КАКОЕ МНЕ ДЕЛО ДО ГЕОГРАФИИ ЧЬИХ-ТО СТРАСТЕЙ КОГДА МОЯ ДУША КАК ВЫГОРЕВШИЙ ПУСТЫРЬ ИЛИ ЗЛОВОННАЯ ПОМОЙКА ЗАНЕСЕННАЯ СНЕГОМ
МОЯ ТЕЛЕФОННАЯ КНИЖКА ПОЛНА ИМЕН ТЕХ КТО БЫЛ БЫ СЧАСТЛИВ ИСПОЛЬЗОВАТЬ МЕНЯ СПЕРЕДИ ИЛИ СЗАДИ
«И В ХВОСТ И В ГРИВУ»
МНЕ НЕЧЕГО ИМ ВОЗРАЗИТЬ
У МЕНЯ ВО РТУ И В УШАХ СТОЛПИЛАСЬ КАКАЯ-ТО НЕПРОЛАЗНАЯ КРИВОРОТАЯ ВАТА Я ПЫТАЮСЬ ЧТО-ТО СКАЗАТЬ НО ИЗ МЕНЯ ВЫДАВЛИВАЕТСЯ ЛИШЬ ПРИГОРШНЯ БЕССМЫСЛЕННЫХ МЕЖДОМЕТИЙ
ВСЕ ЧТО Я ЗНАЮ И ПОМНЮ ЭТО МОИ ПОЗЫ
МОИ ПОЗЫ
МОИ ПОЗЫ
АВТОМАТИЧЕСКАЯ ОТРАБОТАННОСТЬ ЭТИХ ПОЗ БРИТАЯ ГОЛОВА ОСТЕКЛЕНЕВШИЙ ВЗГЛЯД ИЗЛОМАННОСТЬ ЛИНИЙ ТЕЛА И ЗЛОВЕЩАЯ НЕМЕЦКАЯ РЕЧЬ НА СЪЕМОЧНОЙ ПЛОЩАДКЕ КАК ОГЛАШЕНИЕ ПРИГОВОРА КАЖДОЕ СЛОВО МОЖЕТ НЕСТИ РОКОВЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
ТАМ ДАЖЕ НЕ ВИДНО ТО ЛИ Я СМЕЮСЬ ТО ЛИ ПЛАЧУ
КОРЧУСЬ ОТ БОЛИ ИЛИ ОТ КАЙФА
МНЕ УЖЕ НИКУДА НЕ УЙТИ ОТ ИЗГИБА ЭТОЙ ШЕИ И ОСКАЛА ЗАЛОМЛЕННЫХ РУК ЭТО ТОТ КОШМАР КОТОРЫЙ БУДЕТ ОДОЛЕВАТЬ МЕНЯ ВСЮ ЖИЗНЬ ОСЛЕПИТЕЛЬНЫЙ СВЕТ ПРОЖЕКТОРОВ И КАМЕРЫ ПРОНИКАЮЩИЕ В МОЮ ГЛОТКУ И В МОИ КИШКИ
Я БЫЛ ОСЕНЕН В ТОТ МОМЕНТ МНЕ НАПРОЧЬ ОТШИБЛО ПАМЯТЬ
Я БЫЛ В КАКОЙ-ТО НИРВАНЕ ПОКА МНЕ ЧУТЬ НЕ ПОРВАЛИ ЖОПУ
МЕНЯ ОПЯТЬ ВИДЕЛИ ПО НЕМЕЦКОМУ TV
Я БЫЛ КАК ВСЕГДА ГОЛЫЙ
ПРОДЮСЕР ЗВОНИТ И ДОМОГАЕТСЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ СЪЕМОК
NEVER AGAIN! – ГОВОРЮ Я ПЫТАЯСЬ АПЕЛЛИРОВАТЬ К СВОЕЙ ВОЛЕ НО ВСЕ РАВНО С ЗАМИРАНИЕМ СЕРДЦА СНИМАЮ ТРУБКУ ЧТОБЫ НАБРАТЬ ЕГО НОМЕР
НАВЕРНОЕ ЭТО СУДЬБА
По-моему, разбирать устройство этого стихотворения не имеет смысла, все в нем довольно прозрачно, кроме одного – новой темы. Никто до Могутина не делал порнографию и существование человека в порнографической среде – предметом искусства. Конечно, у нас был Вознесенский со стихотворением про Мэрлин Монро, но оно в лучшем случае может рассматриваться как своего рода предтеча. Мэрлин Монро никогда не была порноактрисой в известном смысле этого слова. Да, она снималась для солдатских афиш и календарей, но тем не менее стихотворение Вознесенского не о том.
Вообще линия истерического высказывания в поэзии начинается с обэриутов, с Волошина, послереволюционного Кузьмина, позднего Мандельштама. Если говорить о наших старших современниках, то это, конечно, Евгений Сабуров, Михаил Айзенберг, Леонид Иоффе, Иван Ахметьев, Иосиф Бродский, Михаил Ерёмин, Леонид Аронзон. Я думаю, что все эти фамилии вам хорошо известны, но Михаила Ерёмина я бы советовал посмотреть отдельно, обратить на него внимание именно как на поэта. Там нет ничего, о чем я сейчас говорил, но он писал совершенно тончайшие тексты длиной в восемь строк.
Итак, истерическое тело – это изуродованное тело. О первом – эротическом – наиболее очевидном пути проявления истерического тела мы уже поговорили, поэтому давайте коснемся второго. Второй путь – это, конечно же, болезнь. У поэта Фёдора Сваровского есть потрясающее стихотворение на эту тему:
МНЕ СКАЗАЛИ
ЧТО ТЫ МЕНЯ ВСЕ ЕЩЕ ЛЮБИШЬ
ЧТО ТЫ ЗВОНИШЬ
КОГДА МЕНЯ НЕТУ ДОМА
ЧИТАЕШЬ МОИ ЛЮБИМЫЕ КНИГИ
ЧТОБЫ БЫТЬ ВНУТРЕННЕ БЛИЖЕ
ХОДИШЬ ЗА МНОЙ ПО ПЯТАМ
В ОФИСЕ И МАГАЗИНЕ
К ЗНАКОМЫМ
ГОВОРЯТ, ТЕБЯ ДАЖЕ ВИДЕЛИ РЯДОМ СО МНОЙ
ВЕСНОЙ
НА ГРИЛЕ
ДАЛЕКО ЗА ГОРОДОМ
И ДАЖЕ НА КОНФЕРЕНЦИИ ПО НЕДВИЖИМОСТИ В ПАРИЖЕ
И ЭТО
НЕСМОТРЯ НА ТО
ЧТО МЫ ДРУГ С ДРУГОМ ПРАКТИЧЕСКИ НЕ ГОВОРИЛИ
И ПО ИЗВЕСТНЫМ ПРИЧИНАМ
Я В БЛИЖАЙШЕМ БУДУЩЕМ ТЕБЯ, КАК МНЕ КАЖЕТСЯ, НЕ УВИЖУ
ХОЧЕШЬ УЗНАТЬ ПОЧЕМУ?
ПОТОМУ ЧТО НА МОКРОЙ ДОРОГЕ В РИГУ
ТЕБЯ РАЗОРВАЛО, РАЗМАЗАЛО, РАЗБРОСАЛО
И ПЕРЕМЕШАЛИСЬ В ЕДИНУЮ МАССУ ВОЛОСЫ, МЯСО, КОСТИ
И КАКОЕ-ТО ДАЖЕ САЛО
И ОТДЕЛЬНО ЛЕЖАЛА ОСКАЛЕННАЯ ГОЛОВА
ПОТОМУ ЧТО Я БЫЛ НА ПОХОРОНАХ
КАК ПОЛОЖЕНО
ПОКУПАЛ ЦВЕТЫ
ПОТОМУ ЧТО
ДВА ГОДА УЖЕ МЕРТВА
НО
МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО ВСЕ-ТАКИ ПРАВДА
ПОТОМУ ЧТО КАКОЙ-ТО СТРАННЫЙ
ТРАВЯНИСТЫЙ ЗАПАХ
БЫВАЕТ В ВАННОЙ
РАННИМ УТРОМ
Я ИНОГДА ЗАХОЖУ НА КУХНЮ
ТАМ
ВНЕЗАПНО
ВЫМЫТЫ ВСЕ ТАРЕЛКИ
И НАКУРЕНО
И СЪЕДЕНА ВСЯ ХАЛВА
У меня есть четкое убеждение, что все, с чем может работать современный автор, – это собственная жизнь и собственное тело.
Проводя мастер-классы, я понял, что молодые авторы, полагаясь на великую литературу, чаще всего пишут по инерции и не понимают, что претендовать на что-либо в этой великой литературе они не могут. В первую очередь потому что современность уже не может брать ту тематику. Я не знаю, насколько это мое убеждение справедливо для прозаического письма, но тот факт, что современный поэт может работать только со своим опытом и со своим телом, кажется мне неоспоримым. «Дано мне тело – что мне делать с ним, таким единым и таким моим?»
Как только вы пытаетесь выйти за пределы личного опыта, начинается условный Бродский, после которого в поэзию повалил целый кагал маленьких безуспешных бродских. Поэтому мой вам совет – не вставайте на эти котурны, не заимствуйте ничего из Античности, не пытайтесь писать поэму без героя. Даже Анна Андреевна Ахматова не выдержала своей «Поэмы без героя». Да, там есть очень хорошие вещи, но как поэма – этот текст рассыпается.
Есть такой потрясающий поэт-концептуалист – Лев Семенович Рубинштейн. Как он работает? Он пишет две, три, четыре строчки на карточках, создавая своего рода поэтическую картотеку и пытаясь, как он сам выражается, преодолеть инерцию плоского листа. Любопытно отметить, что никакой эротики в его текстах нет, а если и есть, то абсолютно ироническая. Но тем не менее он тоже работает телом, потому что сам жест, само переворачивание карточки – и есть работа тела.
«Итак я здесь!» – перевернул карточку – «Не стану утомлять тебя, читатель, описаниями тягот дороги…» – кладет карточку, берет следующую.
«…описаниями тягот дороги, случайных попутчиков, одни из которых были, впрочем, весьма милы, про других же и вспоминать не хочется…» – кладет карточку.
«…про других же и вспоминать не хочется, того вполне объяснимого волнения и нетерпения, усиливающихся по мере приближения к заветной цели…» – опять кладет карточку.
И так далее, и так далее, понимаете, да? Я не стану читать все, но посмотрите, как заканчивается этот цикл:
88 …замки, виноградники, и уже становятся такими бесконечно далекими и треснутая чашка, и пыльное чучело белки, и стеклянный шарик, и скомканная бумага…
89 …и стеклянный шарик, и скомканная бумага, и нет уже никакого смысла ударять по барабану, который все равно не отзовется, потому что он мертв…
90 …не отзовется, потому что он мертв, и вот трещат остатки бедного огня…
91 …трещат остатки бедного огня, но ход вещей не может быть нарушен…
92 …не может быть нарушен, уходим врозь…
93 Уходим врозь, не забывай меня.
94 Уходим врозь, не забывай меня.
95 Уходим врозь, не забывай меня.
96 Уходим врозь, не забывай меня…
О чем эти стихи – совершенно непонятно, хотя здесь отчетливо звучит тема ухода. Куда важнее – само перебирание карточек, выкладывание их на стол, этот ритм, сдвигание строфы. Это отличный пример того, как литература стала в хорошем смысле слова механистичной, как она стала жестом. Неслучайно сегодня так сильно развивается акционизм: протестные яйца, прибитые к брусчатке, подожженная дверь ФСБ, пляшущие на амвоне Pussy Riot и т. д. Вне зависимости от нашего к этому отношения – это вполне логичное продолжение одного общего процесса изменения формы высказывания: с обобщенной и фактически бесполой – на прямую и телесную.
В одной замечательной японской сказке девочка идет по залитому солнцем полю, встречает некоего мужчину или старичка; он ее о чем-то спрашивает, она что-то отвечает. Вдруг он проводит рукой по лицу, и его лицо становится гладким, как яйцо. Демон – поняла девочка и побежала. И вот она бежит через поле, через буерак, через холм, пока не замечает вдалеке огонек. Тогда она бежит к огоньку, а там костер и вокруг костра сидят люди: молодые, пожилые, средних лет, даже ребеночек у кого-то на руках. Эти люди спрашивают девочку, почему она так напугана, от кого она бежит, отчего она вся дрожит. И девочка отвечает: понимаете, я шла по полю, встретила человека, он провел рукой по лицу, и оно стало гладким, как яйцо. «Вот так?» – спросили сидящие и провели рукой по своим лицам, и их лица тоже стали гладкими, как яйцо.
Это и есть суть ужаса, которая так или иначе должна присутствовать в настоящих стихах. Я не говорю, что надо целенаправленно приправлять свои стихи тем или иным по списку, мы же с вами не о рецептах приготовления курицы говорим. Но все же в мало-мальски живом тексте должен присутствовать этот момент проведения. Это не обязательно должно быть страшно, но это должна быть та вещь, та деталь, которая не позволит вашему тексту быть имманентным, быть замкнутым, как шкатулка.
Есть вопросы?
Всем спасибо.
«Все стихи я делю на разрешенные и написанные без разрешения. Первые – это мразь, вторые – ворованный воздух».
…это такое общее место – любой дурак литературного возраста обязательно припомнит вам эти слова Мандельштама, но, тем не менее они актуальны. Разрешенные стихи сегодня – это не те стихи, что ты отвоевал у цензуры, а те, которые ты сам себе разрешил. И вот если ты все себе разрешаешь, ты получаешь то, чем сейчас полон весь Фейсбук – мразь.
«И может, все вышло не так бы,