заведующая в постсоветское время добавляется управляющая. Управляющий помещичьим имением – фигура, известная нам хотя бы по русской классической литературе. Сейчас должность с названием управляющий появилась вновь, и поскольку управляют торговыми сетями или отделами банков не только мужчины, появление феминитива было, видимо, неизбежным – как и полная незаметность этого появления. “Управляющая была удивлена, когда я сообщил ей…” (В. Дубовский. “Домик – в деревне, семья – на улице”. “Новгородские ведомости”. 14.05.2013); “Как-то раз управляющая московского бутика Hermes Ирина Педько узнала, что у дизайнера мужской линии Hermes…” (А. Карабаш, Е. Емельянова. “Дом (не)моды”. “Домовой”. 04.01.2002).
Возникший в новостях феминитив участковая уже упоминался. Официальное название должности фигурировало лишь в паре заголовков, например в “Новой газете”: “Орловского участкового приговорили к 2 годам колонии-поселения за отказ помочь женщине, которой угрожали убийством”. А вот напрашивающийся феминитив рискнули образовать “Аргументы и факты”, орловская “Комсомолка”, “Зона Медиа”, “Сноб”, “Ньюс. ру” и ряд других СМИ. “Медуза”: “В Орле вынесли приговор участковой”. “Вечерний Орел” пошел ещё дальше: “Сегодня Советский суд Орла признал бывшую участковую уполномоченную полиции Наталью Башкатову виновной в халатности, сообщили в суде”.
В связи с делом об изнасиловании сотрудницы полиции Башкортостана активизируется ещё один правоохранительный феминитив: “Бывшая полицейская из Башкирии потребовала 100 млн рублей компенсации по делу об изнасиловании коллегами”.
• Вообще-то для возникновения таких феминитивов не нужно ничего, даже суффикса женскости. Работает просто окончание прилагательного. А вот их отсутствие действительно грамматически мешает. Два прилагательных в разном роде подряд, например бывшая полицейский или орловская участковый, могут взорвать мозг. Поэтому особые причины нужны скорее для того, чтобы не создавать такие слова.
Например, слово ученая… Стоп, вы правда думаете, что такого слова не существует, по крайней мере, пока?
…Послевоенные 1940-е годы XX века. В сталинском СССР режиссёр снимает фильм “Ученая” – о, соответственно, ученой, сотруднице Института Солнца. Впрочем, и режиссёр, и сама ученая Ирина Никитина, и фильм с этим названием – всего лишь вымышленная киношная реальность, предмет настоящей музыкальной комедии “Весна”, снятой в 1947 году Григорием Александровым.
А вот феминитив в эти годы используется по-настоящему. “В образе ученой я попытаюсь найти качества советской женщины, которые подсказывает мне жизнь…” – пишет Любовь Орлова о своей роли. В это же время в “Листах дневника” Николай Рерих записывает: “Ее аргументы были основаны на истории, на научных фактах, ибо она видная ученая, славистка и историчка” (заметим, что историчка у Рериха – это женщина-историк, как славистка – женщина-славист). В это же время в журнале “Наука и жизнь”: “Агния Ивановна Подорова, женщина-ученая, составляет первый коми-русский словарь и научную грамматику своего родного языка” (В. Рыбасов. “Русские женщины в науке”. “Наука и жизнь”. 1949).
После 40-х слово тоже мелькает, хоть и реже. Вот Юрий Мамлеев: “Сразу после смерти обнаружилось завещание, по которому ученая отдавала свой скелет и “все, что останется от моей личности” в пользу научных исследований” (“Конец века/Дорога в бездну”. 1975–1999).
А с 1990-х, а особенно с 2000-х встречается во всех жанрах.
Вот приличный журнал: “Позднее ученая спросила многих пассажиров, членов команды – все подтвердили, что после прохождения этой точки им тоже пришлось переводить стрелки часов” (П. Новокшонов. “Четвертый угол Бермудского треугольника…”. “Вокруг света”. 1992).
Вот приличная проза: “Ученая-микробиолог была оскорблена до глубины души самим фактом существования возможных слухов” (Г. Щербакова. “Восхождение на холм царя Соломона с коляской и велосипедом”. 2000).
Вот легкое чтиво: “Через некоторое время за Мариной Сергеевной пришла подруга, и ученая ушла, а Воротников и Кусакина остались” (Д. Донцова. “Уха из золотой рыбки”. 2004).
Вот твердая фантастика: “Ученая Наташа рассказывала о разнообразии космических миров, где могут, теоретически, возникнуть живые существа” (Н. Горькавый. “Астровитянка”. 2008).
Да и в современной википедийной статье о комедии “Весна” тоже употребляется феминитив: “Ученую с трудом уговаривают, и она, приехав в студию, соглашается гримироваться”. С учетом новой идеологической мотивации слово могло бы все больше обживаться как минимум в таких неформальных, медийных и художественных контекстах, где нет других гендерных подсказок. Есть только одно “но”. Само слово ученый используется в основном вне академической среды, в той же художественной прозе. В научных новостях привычнее исследователь, то есть больше перспектив у феминитива исследовательница.
• Надо иметь в виду, что суффикс -ичка – не только про школу. “Заглянула и сразу вошла, не спрашивая, та маленькая хрупкая хирургичка, на высоких каблучках, вся покачивающаяся при ходьбе” (А. Солженицын. “Раковый корпус”. 1963–1966).
Впрочем, за пределами школы такие феминитивы и образуются редко, и редко употребляются, образовавшись. Такое все же случается и в XXI веке. Основы – заимствованные, с нестандартными финалями и налетом книжности. “Контакта с людьми юная мизантропичка избегала” (2012); “Я – ежовая колючка. Меркантильная мизантропичка”; “Все мизандрички радикальные феминистки” (из соцсетей). Последнее – вновь не от мужского слова, а от абстрактного мизандрия – мужененавистничество.
На те же основы претендует и сочетание -истка: “Латынина – известная мизогинистка” (из Фейсбука). Вообще-то оно давно потихоньку зажило своей жизнью и стало суффиксом -истка, время от времени обслуживая основы на -граф. Мы знаем давнюю пару стенограф – стенографистка. Стенографист куда реже и, видимо, позднее. Феминитив от каллиграф – каллиграфистка. “Мою первую ручку, с которой я бы вовсе не расставался, у меня выкупила знакомая каллиграфистка и до сих пор с восторгом ей пользуется” (блог embedder в ЖЖ). Еще подобная пара: картограф – картографистка. “Награды… достались …поварам, писарям, телефонисткам и картографисткам, безвылазно сидевшим в теплых штабах…” Ну а тоже очень редкие стеклографистка и кардиографистка – обычные феминитивы на -ка от названий на -ист.
• Стали возникать в основном шутливые названия профессий на -иня от основ на -лог: психологиня, филологиня, гинекологиня.
История нового (или оживающего?) суффикса -иня занятна. Мы знакомы со старинным -ыня: рабыня, боярыня, болгарыня, перешедшим в -иня после “г”, “х”, “к”: княгиня, монахиня, инокиня. Старый суффикс почти утратил продуктивность, а этнонимы с ним вообще вышли из употребления. Сейчас мы говорим не болгарыня, а болгарка.
Старинное слово другиня использовалось в поэзии XVIII века как возвышенный архаизм: “Соколу сова другиней стала / И с ним как равная по воздуху летала” (А. Сумароков. “Притчи”). В XIX веке за другиню ратовал помещик Поповцев в “Журнале землевладельцев” (1858) – тщетно, слово в языке XIX века не прижилось. С другой стороны, “врагиня моя лютая”, как напоминает академик Виноградов в “Истории слов”, фигурирует во вполне простонародной речи Жужелицы – персонажа чеховского рассказа “Бабье царство” (1894).
Зато в XVIII веке к образованиям на -ыня/-иня примкнули заимствования из европейских языков, имевшие созвучные суффиксы: графиня и герцогиня (немецкие Gräfin и Herzogin), героиня (французское héroïne). Немецкий и французский суффиксы адаптировались как -иня, без всякого “ы”. В итоге получился некий обобщенный, синтезированный, гибридный суффикс, скорее даже фантазия на тему старинного суффикса.
До поры до времени эта фантазия дремала, пока не реализовалась в словотворчестве молодого Евгения Евтушенко:
…И с пожеланьями благими
субботу каждую меня
будили две геологини
и водружали на коня.
Стихотворение “Продукты”, где поэт вспоминает о своей работе в геологоразведке вскоре после окончания войны, в 15 лет, написано в 1956 году, и очень похоже, что первый новый феминитив на -иня возник именно в нем. Это и рифма к благими, и языковая игра, вообще характерная для этого поэтического поколения. В данном случае эта игра сталкивает лицом к лицу разные реальности: герцогинь и суровых тружениц суровой эпохи, с помощью легкой иронии смягчает описание тягот, голода, дальнего путешествия мальчика на холодном ветру, делает его более сдержанным, то есть более мужественным. В общем, все в русле эстетики того времени.
Популярная версия, что слово геологиня придумал или ввел фантаст Иван Ефремов в рассказе “Юрта ворона” (1958), ошибочна уже потому, что рассказ написан двумя годами позже. Видимо, Ефремов просто запомнил евтушенковский полушутливый окказионализм и развил идею уже по серьезке, приписав ее неким “студентам”: “–