Здесь поможет разделение двух смыслов слова «реальный»: существующий и существующий даже в отсутствие восприятия.
Если вы утверждаете, что «мазерати» реальна, вы, вероятно, имеете в виду, что она существует, даже когда никто не смотрит. Когда Фрэнсис Крик писал, что Солнце и нейроны существовали и до того, как их стали наблюдать, он подразумевал, что в этом смысле нейроны реальны. Вам нужна эта посылка, если вы утверждаете, что нейроны обуславливают или порождают наш опыт восприятия. Эта посылка отрицается ИТВ и опровергается теоремой ППИ.
Однако, если я заявляю, что у меня реальная головная боль, я утверждаю только, что моя головная боль существует, не то, что она будет существовать даже вне наблюдения. Головная боль, которую я не ощущаю, никакая не головная боль. Я бы не возражал против такой «головной боли», конечно. Но если вы говорите мне, что моя мигрень не реальная, потому что она не существует вне наблюдения, я на вас разозлюсь, и вполне обоснованно. Мой опыт безусловно реален для меня, даже если он не существует вне наблюдения.
Часто контекст показывает, какой смысл «реального» рассматривается. Но, чтобы устранить любые сомнения, помогает говорить «объективный», когда обсуждается реальность в смысле существования вне наблюдения. ИТВ декларирует, что нейроны не являются частью объективной реальности. Однако, они являются реальными субъективными опытами – нейроученых, например, рассматривающих мозг в микроскоп.
«Но, – можете сказать вы, – если «мазерати», которую я вижу, не объективна, почему я могу прикасаться к ней, когда мои глаза закрыты? Наверняка это доказывает, что «мазерати» объективна».
Это не доказывает ничего. Это предполагает, но не доказывает, что существует нечто объективное. Но это нечто может сильно отличаться от того, что вы воспринимаете. Когда вы открываете глаза, вы взаимодействуете с этим неизвестным нечто и создаете зрительную иконку «мазерати». Когда вы закрываете глаза и протягиваете руку, вы создаете осязательную иконку.
То же самое истинно для всех других органов чувств. Если вы закрываете глаза, вы продолжаете слышать рев двигателя или обонять вонь выхлопных газов. Но это ваши иконки, и из этого не следует, что «мазерати», которую вы воспринимаете, является частью объективной реальности.
«Но если «мазерати», которую я вижу, не объективна, тогда почему моя подруга может видеть ее, когда мои глаза закрыты?»
Существует объективная реальность. Вы и ваша подруга взаимодействуете с ней, чем бы она ни была, и, следовательно, каждый из вас создает собственную иконку «мазерати». Для вашей подруги не проблема создать иконку «мазерати», когда ваши глаза закрыты, совсем как не проблема для нее создать куб А (или куб В), когда ваши глаза закрыты.
Рис. 7. Молекула с особым вкусом.
Красная «мазерати» выглядит такой блестящей, аэродинамичной, такой реальной. Но теорема ППИ говорит нам, что это всего лишь чувственный опыт – иконка, – который не объективен и не изображает ничего объективного. Наша интуиция восстает: наш естественный порыв овеществлять «мазерати» и другие объекты средних размеров. Нам трудно отпустить их. К счастью, гораздо легче нам отпустить вкусы. Так сложилось, что мы менее склонны овеществлять их. Давайте разберемся почему, и, может быть, это поможет нам сопротивляться желанию овеществлять объекты средних размеров.
Рассмотрим молекулу, изображенную на рис. 7, и предположим, чисто теоретически, что молекулы – часть объективной реальности. Белые шарики изображают атомы водорода, светло-серые шарики изображают углерод, а темные – кислород. Какую сенсорную иконку должны вы создать, когда воспринимаете эту молекулу? Какой вкусовой опыт точно описывает ее?
Это непростые вопросы. Вот несколько подсказок. Это фенолоальдегид, органическое соединение с молекулярной формулой C8H8O3, с альдегидной, гидроксильной и другими функциональными группами.
Итак, какой вкус правдиво описывает эту молекулу? Какой вкус наиболее точно изображает ее истинную реальность?
Это молекула ванилина. Мы воспринимаем ее как восхитительный вкус ванили. Кто бы мог предположить? Насколько я знаю, вкус ванили никак не описывает эту молекулу. Действительно, никакой вкус не описывает никакую молекулу. Вкусы просто условности. И тем не менее вкусы эффективно сообщают нам выбор того, что съесть, выбор, от которого может зависеть жизнь или смерть.
Если бы нам приходилось проверять каждый атом перед тем, как выбрать, что съесть, мы бы умерли от голода до того, как одобрить ужин. Вкус ванили, как и все прочие вкусы, – короткий путь – иконка, управляющая нашим выбором кухни. Спрашивать, описывает ли вкус ванили C8H8O3, такое же заблуждение, как спрашивать, описывают ли буквы К-О-Т пушистого питомца или описывает ли «мазерати», которую я вижу, объективную реальность.
В известной аллегории Платона на пещеру узники в пещере видят смутные тени, отбрасываемые предметами, а не сами предметы{146}. Это шаг в сторону ИТВ, но недостаточно большой. Тень смутно напоминает предмет, который ее отбрасывает, – тени мыши и человека предсказуемо отличаются размером и формой. Иконкам в рамках ИТВ нет необходимости напоминать ничего из объективной реальности.
Короткий путь вкуса влечет большой риск – пищевое отравление. Решение, найденное эволюцией, – научиться, всего с одной попытки, избегать вкуса, за которым следует несколько часов тошноты. Ваша любимая еда может, в один злополучный день, на много лет стать пусковым механизмом отвращения; выгода, которую вы прогнозировали по ее вкусу, упала. Примеры ванилина и «мазерати», конечно, просто примеры. Они ничего не доказывают насчет восприятия и реальности. Это задача теоремы ППИ. Но они могут освободить нас от нашей заблуждающейся интуиции, что мы видим объективную реальность, и от наших ложных убеждений, что луна на месте, когда никто не смотрит.
Может показаться, что некоторые из моих примеров выходят боком. Взять самцов жуков, которые принимают бутылки за красивых самок. Я привел их, чтобы показать, что эволюция наделила нас практичными хитростями и приемами, которые делают нас приспособленными, но скрывают истину.
«Но, – можете возразить вы, – они показывают обратное. Почему, согласно Хоффману, жук одурачен? Потому что, утверждает он, жук не может видеть истину. И откуда он это знает? Потому что он считает, что знает истину: что жук правда спаривается с бутылкой, а не с другим жуком. Таким образом, за его аргументом против виденья реальности скрывается допущение, что он видит реальность, что он может отличить реального жука от притворяющейся бутылки. Почему еще он будет подтрунивать над бестолковым жуком?»
Этот выпад кажется убедительным, но он неудачный. Предположим, я смотрю, как новичок играет в Grand Theft Auto. Он несется на красной «феррари» по извилистым поворотам горного шоссе, не замечая угрожающего приближения черного вертолета. Я кричу предупреждение, но слишком поздно – его машину разрубает в клочья лопастями вертолета. Я видел глупость новичка, но не «истину» – гул транзисторов и напряжений за роскошью игры. Я видел лишь иконки, но я лучше понимал, что они значат. (Страшные кавычки у «истины» значат «истина для целей этого примера». Транзисторы и программное обеспечение не объективно реальны.)
То же верно и для глупости жуков. Я вижу иконки жуков и бутылок, а не объективную истину. Но мои иконки показывают тот факт о приспособленности, которого не показывают иконки жуков: спаривание с бутылками не произведет маленьких жучков. От того что мои иконки информируют меня о приспособленности, а не об истине, моя критика неприспособленных бестолковых жуков может быть уместной и тем не менее не подразумевать точку зрения всевидящего бога.
Если иконки не бывают истиной, восприятие всегда иллюзия? Хрестоматийное объяснение иллюзий таково: «Достоверное восприятие окружающей среды часто требует эвристических процессов, основанных на предположениях, которые обычно, но не всегда, истинны. Когда они истинны, все хорошо и мы видим более-менее то, что есть на самом деле. Однако, когда эти положения ложны, мы воспринимаем ситуацию, которая систематически отличается от реальности: это и есть иллюзия»{147}.
Если бы наше восприятие обычно было достоверно, тогда мы в самом деле могли бы определить иллюзию, такую как куб Неккера, как редкое отклонение от истины. Но ИТВ говорит, что нет достоверного восприятия, так что оно не может определять иллюзии таким образом. Однако ИТВ не отвергает понятия иллюзии: куб Неккера и кубик сахара – иконки, но две иконки, отличающиеся каким-то ключевым образом, который еще надо понять. ИТВ нуждается в новом объяснении иллюзий. И у нее есть одно, с легкой руки эволюции: иллюзия – это восприятие, которое не способно управлять адаптивным поведением.
Вот так просто. Эволюция формирует наше восприятие, чтобы управлять адаптивным поведением, а не видеть истину. Таким образом, иллюзии – неудачи в управлении адаптивным поведением, а не неудачи в видении истины.
Давайте протестируем эту теорию. Почему ИТВ говорит, что жук, ухаживающий за бутылкой, испытывает иллюзию? Не потому, что бедный жук не способен видеть истину. Но потому, что его восприятие побуждает к неподходящим действиям: спариваться с бутылками, которые не порождают жуков. Если бы не добрые австралийцы, изменившие свои бутылки, жуки вымерли бы.
Почему, согласно ИТВ, куб Неккера – иллюзия? Потому что мы не можем слету ухватить, какую форму видим. Для сравнения, кубик сахара мы ухватить можем. Одна иконка управляет адаптивным поведением, а другая – нет. Так вышло, что кубу Неккера нас не обмануть. Мы знаем, что он плоский, потому что его наглядные признаки глубины блокируются другими визуальными сигналами, такими как стереозрение, которые высказываются против всякой глубины. Это ожидаемо. Наши органы чувств описывают выгоды приспособленности и способы ими завладеть. И получение верного описания может быть вопросом жизни и смерти. Поэтому эволюция снабжает нас многочисленными прогнозами. Если они противоречат друг другу, некоторые прогнозы получают меньше доверия или даже игнорируются. В избыточности заключается безопасность.