Еще одним недостатком ВВП можно назвать то, что он по определению не отражает транзакции, за которые не платят денег. Если бы я заплатила кому-то за прогулки с тобой, я увеличила бы ВВП. А если я гуляю с тобой сама, ВВП не меняется. Действительно ли стране выгоднее, чтобы каждый платил кому-то за выгул собаки? Когда мать маленького ребенка решает работать, создаются два рабочих места (ее собственное и для человека, который будет ухаживать за ребенком), и оба увеличивают ВВП. Всякий раз, когда люди решают не платить (готовить дома, а не есть в кафе; стричься у подруги, а не ходить в парикмахерскую; выращивать овощи, а не покупать их), они уменьшают ВВП.
Но кто сказал, что у человека, живущего в стране, где люди тратят на работу меньше времени и с удовольствием готовят себе еду (то есть ВВП, при прочих равных, становится ниже), качество жизни хуже? Очевидно, что ВВП вообще не учитывает стоимость досуга.
– Вы, люди, проводите уйму времени, стуча по клавиатуре, глядя в электронные таблицы и разговаривая с экранами. «Онлайн-конференция» звучит так, будто вы собрались в космос на ракете, а на самом деле вы просто сидите и делаете умный вид. Вам надо иногда брать пример с собак!
– Я с тобой согласна. Другая проблема заключается в том, что ВВП ничего не говорит о распределении дохода среди населения. Рост ВВП внушает оптимизм, но помнишь прогулку, на которой мы говорили о неравенстве? Если рост касается только 1 % населения, включающего самых богатых людей, то поводов для гордости тут мало. В телешоу Би-би-си Question Time («Время вопросов»), во время бурных дебатов о выходе Великобритании из Евросоюза, профессор политологии Ананд Менон предположил, что британский ВВП может сократиться. Женщина в зале крикнула: «Это ваш ВВП, а не наш!» ВВП учитывает средние и совокупные показатели, поэтому может замалчивать неравенство и нищету.
Пока все проблемы были связаны с тем, что ВВП измеряет и что не измеряет. Но меняющаяся природа общества породила проблемы, связанные с самой концепцией измерения. Когда был изобретен ВВП, в экономике XX века доминировало массовое производство материальных ценностей: автомобилей, пылесосов, радиоприемников и прочего. Для таких товаров ВВП выступает индексом экономической активности. Хотя и здесь возникают нестыковки. Относительно легко увидеть, что определенного товара произведено больше, но как учесть улучшение качества? В этом году телевизор может стоить дороже, чем в прошлом, однако он также может оказаться намного качественнее. Я купила ноутбук в 2002 году за 1499 фунтов. В этом году я купила гораздо более мощный за 999 фунтов. Если не учитывать рост качества, получится завышение инфляции. Некоторые предметы меняются так сильно, что их даже трудно сопоставлять. Современный смартфон – не то же самое, что телефон, стоявший на специальном столике в доме моих родителей. Он даже не похож на кнопочный «кирпич», который был у меня в 2000 году.
Однако ВВП не сдается, пытаясь учесть услуги и цифровые товары, которые все больше захватывают экономику. Как сравнивать работу хирурга сегодня и двадцать лет назад? А как насчет ценностей, предоставляемых государством, – дорог, образования и здравоохранения? В течение десятилетий их стоимость считалась как расходы на содержание. Можно ли назвать такие расчеты точными?
Другая проблема измерения заключается в том, как оценивать экономическую деятельность, которая не имеет цены. Вспомним Википедию, Facebook, Zoom, YouTube. По общему соглашению товары с нулевой ценой исключаются из ВВП. Тем не менее, как бы мы к этим брендам ни относились, они имеют определенную ценность, что не отражается в ВВП.
Наконец, экономист Диана Койл утверждает, что мы склонны думать о ВВП как о природном объекте вроде горы, считая, что его можно запросто измерить так же, как измеряют высоту горы Эверест над уровнем моря или количество калорий в кексе. Койл замечает, что ВВП – не материальная сущность, а выдуманная идея, человеческий конструкт, который мы корректируем многочисленными сложными способами, чтобы учесть инфляцию или курсы валют[67].
Подводя итог, можно сказать, что ВВП – действительно важная цифра, но к ней нужно относиться скептически.
– Если у ВВП так много недостатков, почему бы просто не забыть о нем и не использовать какой-нибудь другой способ определять, насколько мы богаты или бедны?
– Люди пытались. В государстве Бутан, например, разработали Индекс валового национального счастья, который должен был дать более целостную картину благосостояния. Он опирается на четыре столпа: устойчивое развитие, охрана окружающей среды, эффективное управление и сохранение бутанской культуры.
– По-моему, идея хорошая.
– Возможно. Некоторые утверждают, что индекс придуман с единственной целью – отвлечь внимание от бедности в Бутане (ВВП этой страны на душу населения в 2020 году составлял 3000 долларов)[68]. Или еще хуже – он служит прикрытием для репрессий в отношении непальских мигрантов (кто определит, что такое «традиционная культура»?). Впрочем, мало кто не согласится с тем, что счастье – лучший показатель благополучия, чем деньги.
Я же считаю наиболее удачным индекс человеческого развития, используемый Организацией Объединенных Наций. В нем учитываются ожидаемая продолжительность жизни, уровень грамотности и образование, а также уровень жизни. Между прочим, Бутан окажется в списке на 129-м месте (последнее место занимает Нигер – 189-е).
– А где Соединенное Королевство?
– На солидном тринадцатом месте.
– Правда? А по жалобам и нытью Философа так и не скажешь.
– Норвегия (что неудивительно) на первом месте. Индекс лучшей жизни[69], разработанный ОЭСР[70], представляет собой еще одну попытку обойти недостатки ВВП. Он позволяет настроить показатель под свои нужды, решив, какое значение придавать различным параметрам, среди которых есть качество общества, окружающая среда и удовлетворенность жизнью – всего одиннадцать категорий. С помощью индекса предполагается составлять более полную картину того, насколько хороша жизнь людей.
– Так зачем заморачиваться с ВВП? У него длинный список недостатков, почему бы просто не использовать другие показатели?
– У ВВП, несомненно, есть недостатки. Даже придумавший его Саймон Кузнец был недоволен тем, как используют его творение, и совершенно ясно давал понять, что ни в коем случае нельзя путать ВВП с благополучием. Одно число не может охватить все аспекты. Хотя ВВП никогда не предназначался для измерения человеческого благосостояния, он хорошо коррелирует с прочими цифрами. Глядя на данные по разным странам, легко заметить, что государства с более высоким ВВП, как правило, опережают остальных и по другим показателям, которые все мы считаем важными, – к таким, например, относится ожидаемая продолжительность жизни. А вот негативные показатели, например младенческая смертность, оказываются в этих странах ниже. Итог таков: нельзя ждать от ВВП того, для чего он никогда не предназначался. И не будем забывать, что без ВВП было бы почти невозможно вообще говорить об экономике, а люди вроде меня остались бы без работы.
– А я бы лишился всех этих прогулок, которые, без сомнений, улучшили качество моей жизни!
– Точно. Кажется, нынешняя прогулка затянулась. Пойдем домой.
Прогулка одиннадцатая
Рост: как мы можем сделать мир лучше для Гакотера и Чоудхури
Поговорим о том, что такое экономический рост. Как его измерить? Насколько он важен? Как он распределен во времени и пространстве? Большая часть мира по-прежнему живет в ужасной нищете – что можно сделать?
– На сегодняшней прогулке, Монти, я хочу поговорить с тобой о росте.
– Ох. Знаю, я в последнее время немного прибавил в весе, а ты, видимо, пытаешься подсластить пилюлю.
– Об экономическом росте, Монти, и ты все прекрасно понял.
– Разумеется, но давай убьем двух зайцев быстрой прогулкой по парку. Я уверен, что как-нибудь поймаю хотя бы одного из тех надоедливых голубей.
Для разнообразия я решила пойти в парк Килберн-Грейндж. Он в противоположной от Хэмпстеда стороне и выглядит, как другой мир. Сам парк большой и открытый, с теннисными кортами и хорошо оборудованными детскими игровыми площадками, однако вокруг – один из самых бедных районов Лондона. В кустах прячутся пьяницы, а на скамейках лежат бездомные. Но несмотря на все это, здесь царит не отчаяние, а надежда, и радостные детские возгласы летят над счастливой болтовней матерей. А Монти здесь может поздороваться с местными собаками, старыми и неряшливыми, и пообщаться с кем-то еще помимо изнеженных псов Хэмпстеда. Я выпустила его, и Монти погнался за какой-то собакой – я так и не поняла, на кого она походила: то ли на эрдельтерьера, то ли на вомбата, – а затем уже за ним самим ринулся в погоню неуклюжий дружелюбный гигант, напоминавший маленького бегемота, скрещенного с расческой. Наконец Монти надоело, и он вернулся ко мне на скамейку, высунув язык после беготни.
– Готов пораскинуть мозгами?
– Нейроны жужжат! Давай попробуем.
– Итак, говорим о росте. На протяжении большей части истории каждое новое поколение жило не лучше предыдущих. В 1800 году обычные люди жили так же, как в Средневековье. Если удавалось найти хоть какое-то пропитание, одежду и ночлег – ты счастливчик. Особых различий в зависимости от места тоже не было. Бедняки Египта, Индии или Франции жили примерно одинаково, и жизнью их правили две необходимости: произвести еду и выполнить капризы своенравных и жестоких хозяев.
Промышленная революция изменила все. Миллиарды людей освободились от каторжной нищей жизни: мужчины – от непосильного (и опасного) физического труда, женщины – от непрерывного ведения домашнего хозяйства. Для большинства XX век изменил жизнь до неузнаваемости. В среднем с 1900 года человек стал почти в шесть раз богаче