?
Оля вышла из кабинета так же уверенно, под стук каблуков. По лицу уже совсем незаметно, что она плакала. Мы встретимся с ней снова через пару недель, когда она уже начнет собирать все нужные документы и сводит сына к врачу. Страх потерять Олега совсем не уйдет, но будет под контролем, а значит, и Ольге будет проще контролировать свою жизнь. В реальности, а не в фантазии.
Мои родители меня не понимают
«Мои родители меня не понимают…»
Эту фразу можно услышать не только от тех, кому 20–30 лет и чьи «взрослые взвешенные» позиции сторон еще притираются друг к другу. Но и от тех, кому уже и 40, и 50.
Число случаев, когда происходит раскол в семье из-за разности взглядов, растет в геометрической прогрессии. Если мир охватывает катастрофа, наше сознание стремится занять твердую позицию, чтобы дать чувство устойчивости в новостном хаосе. К психологу люди приходят уже в очень сложных чувствах – это смесь удивления, страха, отчаяния, гнева и бессилия.
Лиза разругалась с родителями. С теплыми, любящими и всегда поддерживавшими ее. В пух и прах. И не верит, что отношения можно как-то восстановить.
– Как мне теперь с ними разговаривать? Как смотреть в глаза? Они кричали на меня, убеждали, что меня «зомбировали», уверяли, что я несу чушь. Говорили, чтобы я вместо бесконечного чтения новостей шла работать. Я никогда раньше от них такого не слышала!
Очень много отчаяния и слез слышится в голосе Лизы. Как будто это говорит не взрослая женщина, а маленький, покинутый ребенок – она даже сейчас сжимается в комочек так, как будто ее обидели. Предали.
Когда мы общаемся, то занимаем определенную позицию. Именно от нее зависит, как и на что мы будем реагировать в данный момент. Эти позиции называются эго-состояниями, и их три: родитель, взрослый и ребенок.
Родитель выражает усвоенные нормы поведения, жизненные устои и принципы. Условно, это наш внутренний приобретенный «автопилот», который побуждает нас чистить зубы перед сном, «потому что так надо», или ставит нам блок, когда мы хотим возразить какому-нибудь дедушке. Ведь нас учили, что со старшими спорить нельзя. Этакая подсознательная совесть.
Взрослый собирает все те черты, которые мы называем логичными, рациональными, разумными. В этом состоянии хирург делает операцию, а шахматист ведет партию. Мы превращаемся во взрослого, когда хотим просчитать и определить, какая страхов