стране. Мы сохраняем российский общинный уклад вспомоществования, поскольку это стержневое свойство национального характера.
Мы в «Казьминском» заложили основы рыночной системы, но с человеческим лицом. Подошли к рынку не революционным, а эволюционным путем, не сломали, не уничтожили, что строили, а заложили все лучшее в новую систему экономических отношений».
Про Шумского недоброжелатели говорят: «Да это же с ног до головы «красный помещик», нахватал больше всех по всему Ставропольскому краю — вот и процветает. Весь Кочубеевский район в придачу с соседним Новоалександровским не производят столько, сколько его АО «Колхоз-племзавод «Казьминское». Так что плевать ему на всякие реформы».
Первую половину этих ярлыков «помещик» пропускает мимо ушей, от остального не отмахивается, более того, категорично заявляет буквально следующее: «Еще в 1985 году меня спрашивали о перестройке в «Казьминском», и я отвечал, что перестройка у нас завершилась в 1978 году, через четыре года после моего прихода в хозяйство. В 1997 году меня спрашивали, как изменяется форма хозяйствования в «Казьминском» в свете новых экономических реформ? Я опять ответил, что преобразования мы давно закончили. Колхоз был и остается именно колхозом, ибо от добра добра не ищут.
В подтверждение могу добавить, как шли у нас дела: 9-я пятилетка против 8-й — рост производства в полтора раза, 10-я пятилетка против 9-й — рост еще 60 %. Иными словами, ежегодный рост производства в сопоставимых ценах составлял 10–12 %».
Пятилетка — это что-то из прошлого. Большинство сегодняшних «колхозов» не знают, что завтра-то будет. В «Казьминском» знают…
С луны Александр Шумский на берега степной речки Казьма, понятно, не свалился, по импорту из-за границы его не купили. От других не отличался и став председателем.
От зари до зари мотался по бригадам, выяснял, где и почему простаивают сеялки, почему на ферме как раз во время дойки отключили свет, где трактористы полдня перекуривают в ожидании горючего. Далеко не сразу понял, что так его надолго не хватит. И задумался: а что, если вообще ликвидировать все эти бригады, отделения, многочисленные службы? Одним блоком, чтоб поле к полю, возделывать кукурузу, корма, подсолнухи, свеклу. Тогда отпадет нужда гонять технику из конца в конец колхоза, попусту тратить горючее, мытарить людей.
Так постепенно приходила идея укрупненного севооборота с концентрацией машин в крупные механизированные кулаки и с оплатой труда не «от колеса», а с урожая. Что касается самой структуры хозяйства, то она вписалась в шесть специализированных цехов. И все! Начальник цеха растениеводства стал управлять комплексами по выращиванию зерна, кормов и всех других полевых культур. Глава комплекса, в свою очередь, отвечал за отряды, занятые пшеницей, кукурузой или травами.
Сам председатель с тех пор имеет дело только с главными специалистами. А начальников отрядов может даже не знать вообще. Для главного здесь мало было обладать высочайшей квалификацией, требовался еще цельный характер, способность действовать «вопреки линии». Искал таких терпеливо, и не только в своем хозяйстве. Так, в соседнем кубанском колхозе председатель Дмитрий Жамкович круто конфликтовал с райкомом, за что был снят с работы, исключен из партии и приговорен к двум годам заключения. Отсидку, правда, заменили на «условно». Строптивого Жамковича Шумский взял к себе в главные зоотехники. И не ошибся. А соседний колхоз (о нем речь еще впереди) покатился под откос.
Чтобы «не высовываться», о сдвигах председатель помалкивал, а если и говорил, то все приписывал экономистам из краевого исследовательского института, которые, мол, разработали все по косточкам и выбрали «Казьминский» исполнителем. Между тем шило из мешка лезло упорно, на семинары сюда возили специалистов из ближних и дальних мест. Народ, что называется, тертый, но многие не могли взять в толк — как это так, что нет у трактористов никаких норм, что продукцию они не сдают, а продают правлению или цех цеху. И что уж совсем не лезло ни в какие ворота — зарплата начальников, включая председателя, исчислялась от чистой прибыли механизатора.
С таких вот перемен и начал «Казьминский» свое восхождение в гору. Шумский из прежнего погонялы превратился в стратега. Много думающего и много читающего. Он не упускал возможности как можно больше ездить за границу. Побывал в Америке, Англии, Германии… И все по делу, о каком старики из былого председательского корпуса и не мечтали.
Сельскохозяйственную технику закупил импортную, зато мирового уровня. Цены, правда, кусались, зато отдача… Если сравнивать с нашей техникой — небо и земля, считает Шумский. Комбайны и сеялки не просто надежны, но и вдвое увеличивают производительность труда, а главное — качество обработки земли и урожая несравнимое!
Именно при такой постановке дела три тракториста успевают растить кукурузу на ошеломляющей площади — 384 гектара. И ничуть не хуже, чем в какой-нибудь Айове.
Шумский «хватал» по-крупному. Прилетев в Москву из Парижа, прямо из аэропорта Шереметьево отправился в Минсельхоз уговаривать высокое руководство о закупке лучшего в Европе опыта свеклосеяния. Обивал там пороги до тех пор, пока договаривающиеся стороны не подписали соответствующий договор на 350 тыс. долларов. Французские агрономы вместе с технологией привезли семена, комплекс машин, средства защиты плантаций от вредителей и болезней… С тех пор и получает «Казьминский» завидные урожаи свеклы с минимальными затратами и без единой ручной операции. А кругом-то даже за председательскими женами закреплялись делянки и до глубокой осени над свеклой гнулись «белые платочки».
Министерский подарок? Халява? Черта лысого! Когда распался Советский Союз, те 350 тыс. долларов до последнего французам выложил колхоз.
Надо в пшеничных урожаях ломать рекордные потолки — Шумский и сегодня стаскивает на испытания лучшие сорта со всего света. Делается все грамотно, на солидной методической основе, за что «Казьминский» и получил титул официального семеноводческого хозяйства. И потому у него стали просить мешочки пшеничной суперэлиты.
Свое стадо коров черно-пестрой породы не блещет надоями? Улучшим кровь знаменитыми «голштинфризами». Эстафету в этой работе подхватил опальный Дмитрий Жамкович, продолжалась она 20 лет. Зато в средних надоях за год ушли за 6100 килограммов. И не от одной ведерницы, а от стада в 1750 голов.
Или взять кукурузу. Хорошо, конечно, брать по 70 и по 80 с гаком центнеров товарного зерна с гектара, но куда выгодней самим производить гибридные семена. Дорогие, дающие в урожаях резкий всплеск. Только уж очень больших капиталов требует такое тонкое производство. С деньгами же туговато.
Бросил председатель клич, и колхозники поснимали свои вклады из сберкасс и отдали правлению. Так еще вон когда каждый из них стал акционером превосходного завода с новейшим американским оборудованием и теперь стрижет дивиденды!
Здесь смотрели далеко вперед, строя свои перерабатывающие цехи, поточные линии, целые предприятия рядом с полями и фермами. Приехав сюда, каждый может купить не только породистых коров и овец, но еще муку, комбикорма, колбасы, мясной фарш, булки, конфеты, мебель, строительные материалы…
Так бы «Казьминскому» жить-поживать, праздновать урожаи, гулять на свадьбах, справлять новоселья. Но с перестройкой все вокруг пошло через пень колоду, а с началом земельной реформы стало еще хуже. Первыми под удар попали фермы. Даже такие, как здесь! Почему?
Шумский объясняет: «Животноводчество у нас ведется на уровне таких стран, как Англия и Бельгия. Молока за год реализовали на 6,5 млрд., из них только 2 млрд. рублей пришлось на чистую прибыль. И все это из-за низких закупочных цен. Мясное производство прибыли вообще не принесло, шерсть лежит на складах — продать ее не можем. А если брать по большому счету, то, несмотря на внушительные надои, привесы и настриги, животноводство нам ничего, кроме убытков, больше приносить не может.
Начнем считать. Четыре тысячи гектаров пашни приходится отдавать под кормовые культуры, плюс к этому поголовье съедает в год двенадцать тысяч тонн зерна. Чтобы вырастить его, необходимо еще две тысячи гектаров. Итого шесть тысяч гектаров у нас работают на фермы. Прибыль теперь нам приносят оставшиеся двенадцать тысяч пашни, занятой полевыми культурами.
Если ликвидировать животноводческую отрасль, то высвободившиеся шесть этих тысяч гектаров принесли бы нам дополнительно не менее 30 млрд. рублей. Вот в какой бараний рог гнут нас реформы. А ведь за те тридцать миллиардов я бы животноводов кормил, одевал, зарплату бы им платил, да еще конфеты бы каждый день покупал, лишь бы люди сидели дома.
Тем не менее от животноводства мы не откажемся уже хотя бы потому, что там занято около четырехсот работников. Куда они денутся? Чем займутся?»
Зияющих таких дыр год от года становилось все больше, их едва успевали латать. А тут еще Дмитрий Жамкович нет-нет да и заглянет в соседний кубанский колхоз «Гранит», из которого когда-то был изгнан, посмотреть, куда там поворачивается линия с реформами. Возвращался мрачный, Шумскому говорил: «Поля в бурьянах, фермы без дверей, без окон. Одни стены да стропила… Предлагают мужики, чтобы мы взяли приграничный массив, засеяли, а урожай поделили».
Как-то лет пять назад встретились на меже, все обговорили и ударили по рукам. «За границей» кукурузу сеяли и убирали казьминцы, «Граниту» по этой сделке отстегнули 170 млн. рублей. Понравилось. И на тебе — запросились бежать с Кубани к Шумскому. Пришлось отправиться на разведку и послушать тамошнее отчетное собрание.
…В зале было темновато, сиротливо горела пара плафонов над сценой, видимо, из экономии. Да еще черная кайма вокруг сцены навевала нечто скорбное. Собрание началось с выступления главного экономиста Е. Пискуновой. Будто камни в омут, в зал падали горькие слова: «Долгов накопилось более полумиллиарда рублей. Картошки накопали меньше, чем сажали. Зарплаты полгода не выдавались. Поля и фермы члены акционерного общества растаскивали среди бела дня — осталось около 100 коров, 300 свиней и одна отара овец. Остальное поголовье ушло под нож…»