Рис. 42. Два взаимодействующих агента.
Физикализм не единственный возможный монизм. Если мы согласимся, что существует сознательный опыт и существуют агенты сознания, которые получают опыт и действуют в соответствии с ним, тогда мы можем попытаться построить научную теорию сознания, которая утверждает, что агенты сознания – а не объекты в пространстве-времени – фундаментальны, и что мир полностью состоит из агентов сознания{289}.
Рассмотрим, например, игрушечную Вселенную со всего двумя агентами сознания. Тогда внешним «миром» для каждого агента будет другой агент. В итоге у нас два взаимодействующих агента сознания. Это продемонстрировано на рис. 42, где один агент указан жирным шрифтом, а второй тонким. Действия одного агента будут влиять на восприятие другого; таким образом, одна стрелка подписана сразу действием и восприятием.
Мы можем рассмотреть и более сложные Вселенные, с сетью из трех, четырех и даже бесконечного числа агентов. Восприятие каждого из агентов зависит от того, что делают другие агенты. Я называю этот монизм сознательным реализмом. Сознательный реализм и ИТВ – независимые гипотезы; например, одна может утверждать, что реальность за нашим интерфейсом восприятия не фундаментально сознательная.
Чтобы превратить сознательный реализм в науку, нам понадобится математическая теория сознательного опыта, агентов сознания, их сетей и их поведения{290}. Мы должны показать, как агенты сознания порождают пространство-время, объекты, физическое процессы и эволюционные процессы{291}. Мы должны вернуть квантовую теорию и общую относительность, и обобщения этих теорий, которые математически точны.
«Но, – можете сказать вы, – мы можем с уверенностью предположить, что любой, кто выхолостит сознание до математики, потерял связь с богатством собственного сознания и растворился в своей интеллектуальности».
Не совсем так. Наука о сознании требует отделения от живого сознания не больше, чем метеорология наивности в вопросе гроз, или эпидемиология – равнодушия к человеческому горю, а наука об эволюционных играх девственности. Напротив, именно увлеченность живым предметом вдохновляет на поиски твердости и более глубокого понимания.
«Но подходящей онтологией для науки является физикализм. Онтология, в которой фундаментально сознание, просто шарлатанство. Отказаться от физикализма и принять сознательный реализм – значит принять псевдонауку».
На самом деле, многие ученые действительно поддерживают физикализм. Учитывая, что он снова и снова доказывает свою ценность в развитии науки и технологии, вряд ли можно обвинять ученого, который с неодобрением смотрит на другие онтологии, такие как сознательный реализм.
Однако наука не предполагает онтологии. Онтология – это теории, а наука – метод развития и проверки теорий – не склоняется к чему-то одному. Каждая теория, как каждый вид, должна конкурировать, чтобы выжить. Теория, которая сегодня может похвастаться долгим царствованием, завтра может, как многие древние виды, подвергнуться внезапному вымиранию.
Надежный физикализм, начинающийся с пространства-времени и бессознательных объектов, наслаждался долгим царствованием и, из-за того что Homo sapiens воспринимают приспособленность на жаргоне объектов в пространстве-времени, на первый взгляд правдоподобностью. Но этот физикализм оказывается не подходящим для некоторых новых территорий науки, таких как квантовая гравитация и связь биологии с сознанием. Неожиданное открытие теоремы ППИ – что организм, который видит объективную реальность, не может преобладать над организмом равной сложности, который вместо этого видит приспособленность, – приходит в противоречие с физикализмом и предупреждает о его крахе.
«Но что насчет сознательного реализма? Наверняка правдоподобность физикализма превосходит только неправдоподобность сознательного реализма. Мы правда должны поверить, что электрон, который безусловно ничего не чувствует, сам является сознательным или, что еще возмутительнее, агентом сознания!»
Это возражение неверно истолковывает сознательный реализм, который отрицает, что физические объекты существуют вне восприятия, и что они обладают сознанием, когда их воспринимают; физические объекты являются нашим сознательным опытом, но сами не обладают сознанием. Правильной целью для этого возражения является панпсихизм, который утверждает, что некоторые физические объекты также обладают сознанием. Например, электроны обладают бессознательными параметрами, такими как положение и спин, но также могут обладать сознанием; однако камень не может обладать сознанием, несмотря на то что состоит из частиц, каждая из которых сознательна. Панпсихизм кажется неспособным избежать дуализма{292}. Гениальные мыслители являются сторонниками панпсихизма, который подчеркивает упрямство трудной проблемы сознания и растерянность тех, кто пытается ее решить{293}.
Сознательный реализм – не панпсихизм. Утверждение сознательного реализма станет понятнее, если посмотреться в зеркало. Там все знакомо – глаза, волосы, кожа и зубы. Но то, чего вы не видите, бесконечно богаче и так же знакомо – мир ваших сознательных переживаний. Он включает ваши мечты, страхи, стремления, любовь к музыке и спорту, чувства радости и печали и нежное давление и тепло в ваших губах. Лицо, которое вы видите в зеркале, – трехмерная иконка, но вы непосредственно знаете, что за ним красочный мир ваших сознательных переживаний, который выходит за рамки трех измерений. Лицо человека – маленький портал в его богатый мир сознательного опыта. Изгиб губ и прищур глаз, формирующие улыбку, отражают опыт настоящей радости не более, чем буквы р-а-д-о-с-т-ь. Мы можем, несмотря на эту бедность перевода, увидеть улыбку друга и разделить его радость – потому что мы инсайдеры, мы непосредственно знаем, что происходит за кулисами, когда лицо формирует искреннюю улыбку. То же самое инсайдерское преимущество позволяет нам увидеть хмурый взгляд и почувствовать раздражение, увидеть поднятые брови и почувствовать удивление, и так далее с более чем двадцатью видами эмоций{294}.
Мы можем передать опыт всего лишь выражением лица. Это сжатие данных впечатляющих объемов. Сколько информации упаковано в переживании, скажем, любви? Сложно сказать. Наш вид исследовал любовь через бесчисленные песни и стихи и, по всей видимости, не смог познать ее глубин: каждое новое поколение считает своим долгом исследовать дальше, продвигаясь вперед с новыми словами и музыкой. И все же, несмотря на неизмеримые сложности, любовь передается взглядом. Эта экономия выражений лица возможна потому, что моя Вселенная опытов и мой интерфейс восприятия накладывается на ваш.
Конечно, существуют различия. Визуальный опыт дальтоников отличается от богатого мира цветов, которым наслаждается большинство из нас. Эмоциональные опыты социопата отличаются от наших в масштабах, наверное, непостижимых для нас даже в самые мрачные моменты. Но часто пересечение значительное и дает нам подлинный, хоть и частичный, доступ к сознательному миру другого человека – миру, который в другом случае лежал бы скрытым – за иконкой его тела в нашем интерфейсе.
Если перевести взгляд с людей на бонобо или шимпанзе, мы обнаружим, что их иконки говорят нам гораздо меньше о сознательном мире, который скрывается за ними. Мы делим с этими приматами 99 % нашей ДНК, но что насчет наших сознательных миров? Потребовалась гениальность и настойчивость Джейн Гудолл, чтобы заглянуть за иконку шимпанзе и мельком увидеть их сознательный мир{295}.
Но по мере того как мы будем переводить взгляд с шимпанзе на кошку, потом на мышь, на муравья, бактерию, вирус, камень, молекулу, атом и кварк, каждая последующая иконка, появляющаяся на нашем интерфейсе, будет говорить нам меньше и меньше о расцвете сознания за ней – и снова «за» ней в том же смысле, в каком файл лежит «за» своей иконкой рабочего стола. С муравьем наша иконка открывает так мало, что, подозреваю, даже Гудолл не смогла бы проникнуть в его сознательный мир. С бактерией бедность нашей иконки заставляет нас подозревать, что никакого сознательного мира там вовсе нет. С камнями, молекулами, атомами и кварками наши подозрения превращаются почти в уверенность. Неудивительно, что мы считаем физикализм с его корнями в бессознательной почве таким правдоподобным.
Нас одурачили. Мы ошибочно приняли границы нашего интерфейса за понимание реальности. Возможности наших восприятия и памяти ограничены. Но мы встроены в бесконечную сеть агентов сознания, чья сложность превышает наши ограниченные возможности. Так что наш интерфейс должен игнорировать все, кроме клочка этой сложности. И на этом клочке он должен использовать свои возможности рационально: больше деталей здесь, меньше там, почти ничего в остальном. Отсюда наше снижение понимания, когда мы переводим взгляд с человека на муравья и на кварк. Но это снижение понимания не следует ошибочно принимать за понимание снижения: объективной реальности присуще прогрессирующее оскудение. Снижение существует в нашем интерфейсе, в нашем восприятии. Но мы воплощаем его; мы помещаем его в реальность. Потом мы возводим из этого ошибочного воплощения онтологию физикализма.
Сознательный реализм помещает это снижение на его место – в наш интерфейс, а не в бессознательную объективную реальность. Хотя каждая последующая иконка в цепочке от человека через муравья до кварка предлагает все более смутный вид сознательного мира, лежащего за ней, из этого не следует, что само по себе сознание тускнеет. Лицо, которое я вижу в зеркале, будучи иконкой, само по себе не обладает сознанием. Но за этой иконкой процветает, я знаю из первых рук, живой мир сознательных опытов. То же касается и камня, который я вижу в русле, будучи иконкой, несознательный и не населен сознанием. Это указатель на живой мир сознательных опытов не менее красочный, чем мой собственный – просто гораздо более скрытый ограничениями моей иконки. Подобные ограничения ожидаемы от восприятия люб