Главная задача – постепенно двигаться от инвентаризации к планированию. Когда на душе и в жизни бардак, сначала нужно окинуть его взглядом – определить, что лежит не на своих местах, что надо бы выкинуть, а что – оставить. И уже после этого прикинуть, сколько понадобится тряпок и ведер с мыльной водой, чтобы этот бардак разгрести.
1. Инвентаризация. Скрупулезно анализируем бардак, не проваливаясь в эмоции: сейчас нужно поработать над внешней жизнью, а не внутренней.
Берем листочек бумаги и честно записываем: «Что я потерял, и этого точно не вернуть». Это может быть работа, отношения с какими-то людьми, съемная квартира (в центре у метро, с такой уютной кафешкой рядом, да еще и по отличной цене). Очень важно оплакать эти вещи, как оплакивают ушедших друзей. Потому что все, что мы можем, – это погоревать и честно проститься с ними. Это поможет признать, что жизнь изменилась и уже не будет такой, как прежде.
На втором листочке пишем: «Что я потерял, но надеюсь/могу вернуть». Это могут быть деньги на бирже, чувство безопасности, туристические поездки, ощущение дома и что угодно еще. То, что вы не смогли привезти с собой, но можете воссоздать. Это значит, что да, жизнь изменилась, но все же что-то хорошее из прошлого можно будет вернуть. И это не позволит относиться к этим вещам, как к чему-то утерянному навсегда. Просто временно эти явления на паузе – ничего страшного.
И на третьем листочке перечисляем: «Что я НЕ потерял и не могу потерять». Это то, что составляет вашу суть, то, что нельзя отнять. Ваши ценности, отношение к людям, к миру, ваши родные, которые рядом. Вы хороший человек? У вас есть позиция или навык, которая заставляет вас гордиться собой? У вас есть кто-то, как Тоха у Вики? Все эти якоря вернут вам чувство опоры и заземлят в общем потоке хаоса. Поверьте, у каждого человека есть какое-то сокровище, которого у него не отнять никаким обстоятельствам.
2. Планирование. Только проведя такую инвентаризацию, можно браться за планирование. Не думать: «Как же мне всей семьей и с Тохой уехать в Америку и зарабатывать там миллионы?» Такие нереалистичные мечты сложно трансформировать в план. Это просто некий отблеск где-то там, на радуге, а вот как до него добраться – непонятно. План – это то, что можно расписать пошагово, чтобы увидеть не только «счастливый финиш», но и путь к нему.
Трезво оцените ситуацию, свои силы и наметьте то, что нужно сделать в ближайшее время. Распределите задачи по степени важности, обязательно назначьте ответственных. Запишите даже самые маленькие шаги: зарегистрироваться на сайте, найти магазин с любимыми продуктами, узнать, как открыть счет в банке. Так постепенно вернется ощущение контроля над ситуацией. Это уже не «все сразу», а вполне конкретные вещи, которые приближают к поставленным целям.
Не стоит забывать и об эмоциях. Важно разрешить своей тревоге говорить. Снова принимаемся за чистый лист бумаги, на этот раз напишем себе письмо от имени вашей тревоги. Как ее зовут? О чем она тревожится? Пусть расскажет все, пожалуется, поплачется. Ничего ей не запрещайте и не бойтесь, что она что-нибудь «ляпнет» – пусть выговорится.
А дальше напишите ей ответ: «Дорогая тревога, я тебя понимаю, но у меня такое мнение…» И вы увидите, что тревога – это вообще-то ваш друг, который о вас беспокоится. Но вы же не в 100 % случаев прислушиваетесь к друзьям, правда? Так и здесь – это ваш выбор, слушать ее или нет.
С Викой мы увиделись спустя две недели. Она уже гораздо лучше адаптировалась к новой реальности: они с Сережей и Тохой переехали пусть в маленькую, но отдельную квартирку в приятном районе. Конечно, будущее все еще пугает. На многие вопросы нет ответов. Но уже стал вырисовываться план: Вика записалась на курсы английского, а Сережа вплотную занялся своим резюме и ходит на собеседования. Наша связь по интернету уже не прерывалась – на экране была четкая, стабильная картинка. Было радостно увидеть улыбку на Викином лице, а еще увидеть Тоху – коричневого шпица с черными глазками и смешной мордочкой. Весь наш разговор он просидел у Вики на коленях вместо того, чтобы бесконечно гавкать в окно. Когда успокоились его хозяева, легче стало и ему. Хорошей тебе жизни на новом месте, Тоха!
Я виноват в том, что я русский?
Эта история не призвана разжигать межнациональную или какую-либо другую рознь, сеять раздор, возмущение или прочие неприятные чувства. Миссия психолога – помогать всем, кто переживает коллективную травму. Это история о простых ребятах, которые по-своему среагировали на масштабные мировые события чувством вины. И об избавлении от этого деструктивного чувства.
Кристина и Вадик – пара, проживающая в Южной Африке. Кажется, так далеко, а разница во времени с Москвой всего час. Мы встречаемся с ними в выходные рано утром.
Кристина старше Вадика, ей 35, ему 31. Мы знакомы уже полгода – им было сложно сохранять супружество, когда на свет появился малыш. Начали ссориться. Вообще позабыли, почему когда-то выбрали друг друга. Работа шла неплохо, они стали снова ходить на свидания и иногда нанимали няню хотя бы на пару часов в день, чтобы побыть вдвоем.
Теперь мы встретились в начале марта. На обоих нет лица. Вадик постоянно запускает руку в спутанные вьющиеся волосы и нервно их поправляет. Кристина, бледная как лист бумаги, кусает губы.
– Ребята, как вы?
Оба грустно усмехаются.
– Как… Да мы больше не знаем, как мы. К нам сегодня должна прийти уборщица, а она родом из Запорожья… Вы знаете… Мы не понимаем, как с ней встречаться.
– Я, наверное, все же отменю уборку, – Кристина тут же тянется за телефоном.
– А на что ей жить тогда? – Вадик забирает гаджет у нее из рук. – Не надо.
Его жена вздыхает и нервно трет лицо. Да, всем надо зарабатывать на жизнь.
Первые полчаса мы посвящаем тому, чтобы ребята смогли проговорить свои эмоции. Видно, что оба они находятся в шоке: хватаются за все подряд, не могут сориентироваться. Начинают что-то рассказывать и тут же забывают, о чем шла речь. Не смотрят друг на друга, раздражаются.
В один момент Кристина хочет открыть благотворительную организацию, в другой – ехать туда помогать беженцам, потом уже думает, что их всей семьей выдворят обратно в Россию.
– А почему вас должны депортировать? – чтобы прекратить хаос в мыслях и вернуть их реальность, будем цепляться за какие-то реальные риски.
– А вы знаете, какая у нас фамилия? И паспорт… красный, – внезапно Вадик проваливается в стыд и какую-то безнадегу.
– Честно говоря, не помню вашу фамилию. А что с ней не так?
– Мы Петровы, – удрученно говорит Вадик, так, как будто все должны сразу понять, чем так плоха эта фамилия.
– Петровы с красным паспортом… Вы боитесь, что из-за того, что вы русские, с вами что-то произойдет?
– Ну конечно! У нас ребенок ходит в детский сад. Как к нему теперь будут относиться? – Кристина смотрит так, будто действительно ждет сейчас ответа на свой вопрос.
– Но Антоше всего 4 года, вероятно, дети в его саду даже не знают, где находятся Украина и Россия.
– Зато их родители знают… И откуда мы, тоже знают. И что там творится, знают. И что мы в этом виноваты… тоже знают… – Вадик, кажется, в отчаянии.
– В чем виноваты?
– Ну, в этом… во всем, что происходит. Я вот когда жил в России, все делал, чтобы страна процветала – работал в НИИ, входил во всякие общественные организации, даже пытался стать муниципальным депутатом. Но, видимо, этого было мало? Надо что-то еще?
– Я вообще в хосписе работала волонтером, – подхватывает Кристина, – а надо было, видимо, в политику идти? Или, не знаю, в СМИ?
Видно, что ребята уже не раз обсуждали эту тему, но от этого только глубже проваливались в безнадегу.
– А что для вас значит то, что вы виноваты?
– Мне стыдно за то, что я русский, – внезапно громко выдает Вадик. Повисает пауза.
– Мне тоже, – кивает его жена.
Удивительное согласие в паре, где ребята непрерывно спорили друг с другом по любому вопросу.
– И что вам говорит эта вина?
– Что надо извиниться перед всем миром, что ли, но я не знаю как. Мне на коленях на улице стоять или что? Я понимаю, что это все бред. Но у меня ощущение, что завтра я выйду на улицу, а соседи кинут в меня помоями. А ребенка забуллят в школе и травмируют на всю жизнь.
Кристина совсем сникает и смотрит в окно, а не в монитор.
На улице тем временем солнце, ясное небо и пальмы. Удивительный диссонанс между природой, погодой и тем, что происходит у ребят внутри. Где-то между этими пальмами и стыдом за условные родные березки.
Мы испытываем чувство вины по самым разным поводам. Есть даже такое устойчивое словосочетание – «комплекс вины».
Сколько раз мы слышали, будучи маленькими: «Тебе не стыдно?» Вина – социально выработанное чувство, и родом оно, конечно, из детства. Оно формируется одновременно с совестью – этаким внутренним моральным камертоном. И чем более тонко он отлажен, тем, с одной стороны, более тонко чувствует человек, более высоконравственно живет. А с другой стороны – тем легче ему попасть в это самое чувство вины, когда что-то не соотносится с его представлениями о морали.
И вот здесь нужно разобраться повнимательнее. Совесть – это чувство нравственной ответственности за свое поведение. И она нам должна диктовать, что делать, а не рассказывать, какие мы плохие и в чем неправы или виноваты. Совесть, которую в ребенке воспитали любящие, мудрые взрослые, будет подсказывать нужные решения, помогать взять ответственность за свои поступки. Вина же рождает беспомощность. Она говорит: «Ты плохой». А совесть: «Ты отвечаешь за последствия своих поступков и вправе ошибаться. Ты можешь исправить то, что сделал неправильно». Вина побуждает к бездействию и агрессии, направленной на себя («я плохой»), а совесть – к деятельности и ответственности.