– Я так понимаю, ты говоришь не о торговле людьми, как во времена рабства?
– Нет, Монти. Я говорю о миграции. Мы часто слышим от экономистов о преимуществах свободной торговли товарами и услугами. А как насчет людей? Когда дело доходит до миграции рабочей силы, мы встречаем немалое сопротивление. Евросоюз непоколебим в своей приверженности «четырем свободам»: свободному перемещению товаров, услуг, капитала и рабочей силы. Но только внутри Евросоюза. За очень немногими исключениями, новые работники не допускаются в ЕС извне. Даже перемещение рабочей силы в рамках европейских стран, не входящих в Евросоюз, вызывает серьезные проблемы – не в последнюю очередь в Великобритании (кстати, это стало одним из поводов для выхода из ЕС).
Проблема в том, что в краткосрочной перспективе иммиграция вполне может оказать негативное влияние на заработную плату и занятость, особенно для беднейших слоев населения. Приезжие увеличат резерв доступной рабочей силы, что неизбежно приведет к уменьшению оплаты труда.
Однако, по мнению экономистов, на этом история не заканчивается. По мере того как фирмы получают более дешевую рабочую силу, они будут расширяться и инвестировать. Это, в свою очередь, повысит спрос на работников, и заработная плата должна вырасти. Другими словами, несмотря на то, что в краткосрочной перспективе влияние скорее негативное (и имей в виду, что «краткосрочная перспектива» может означать годы или даже десятилетия), спустя долгое время положение местных рабочих должно по крайней мере вернуться к прежнему уровню. Однако в этой области общественное сопротивление особенно велико, рабочая сила по большей части не поддается глобализации и по политическим, культурным и языковым причинам остается в основном национальной.
Думаю, теперь мы закончили. Пора домой.
– Ну, каков же итог?
– В долгосрочной перспективе международная торговля должна привести к росту экономики. Потребители становятся богаче за счет дешевого импорта (помни, что снижение цен фактически означает повышение заработной платы). Это приводит к увеличению спроса и, следовательно, повышению спроса на работников в других секторах экономики. Однако процесс этот не безболезненный. Когда экономисты говорят о трениях или издержках перехода, они пытаются замаскировать вполне реальные страдания тех, кто проигрывает в этой игре. Когда человека увольняют, потому что его работу кто-то во Вьетнаме может сделать дешевле, вряд ли ему послужит утешением мысль, что в среднем страна станет богаче. Потеряв работу, человек станет беднее и, вероятно, навсегда. Рынки через конкуренцию повышают эффективность. Менее эффективные компании теряют клиентов и в конечном итоге прекращают деятельность. Это идея созидательного разрушения. А международная торговля, делая рынки больше и конкурентоспособнее, только ускоряет процесс. Как, возможно, выразился Марк Твен (еще одна фраза, автор которой доподлинно неизвестен), «я за прогресс, но не люблю перемены». Думаю, эти слова близки для многих из нас.
У Монти снова дрожали лапки, так что он позволил мне взять его на руки, и я несла его домой, пока он тихонько храпел.
Прогулка семнадцатая
Последняя прогулка на кладбище
Поговорим о том, что экономика имеет дело со сложными вопросами. Иногда она допускает ошибки, но остается лучшим инструментом для понимания природы современного общества, и даже если ответы не всегда правильны, порой важнее поставить вопрос. Рынки – изумительно эффективный способ дать нам почти все, что мы хотим. Однако и они далеки от совершенства. Хотя рынки дают нам средства для жизни, они не помогут найти то, что делает нашу жизнь стоящей.
– Неужели и правда снег?
Я подумывала сводить Монти куда-нибудь – может, хотя бы в магазин за молоком. Философ выглянул на улицу.
– Мокрый снег. Или дождь пополам со снегом. Снеждик.
– Слишком холодно, чтобы оставлять Монти на улице у магазина. Да еще, говорят, поблизости орудуют похитители собак.
– Да, я слышал. Знаешь, а он ведь уже стар. До сих пор нам очень везло, и Монти почти не болел. Но однажды все изменится…
– Что ты несешь?
– Ну, я про этих похитителей. Может, обернуть дело в нашу пользу?
– Погоди, ты серьезно?
– Ну да. Оставь его у магазина. Пару часиков поброди между полками. Потом громко кричи: «Ах, Монти, где же ты?» Рассуди здраво. Мы провели с Монти его лучшие годы. Самые продуктивные годы с точки зрения того, сколько радости он может приносить. Настало время высвободить часть капитала. Или, по крайней мере, избежать будущих расходов. Допустим, его украдут. Его купит какая-нибудь семья, может, с детьми. Еще одно поколение узнает и полюбит Монти. Или богатая старушка. Например, вдова миллиардера. Одинокая. Нуждается в компании. Будет его баловать. Кормить сладостями, приготовленными личным поваром. И если они могут позволить себе заплатить похитителям, не говоря уже о собачьем поваре, то уж точно обеспечат лучший ветеринарческий уход в его преклонном возрасте. Беспроигрышный вариант!
– Нет такого слова – «ветеринарческий». И он может тебя услышать, изверг! Сейчас мы с Монти пойдем гулять. А молока сам себе купишь.
В этот момент в кухню вошел Монти. Он посмотрел на нас обоих по очереди, пытаясь уловить настроение.
– Идем гулять, – весело сказала я.
Однако энтузиазма на собачьей морде не появилось.
– Идем! Нам обоим нужен свежий воздух.
На улице действительно было очень свежо.
– Давай хотя бы сходим на кладбище.
Я имела в виду прекрасную церковь Святого Иоанна в Хэмпстеде, построенную еще в XVIII веке. Одно из лучших мест в Лондоне, где можно посидеть, поразмышлять и поболтать с собакой. Мы ходили туда каждый день, когда провожали детей в начальную школу.
– О, хорошо. Мне там нравится. Только вот мои старые лапы… Сможешь меня понести?
– Конечно.
Я подхватила его, сунула под пальто, чтобы уберечь от непогоды, и мы пошли. До церкви идти всего десять минут. Стоит только войти в ворота церковного двора, и ты как будто оказываешься вне времени. Лондон исчезает, словно посреди суровой зимы вдруг возникло зеленое убежище. Я опустила Монти, он все понюхал и сделал свои дела, а потом посмотрел на меня, и я снова подняла его и усадила к себе на колени. Мы сидели на моей любимейшей во всем Лондоне скамейке, с которой видна могила Джона Констебла, а за оградой, вдали – лондонский Сити с его торговлей, суетой и хаосом.
– Думаю, сегодня наш последний разговор об экономике, дружок.
– Хорошо. Только если ты не ждешь, что я перескажу все предыдущие беседы.
– Тогда позволь мне самой подвести итоги, если получится. Помимо прочего, я пыталась объяснить, что экономика одновременно чрезвычайно важна и невероятно сложна. Если что-то в экономике кажется очевидным или простым, велика вероятность, что ты чего-то не понимаешь. Как выразился Генри Луис Менкен, на каждый сложный вопрос есть простой и прямой ответ, который в корне неверен.
– Ха-ха.
– Экономика имеет дело с двумя уровнями сложности: с человеческим мозгом, сложнее которого нет ничего во Вселенной, и со взаимодействием миллионов человеческих мозгов на рынке. Так что все ответы здесь предварительные и снабжены оговорками и допущениями. Тем не менее я надеюсь, что прогулки помогли тебе задуматься об экономических вопросах.
– Ага. Так и вышло. Но давай ближе к делу.
– Хорошо, в отличие от Философа, я поклонница рынков, то есть свободного обмена товарами и услугами. Я не фанат полностью свободного рынка – все-таки он работает лучше, когда государство может регулировать его и выступать в качестве честного посредника. Однако слаженно работающая рыночная система впечатляет своей элегантной красотой. Разделение труда и инновации привели к огромному росту производительности. Все благодаря рынкам. Специализация возможна только в том случае, если есть способ торговать, получая взамен другие товары (какая польза от 4800 булавок для производителя булавок?). Инновации выгодны, только когда можно продать свое изобретение и купить что-то другое. Стал бы хоть кто-нибудь мучиться, собирая тостер лишь для собственного использования?
Именно инновации, разделение труда и рынки дали самый большой рост человеческого богатства и благосостояния, который когда-либо видел мир. Мы смогли избежать мальтузианской ловушки – замкнутого круга бедности, голода и болезней, который в противном случае возник бы из-за роста населения.
Почти все, что утешает и радует нас в современном обществе, так или иначе оказывается продуктом рынка: тостеры и другие бытовые приборы, избавляющие нас от монотонной работы; телефоны, телевизоры и игровые приставки, которые не дают нам скучать. Все это немыслимо без удивительной паутины свободных взаимодействий между людьми, которую создает рынок.
Есть и моральный аспект – я имею в виду не только предотвращение нищеты и голода. Многие люди рассматривают свободный рынок как манифест о личной свободе. Рынок закрепляет право каждого на выбор. Никакая централизованная власть не может указывать тебе, чего хотеть, что покупать или производить. Сторонники свободного рынка, например Фридман и Хайек, утверждали, что существует неразрывная связь между свободой выбора у потребителей и их свободой в более широком, политическом смысле.
– Ты сейчас должна размахивать транспарантом или стучать в барабан.
– Нет уж! Я же не чирлидер. Разумеется, рынки не лишены и минусов. Идеал остается пока недостижимым. Как мы повторяли снова и снова, всегда есть…
– Победители и проигравшие.
– Победители и проигравшие. И проигравшим нужно помогать, а не бросать на произвол судьбы. Что бы ни думали Хайек и Фридман, между экономикой свободного рынка и политической свободой нет устойчивой связи. Фридман это наверняка знал, ведь он был советником при жестокой диктатуре генерала Пиночета в Чили. Политические права действительно связаны с экономическими свободами, но за них нужно бороться. И все же верно, что они, как правило, ходят рука об руку.