Как не надо писать. От пролога до кульминации — страница 12 из 13

Восходящее действие «Антикоучинга» продолжается. Разговор подошёл к очередной интересной и важной теме.

Оскар Уайльд был краток: «В реальном мире фактов грешники не наказываются, праведники не вознаграждаются. Сильному сопутствует успех, слабого постигает неудача. Вот и всё».

Не всё.

Во-первых, у того же Уайльда сюжеты не настолько безысходны и однообразны.

Во-вторых, даже самая реалистичная художественная литература описывает мир не таким, каков он есть, а таким, каким он может быть. У беллетриста, в отличие от документалиста, остаётся гораздо бóльшая свобода манёвра.

В-третьих, реализовать эту свободу манёвра можно, в том числе, пользуясь рекомендациями, которые Антон Чехов дал своему старшему брату-писателю Александру:

⊲ Старайся быть оригинальным и по возможности умным, но не бойся показаться глупым; нужно вольнодумство, а только тот вольнодумец, кто не боится писать глупостей. Не зализывай, не шлифуй, а будь неуклюж и дерзок. Краткость — сестра таланта. Памятуй, кстати, что любовные объяснения, измены жён и мужей, вдовьи, сиротские и всякие другие слёзы давно уже описаны. Сюжет должен быть нов, а фабула может отсутствовать.

В последней фразе упоминается то, с чего стоило бы начать. Так в романе Василия Слепцова «Хороший человек» начинали от печки, в повести самого Чехова «Моя жизнь» — от гостиной, а в литературе древних греков и римлян — от яйца.

Что такое сюжет?

Это короткая история, у которой — по Аристотелю — есть начало, середина и конец.

События сюжета выстраиваются в той последовательности, которую автор считает наилучшей для рассказа. Чехов рекомендовал делать это не так, как предшественники: «Сюжет должен быть нов».

В отличие от сюжета, фабула — это события в хронологическом порядке. «Фабула может отсутствовать», — сказано у Чехова.

Не надо писать, ограничивая себя рамками фабулы. Сюжет позволяет собрать историю из разрозненных событий, изменить хронологию, переставить события местами, а частично вообще выбросить, если их отсутствие не нарушит причинно-следственные связи между остальными событиями и не лишит историю смысла.

Бессюжетная литература, или автофикшн — это чеховская формула вверх ногами. Сюжета нет, автор не управляет последовательностью событий и пересказывает фабулу…

…но события в хронологическом порядке пересказаны бессчётное число раз. Не стоит заниматься этим снова и снова, предупреждал ещё три тысячи лет назад мудрый царь Соломон-Екклесиаст. «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем», — сказано в библейской книге и в письме Чехова за 1889 год: «Любовные объяснения, измены жён и мужей, вдовьи, сиротские и всякие другие слёзы давно уже описаны».

Художественной литературе необходим сюжет, причём он «должен быть нов».

Разве нельзя обойтись без сюжета?

В 1977 году российский писатель Юрий Тынянов опубликовал книгу, где предлагал не заниматься поиском границ литературы и «не утруждать себя точным определением всех бытующих терминов, возведением их в ранг научных определений, тем более что с самими определениями дело обстоит неблагополучно». С его точки зрения, лучше обсуждать литературный факт.

В том же году французский писатель Серж Дубровский выпустил роман «Сын», где в авторской аннотации впервые упоминался автофикшн как «вымысел абсолютно достоверных событий и фактов».

Глумливый термин пошёл гулять по свету, и за минувшие десятилетия автофикшн сделался литературным фактом, но из-за отсутствия сюжета он существует вне художественной литературы. Это род мемуаров или документальной прозы. Автобиография — вроде той, что пишут при устройстве на работу, только приукрашенная.

Бессюжетные тексты совсем не обязательно плохи. Для читателей с маленькой личной энциклопедией и скромными запросами они как раз всегда хороши. Читая пересказ фабулы, лишённый сюжета, каждый второй думает: «Я тоже так могу», и он совершенно прав.

Не надо писать того, что может написать каждый второй.

Речь не о том, плох или хорош автофикшн, а о том, что вряд ли он относится к художественной литературе — по той же причине, по которой хоккей на льду нельзя назвать фигурным катанием, хотя и хоккеисты, и фигуристы катаются на коньках.

Не надо писать, подменяя новый сюжет приукрашенной фабулой или потоком сознания, если хочется быть автором произведения художественной литературы, а не псевдоавтобиографии.

Виктор Шкловский в книге «Сентиментальное путешествие» вспоминал, как чекисты арестовали его за помощь антисоветскому подполью и собирались расстрелять:

⊲ Следователь предложил мне дать показания о себе. Я рассказал о Персии. Он слушал, слушал конвойный и даже другой арестованный, приведённый для допроса. Меня отпустили. Я профессиональный рассказчик.

В литературе фабула — то, что произошло на самом деле, а сюжет — то, как об этом узнал читатель. Разница такая же, как между походкой хромого и балетом.

Шкловский использовал сюжет вместо фабулы и спасся от смерти. Мастерство рассказа увлекательной истории, о котором он говорил, победило безысходность реального мира фактов, о котором говорил Уайльд. Сюжет, обязательный для художественного произведения, победил фабулу, которой, как считал Чехов, может вообще не быть.

Какую роль играет сюжет?

В художественной литературе — основополагающую.

Если спросить читателей, о чём написана та или иная книга, — девять из десяти начнут ответ с пересказа сюжета, а не с того, как они поняли авторское послание.

Сюжет — это привлекательная, хитроумная и сложная упаковка для смыслов, которыми автор делится с читателями. В сюжете герои раскрывают свои характеры и мотивы поступков. С помощью причинно-следственных связей сюжет показывает, откуда берётся конфликт между героями или между героем и обстоятельствами — и к чему приводит.

Увлекательный, динамичный сюжет заметно повышает шансы книги на успех. Кроме того, от сюжета во многом зависят жанр и форма произведения.

В жанре комедии сюжет наполняется парадоксальными событиями.

В жанре трагедии основа сюжета — неразрешимый конфликт.

В жанре драмы сочетаются наиболее сильные стороны комедии и трагедии, сюжет обычно привязан к личным переживаниям героев, а конфликт может быть разрешён.

В романе, а тем более в эпопее насыщенный сюжет растянут во времени; крупная интрига пронизывает многочисленные сюжетные линии с обилием персонажей.

В повести сюжет попроще, интрига обычно скромнее, сюжетных линий меньше, персонажей тоже.

В рассказе и других малых формах сюжет чаще всего сосредоточивается на одном событии и на отношении к нему минимального числа персонажей, вплоть до единственного.

Сколько существует сюжетов?

Вопрос бессмысленный.

Во-первых, он требует бессмысленного ответа. Один сюжет — это минимум, а поскольку Чехов требовал от каждого писателя нового сюжета, — с учётом количества пишущих число сюжетов тоже стремится к бесконечности.

Во-вторых, какое значение для писателя может иметь количество сюжетов мировой литературы? Никакого. Чем помогает писателю знание этого количества? Ничем.

Если автор под руководством коуча собирает сюжет и всё произведение по схеме, как дети собирают игрушку из ограниченного набора красочных кирпичиков, — лучше не мешать и оставить обоих забавляться.

Антикоучинг, в отличие от коучинга, выступает против примитивных схем, которые к тому же спорны и не приносят практической пользы…

…однако вопрос о числе сюжетов существует, и для повышения профессиональной эрудиции имеет смысл знать основные варианты ответов. Их логика тоже может пригодиться, но не для конструирования сюжета, а для его деконструкции. Для анализа того, что уже написано, и для поиска ошибок.

В XVIII веке итальянский драматург Карло Гоцци рассматривал сюжет как драматическую ситуацию и утверждал, что сюжетов тридцать шесть.

Позже его высокоучёный германский коллега Иоганн Вольфганг фон Гёте потешался над ещё одним коллегой и своим земляком Фридрихом фон Шиллером, который «долго ломал голову, чтобы открыть больше, но и он не нашёл даже столько, сколько Гоцци».

Разногласия по вроде бы простому вопросу между литературными гигантами такого уровня — тревожный сигнал. Притом и Гёте, и Шиллер, и Гоцци в своём творчестве прекрасно обходились без ответа вообще. То есть, как и было сказано, прикладного смысла ответ не имеет. Но теоретики продолжают упражняться в составлении схем.

На рубеже XIX и XX веков француз Жорж Польти поднатужился, чтобы вслед за Гоцци перечислить тридцать шесть драматических ситуаций. Он тоже считал, что в них заключены все мыслимые сюжеты мировой литературы. Классификатор Польти выглядел так:

⊲ 1. Мольба

2. Спасение

3. Месть, преследующая преступление

4. Месть близкому за близкого

5. Бегство (затравленный)

6. Внезапное несчастье (бедствие)

7. Жертва жестокости или обстоятельств

8. Бунт (мятеж, восстание)

9. Отважная попытка

10. Похищение

11. Загадка (тайна)

12. Достижение

13. Ненависть между близкими

14. Соперничество между близкими

15. Адюльтер, сопровождающийся убийством

16. Безумие

17. Фатальная неосторожность

18. Невольное кровосмешение

19. Невольное убийство близкого

20. Жертва ради идеала

21. Жертва ради близких

22. Жертва всем из-за страсти

23. Жертва близким во имя долга

24. Соперничество неравных

25. Адюльтер

26. Преступление любви

27. Бесчестие любимого существа

28. Любовь, встречающая препятствия

29. Любовь к врагу

30. Честолюбие

31. Борьба с богом

32. Ошибочная ревность

33. Судебная ошибка

34. Угрызения совести (раскаяние)

35. Вновь найденный

36. Потеря близких

В ХХ и ХХI веках теоретики продолжают спорить о том, насколько вообще корректно приравнивать драматические ситуации к сюжетам. Некоторые предлагают говорить не о сюжетах, а о мотивах…

…но для практикующего писателя важнее другое. В список Польти отчего-то не попали такие очевидные мотивы, драматургические ситуации или сюжеты, как алчность (например, в «Скупом рыцаре» у Пушкина), самоубийство (в «Анне Карениной» у Толстого или в «Грозе» у Островского) и предательство (в «Тарасе Бульбе» у Гоголя). Обойдёнными оказались клевета, коварство, мошенничество… Выходит, схема ущербна, и прикладного смысла у неё нет, как у двигателя с недостающими деталями.

Американец Рональд Тобиас предложил свою схему, в которой только двадцать сюжетов:

⊲ 1. Квест

2. Приключение

3. Преследование

4. Спасение

5. Побег

6. Месть

7. Загадка

8. Соперничество

9. Неудачник

10. Искушение

11. Метаморфоза

12. Трансформация

13. Созревание

14. Любовь

15. Запретная любовь

16. Жертвоприношение

17. Открытие

18. Жалкий избыток

19. Вознесение

20. Низвержение

Кирпичики из этого набора коучи тоже предлагают использовать. Но если уж двигаться по пути сокращения числа основных сюжетов, надо вспомнить и список из двенадцати позиций, который составили российские мыслители. Для простоты восприятия позиции обозначены именами персонажей из произведений литературы, наиболее характерных для того или иного сюжета:

⊲ 1. Одиссей — герой-путешественник переживает приключения, участвует в фантастических событиях и трэвел-стори.

2. Золушка — эталонная женская мелодрама.

3. Анна Каренина — трагический любовный треугольник.

4. Гамлет — надломленный герой переживает череду предательств и поднимается к вершинам духа, но не изменяет мир.

5. Граф Монте-Кристо — тайный герой обретает большие возможности, борется за справедливость и становится явным героем.

6. Ромео и Джульетта — прекрасная любовь, у которой нет будущего.

7. Отцы и дети — вечный конфликт поколений.

8. Робинзон — сохранение личности в одиночестве.

9. Троянская война — любовь и ненависть, борьба кланов.

10. Катастрофа — фатальное событие и его последствия.

11. Остап Бендер — мошенничество, плутовство и авантюра.

12. Машина времени — путешествия в будущее и прошлое, исторический роман.

По мнению Курта Воннегута, «мы знаем о жизни слишком мало и даже не в состоянии определить, что для нас хорошо, а что плохо», и все литературные сюжеты посвящены тому, как персонажи по ходу преодоления трудностей либо обретают личное счастье, либо остаются ни с чем. Из этих соображений американский романист и шутник вывел перечень восьми базовых сюжетов:

⊲ 1. Человек в полной заднице

2. Парень встречает девушку

3. История сотворения мира

4. Ветхий Завет

5. Новый Завет

6. Золушка

7. Всё хуже и хуже

8. Как попасть наверх

По нескольким примерам видно, что составители списков думают в схожих направлениях, но трактуют понятие и сущность сюжета по-разному.

Следующего уровня краткости достиг Кристофер Букер. Его перечень сюжетов насчитывает семь позиций:

⊲ 1. Из грязи в князи (Золушка)

2. Квест или приключения (Одиссей)

3. Туда и обратно (Алиса в Зазеркалье)

4. Комедия

5. Трагедия

6. Воскресение (Спящая Красавица)

7. Победа над монстром (Джеймс Бонд)

Разработка этой версии заняла у Букера тридцать четыре года. Список снабжён пояснениями, но им недостаёт чёткости, особенно в случае комедии. Поэтому вот ещё аналогичный перечень семи основных литературных сюжетов:

⊲ 1. Человек борется с природой

2. Человек борется с другим человеком

3. Человек борется с окружением

4. Человек борется с машиной/технологией

5. Человек борется со сверхъестественным

6. Человек борется с самим собой

7. Человек борется с богом/религией

Такой подход имеет не меньше прав на существование, чем любые другие. Правда, и эта схема вряд ли поможет создать хороший сюжет, а пригодится только для анализа уже написанной книги.

Аргентинский писатель и философ Хорхе Луис Борхес не остался в стороне от дискуссии. На его взгляд, мировая литература использует всего четыре сюжета, «и сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их в том или ином виде». Это истории:

⊲ 1. Об укреплённом городе

2. О возвращении

3. О поиске

4. О самоубийстве бога

Призовую заявку на успех в соревновании по сокращению числа базовых сюжетов мировой литературы сделал американец Уильям Фостер-Харрис. На его взгляд, этих сюжетов три:

⊲ 1. Центральный персонаж идёт на жертву ради другого.

2. Центральный персонаж принимает логически верное решение, поэтому не может принести необходимую жертву.

3. Центральный персонаж становится жертвой не своего решения, а своей судьбы; решающее событие происходит не в конце и не в кульминации, а в начале, — и дальше следует предначертанное, чаще всего трагическое развитие событий: читатель только выбирает момент, когда уже можно причитать.

Тоже интересно: первый случай касается иррационального поведения героя; второй — рационального, когда рассудок удерживает от эмоциональных поступков, а третий — это классическая древняя трагедия, где царит неумолимый рок.

Британский кинорежиссёр Питер Гринуэй тоже принял участие в первенстве лаконичных мужчин и заявил, что в искусстве существуют всего две сюжетных темы:

⊲ 1. Секс

2. Смерть

На всякий случай он оговорился, что есть ещё третья тема — деньги. Но добавил, что так или иначе она связана с одной из двух главных тем. Здесь уже была речь о любви и смерти…

…и абсолютным чемпионом становится один-единственный базовый сюжет, на котором построена вся литература:

⊲ 1. Герой переживает внутренний конфликт чувств, эмоций и пытается найти выход из этой ситуации.

Кстати, такую сверхуниверсальную идею поддержал тот же Фостер-Харрис. Действительно, герои всегда занимаются урегулированием внутреннего конфликта, чтобы вернуть себе гармонию с миром — в том виде, как они её представляют.

Здесь собраны лишь самые характерные ответы на вопрос о количестве основных сюжетов литературы. Но можно утешить авторов, которых расстраивает обилие вариантов ответа. Сколько бы ни было сюжетов, они практически не встречаются в чистом виде и существуют в различных сочетаниях. Комбинаторика многократно увеличивает шансы автора блеснуть новизной, которую упоминал Чехов.

Например, Ганс Христиан Андерсен в сказке «Снежная королева» использовал целый букет сюжетов и действий из перечней Польти и Букера.

Мальчик Кай совершает отважную попытку и проявляет фатальную неосторожность, когда цепляется за роскошные чужие сани. Снежная королева увозит Кая: это похищение, а для Герды — вдобавок внезапное несчастье и потеря близкого. Девочка вынуждена разгадывать загадку: где Кай и как его спасти? Герда готова принести себя в жертву ради близкого — и в её случае это любовь, встречающая препятствия. На всём пути в поисках друга Герда ведёт борьбу с природой, с другими людьми и со сверхъестественным. Унять ледяные ветры помогает мольба. Противостояние девочки и Снежной королевы — это соперничество неравных. Достижением Герды становится спасение Кая. Она возвращает вновь найденного мальчика домой…

…а в целом — Герда урегулирует внутренний конфликт, вызванный пропажей Кая, чтобы вернуть себе прежнее гармоничное состояние. От единственного базового сюжета никуда не уйти.

Таким же образом трудолюбивый автор может препарировать собственную историю или любое известное произведение — от романа до анекдота.

Чем полезен анекдот?

Сюжетом практически в чистом виде.

Современный анекдот — это короткая история с неожиданным эффектным финалом, вызывающая смех разными способами. Анекдоты прошлого скорее развлекали, чем веселили, но почти всегда были поучительными или познавательными.

В VI веке византиец Прокопий Кесарийский составил жизнеописание императора Юстиниана. Часть материалов историк не опубликовал, поскольку были они слишком уж деликатного свойства. Когда через тысячу лет, в XVI веке, эти записи нашлись, их назвали по-гречески анекдотом — тайной историей, рассказом не для всех.

«Нет ничего тайного, что не предназначено изначально стать явным, и если что-то скрывается, то только для того, чтобы выйти однажды на свет», — утверждал евангелист Марк в Новом Завете. Так произошло и с анекдотами Прокопия Кесарийского, и с теми, которые появились намного раньше его тайных записей.

Наверное, любой школьник знает древнюю греческую байку о купании Архимеда. Когда учёному пришла в голову гениальная мысль, он выскочил из ванны с радостным криком: «Эврика! Я нашёл!», и бегом бросился домой, но забыл одеться

Дело было в III веке до нашей эры. Ещё два века спустя римлянин Витрувий пересказал историю голого Архимеда в своём труде об архитектуре. Рукопись предназначалась только для узкого круга специалистов. Лишь через многие столетия анекдот был предан публичной огласке и ещё позже добрался до школьников.

Через четыреста лет после того, как жила царица Клеопатра, историк Аврелий Виктор описал её ночные развлечения с мужчинами, которых наутро казнили. Примечательно, что к истории как науке выдуманный анекдот отношения не имеет, но представляет интерес в литературном и культурологическом отношении.

В конце XVIII — начале XIX веков у россиян, как и у представителей многих других народов, анекдотом по-прежнему называлась рассекреченная история об известном человеке. «Но дней минувших анекдоты / от Ромула до наших дней / хранил он в памяти своей», — говорил Пушкин о заглавном герое романа «Евгений Онегин», имея в виду анекдоты вроде рассказа о Клеопатре, который так сильно его впечатлил.

Несколькими десятилетиями позже смысл понятия перетёк от истории деликатной и зачастую непристойной в сторону истории смешной или язвительной. Анекдот стал требовать от публики не только любопытства, но и чувства юмора, ассоциативного мышления, знаний в различных областях, умения улавливать игру слов и парадоксы, — то есть прогрессировал в том же направлении, что и литература.

Во второй половине XIX века рассказывали, как Афанасий Фет за игрой в карты ненароком обронил у стола мелкую ассигнацию, и когда хотел её поднять — сидевший рядом Лев Толстой зажёг от свечи сторублёвую купюру, освещая приятелю пол.

Сейчас анекдот выглядит смешным, а Толстой — туповатым: он спалил большие деньги, чтобы помочь найти небольшие. Но полтораста лет назад любой дворянин знал, что в салонах карточная колода использовалась один раз. После сыгранной раздачи её смахивали со стола, и по окончании игры лакеи могли собрать карты для продажи мещанам. Если вместе с картами на пол падали деньги, поднимать их считалось моветоном и дурной приметой. Что упало — то пропало. Горящая купюра Толстого напоминала Фету: господа не должны уподобляться лакеям.

В те же годы Достоевский опубликовал рассказ под названием «Скверный анекдот». По сюжету чиновник генеральского ранга из лучших побуждений решает поощрить рядового подчинённого, приходит к нему на свадьбу и напивается с гостями, чтобы стать ближе к народу. Здесь анекдот — уже откровенная сатира.

Некоторые анекдоты продолжали оставаться короткими. Среди богемной молодёжи Серебряного века зубоскалили: Анна Ахматова снова пыталась повеситься — и снова не выдержал крюк, за который она зацепила верёвку с петлёй.

Некоторые анекдоты представляли собой диалоги конкретных знаменитостей. Например, художник Илья Репин однажды пил чай с поэтом Велимиром Хлебниковым и сказал: «Надо бы написать ваш портрет». Хлебников ответил: «Меня уже рисовал Давид Бурлюк», имея в виду лидера российских футуристов. «Нарисовал в виде треугольника», — отхлебнув чаю, добавил Хлебников и после новой паузы закончил: «Кажется, вышло не очень похоже».

Анекдоты могли быть небольшим сатирическим спектаклем с характерными приметами времени. Скажем, в 1934 году скрипач-вундеркинд Буся Гольдштейн выиграл международный музыкальный конкурс. Номинальный глава советского государства Михаил Калинин вручал двенадцатилетнему герою награду в Колонном зале Дома Союзов. Перед выходом Буси на сцену мать шепнула ему: «Обязательно позови дедушку Калинина к нам в гости». Послушный Буся после награждения звонко крикнул на весь зал: «Дедушка Калинин, обязательно приходите к нам в гости!» А мать, сидевшая в первом ряду, тут же закричала в ответ: «Буся, прекрати сказать, мне стыдно слушать! Какие гости?! Мы живём в коммуналке!» На следующий день семья Буси получила отдельную квартиру.

Анекдоты как жанр существуют многие века и со временем видоизменяются, не теряя популярности. Наиболее удачные анекдоты пересказывают в новых странах, на новых языках; адаптируют к новым реалиям и персонажам, приписывают новым авторам… Суть остаётся прежней: это короткая история с неожиданным и чаще всего смешным финалом, даже если смех невесёлый.

«Анекдоты смешны, только когда их рассказывают. Когда же их переживают — это уже трагедия. Моя жизнь — анекдот, а значит — трагедия», — говорила писательница Тэффи.

Сергей Довлатов нанизывал трагикомические анекдоты один на другой, складывая из них целые книги. В «Соло на ″ундервуде″» он признавался:

⊲ Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее. Однако похожим быть хочется только на Чехова.

Сам Чехов, один из величайших мастеров литературного анекдота, в начале писательской карьеры равнялся на Мопассана — последователя Флобера — и в особенности на Гоголя и Салтыкова-Щедрина, а они — на Пушкина с Вяземским, которые внимательно смотрели в сторону Карамзина.

Нынешние авторы уже не пытаются дорасти до Чехова, но многие хотят походить на Довлатова, — и превращают известные анекдоты в рассказы. С начала 1990-х перелицованные истории регулярно появляются в гламурных журналах. Пока число журналов росло, там хватало места графомании с литературной претензией. В 2010-х перелицовщики активно двинулись в саму литературу. Единицы достигли коммерческого успеха, но даже их творчество литературой так и не стало.

Любая история может быть сведена к анекдоту. Трагедия Шекспира «Ромео и Джульетта» — анекдот о том, как эмоционально нестабильные подростки по глупости убили себя из-за любовных проблем. Повесть Гоголя «Шинель» — анекдот о том, как мелкий чиновник жил мелкой мечтой, а когда она сбылась, жить стало незачем. Роман Толстого «Анна Каренина» — анекдот о том, как великосветская бездельница открыто изменила пожилому скучному чиновнику с молодым блестящим офицером и бросилась под поезд.

Произведение литературы, утоптанное до размеров анекдота, лишается главных достоинств. Пропадает авторское послание со смыслами, ради которых была рассказана история. Пропадают нюансы, тонкие наблюдения и обобщения, заставляющие великое множество читателей узнавать в персонажах себя и своих близких. Пропадают особенно удачные фразы, которые могут стать афоризмами на века. Пропадает сама литература — то, что поднимает историю, рассказанную мастером, недосягаемо выше уровня графоманской зарисовки случая из жизни.

Простейший пример — анекдот о Фете, Толстом и горящей сторублёвой купюре. Без понимания нравов и обычаев того времени, без распространения смысла с двух персонажей на всё дворянское сословие поучительная история о сохранении достоинства опускается на уровень шуточки о глупых богачах.

Есть романы, которые можно сократить без фатальных потерь. «Как я счастлив, что писать дребедени многословной вроде ″Войны″ я больше никогда не стану», — откровенничал сам Лев Толстой в письме к Афанасию Фету…

…и с Толстым вполне согласился японский переводчик Мори Тай. Он выбросил из романа «Война и мир» всё, что посчитал ненужным; оставил целиком только любовную линию, и в 1886 году Япония получила перевод заметно похудевшего романа под названием «Плачущие цветы и скорбящие ивы. Последний прах кровавых битв в Северной Европе».

Краткость — сестра таланта и мачеха гонорара, а чрезмерное уменьшение масштаба уничтожает хорошую историю, не превращая её в хороший анекдот.

Нет шансов на подлинно литературный успех и у перелицовщика, хотя любой анекдот без труда превращается в нечто более масштабное.

Историю 1910-х годов, состоящую из одной фразы: «Ахматова опять пыталась повеситься, но крюк снова не выдержал», можно превратить в большой рассказ. Нафаршировать подробностями, начиная с того, что речь идёт о невесомой, хотя и рослой поэтессе с осиной талией. Расщедриться на детальные описания места действия: что за комната, с какой мебелью, полом, потолком, обоями — и с какими олеографиями на стенах. Не пожалеть подробностей о верёвке — откуда она взялась, как выглядела и насколько трудно было завязать на ней узел, обламывая наманикюренные ногти. Выяснить, почему крюк оказался таким слабым и что на нём висело раньше. Можно вообще начать с предыдущих попыток суицида. Многозначительно порассуждать о погоде, которая со времён «Слова о полку Игореве» не предвещает героям ничего хорошего. Добавить персонажей и сочинить для них пространные диалоги. Посмаковать незначительные события дня — от пробуждения героини до того момента, когда она полезла в петлю. Сдобрить всё это психоанализом, подать читателю на блюде с гарниром из лирических отступлений и под соусом из стихов…

…а в результате анекдот распухнет сверх всякой меры — и перестанет быть анекдотом, ничего не приобретая взамен. Обилие подробностей загрязнит примесями чистый сюжет, и даже тот невеликий смысл, который в нём был, бесследно растворится в графомании.

Как раз этим и занимаются перелицовщики.

Не надо писать, надеясь, что никто не узнает в перелицованном рассказе известный анекдот или не сможет себе представить, насколько хороша была бы история, если её рассказать коротко. Увеличение размера убивает анекдот, а не превращает в произведение литературы.

Чехов написал около девятисот произведений — маленьких и больших рассказов, повестей и пьес. Ни одного романа у него нет…

…но есть запись в рабочем блокноте: «Он и она полюбили друг друга, женились и были несчастливы». Литературоведы считают, что это замысел или начало несостоявшегося романа.

Может, и так, но для замысла фраза выглядит слишком банальной, а для начала — слишком созвучной первым словам «Анны Карениной». Зато для произведения малой формы, которой мастерски владел Чехов, здесь есть всё: сюжет в чистом виде и эффектный финал. Это анекдот. Масштабировать его в более крупную форму не было нужды, и Чехов не стал этого делать.

«Шутить и занимать деньги нужно внезапно», — говорил Генрих Гейне. Анекдот внезапен. Он учит избавляться от лишних подробностей, чётко видеть сюжет, наполнять историю смыслом, ради которого автор её рассказывает, — и делать в рассказе внезапный поворот перед концовкой.

Анекдоту хватает одного простого сюжета, где тайное становится явным. Для более крупных форм необходимо развитие простого сюжета в сложную историю. Этот путь не всегда приводит к однозначному результату. Но в любом случае сюжеты надо где-то брать.

Откуда что берётся?

Отовсюду.

«Мы, писатели, никогда не спрашиваем друг у друга, где берём идеи. Мы знаем, что не знаем», — посмеивался Стивен Кинг.

Кузьме Петрову-Водкину наставник рекомендовал распахнуть окно и смотреть на жизнь.

Франц Кафка считал, что писателю достаточно просто сидеть за столом в ожидании, пока мир сам предложит ему себя.

Шекспир охотно пользовался разработками других авторов: на собственные сюжеты им написаны только пять из тридцати восьми пьес. Трагедия короля Лира взята у Гальфрида Монмутского из летописи XII века, и существуют ещё минимум четыре аналогичных пьесы от современников Шекспира. История Гамлета, принца Датского, заимствована у летописца XII века Саксона Грамматика, хотя Шекспир мог использовать сюжет Франсуа де Бельфоре. Про венецианского мавра Отелло писал ещё один современник, итальянец Джиральди Чинтио. На протяжении полутора столетий до Шекспира минимум четверо его коллег обращались к истории любви Ромео и Джульетты…

Опыт великого британца соблазнителен, особенно в части результатов, но в части заимствования такой путь — «ошибка выжившего» № 36. Юридическая сторона дела за четыреста лет заметно изменилась.

Не надо писать, используя чужие сюжеты, а тем более чужие истории по этим сюжетам: интеллектуальная собственность нынче охраняется законом довольно строго. К тому же стоит помнить рекомендацию Чехова насчёт новизны сюжета — и замечание О. Генри: «Всякий уважающий себя вор сначала освоится среди чужого добра, а уже потом начнёт его присваивать». Без этого в любом случае получится даже не творческое переосмысление, а откровенный плагиат.

В книге зарубежного литературного коуча, которую издали в России, предложен примитивный механический способ создания сюжета. Первое действие: ввести в интернет-поисковик несколько ключевых слов. Коуч для примера взял местом действия Сингапур, а центральным персонажем — бармена, который придумал коктейль Singapore Sling. Это центр сюжета. Второе действие: перейти по пяти ссылкам, выданным в поисковике на каждое ключевое слово, и — третье действие — сохранить полученную информацию. Вуаля! Коуч уверяет, что сюжет готов, — остаётся только подогнать его элементы друг к другу. Просто, как валенок. Правда, и результат, скорее всего, окажется таким же валенком.

Британский музыкант и поэт-песенник Стивен Стиллз говорил: «Существуют три вещи, которые мужчины могут делать с женщинами: любить их, страдать из-за них и обращать их в литературу». В самом деле, чем не генератор для сюжетов?

«Одна печатаемая ерунда создаёт ещё у двоих убеждение, что и они могут написать не хуже. Эти двое, написав и будучи напечатанными, возбуждают зависть уже у четверых». В виде такой геометрической прогрессии Владимир Маяковский представил не источник сюжетов, но веские основания для их поиска. Хотя сюжет вполне может скрываться в самой фразе.

Неоценимую роль в создании сюжета с последующим развитием его в историю играют эрудиция и общий кругозор. Даже если фабула приходит извне, она должна лечь на собственные знания автора, чтобы превратиться в достойный сюжет. Писателю необходимо много читать и впитывать информацию из любых источников. Тогда есть шанс, что подсознание обработает её должным образом и выудит в нужный момент.

Мэри Шелли повезло не только с эрудицией, но и с кругом общения. Беглая девушка оказалась в компании, которую возглавлял харизматичный и многое повидавший лорд Байрон, окружавший себя неслучайными людьми. Мэри внимательно слушала их разговоры, настраивалась на их волну, тянулась к их уровню — и сумела победить их в конкурсе готических историй. Но для начала надо было иметь представление о подобной литературе, а значит, опять-таки много читать и внимательно слушать. Надо было разбираться в научных экспериментах прошлого и настоящего, чтобы в конце концов изобрести доктора Франкенштейна с чудовищем, которое он собрал из частей человеческих тел…

Кто-то ворует сюжеты у старых классиков или у безвестных авторов на интернет-площадках. Кто-то черпает идеи в новостных лентах, социальных сетях, газетах, журналах, радиопередачах и телепрограммах.

Авторы женских романов ловят сюжеты на форуме «Овуляшки». Авторы исторических романов черпают материал у мемуаристов. Авторы детективов следят за криминальной хроникой. Авторы политических триллеров днюют и ночуют на сайтах с компроматом. И так далее…

…а смышлёные и общительные авторы любых направлений пользуются советом опытнейшего журналиста и писателя Тома Вулфа:

⊲ Мир полон людей, которые вынуждены молчать, но хотят рассказать вам свою историю. Они хотят рассказать вам то, чего вы не знаете. Они — самые лучшие союзники изо всех, кого может заполучить писатель.

Не поспоришь, хотя лучший союзник писателя и творец сюжетов для своих произведений — всё-таки он сам.

Как складывались известные сюжеты?

В первую очередь, на основании личного опыта.

Хороший писатель, как принято говорить, пропускает любой сюжет через себя и проживает жизни всех своих героев. О чём бы ни писал автор, нестираемый отпечаток его личности носят и сюжет, и каждый персонаж. Была бы личность. Если же, сверх того, писатель превращает в сюжет собственные реальные переживания, — это добавляет произведению правдивости. А у правдивой книги больше шансов стать бестселлером.

Грегори Робертс в 2003 году использовал для романа «Шантарам» свой богатый опыт грабителя банков, наркомана и беглого уголовника, который полжизни провёл в тюрьмах.

Карло Коллоди в 1881 году опубликовал сказку «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы» — по детским воспоминаниям о судьбе военного инвалида, ставшего ярмарочным уродцем в балагане. Изначальный замысел требовал душещипательного сюжета, но в результате сохранилась только первооснова — личный опыт.

Фёдор Достоевский для сложения сюжетов обращался к собственным впечатлениям постоянно: и в романе «Униженные и оскорблённые», и в повести «Записки из Мёртвого дома», и во многих других книгах. Но, возможно, самое яркое проявление жизненного опыта писателя — это сюжет романа «Игрок».

В 1863 году Достоевский весело проводил время на германском курорте Висбаден в обществе молоденькой спутницы и за столами местных казино. Скоро писатель проигрался в пух и прах, потом проиграл деньги своей подружки и вынужден был заключить с издателем очень рискованный договор. Для сохранения прав на собственные произведения Достоевскому требовалось меньше чем за месяц сочинить новый роман.

Писатель нанял по случаю стенографистку и с ходу диктовал ей текст, не тратя времени на рукописные черновики. Безвыходное положение Достоевского и его болезненная страсть к азартным играм задавали напряжение нерву романа, сочинённого по свежим впечатлениям, а стенографистка Анна Сниткина вскоре стала женой писателя и заставила его покончить с игрой. Литературный сюжет, который был взят из реальной жизни, в буквальном смысле пророс в неё снова и круто переменил судьбу автора.

Александр Дюма-сын в 1848 году для сюжета своего романа «Дама с камелиями» использовал собственные драматичные отношения с Мари Дюплесси. Возлюбленная писателя принимала только букеты камелий, которые почти не пахнут: прочие цветы вызывали у неё головокружения. Мари была безнадёжно больна и умерла от туберкулёза в возрасте двадцати трёх лет. Её судьбу повторила главная героиня романа — прекрасная куртизанка Маргарита Готье. Сюжет настолько впечатлил современников, что спустя всего пять лет после публикации «Дамы с камелиями» мир уже рукоплескал опере Джузеппе Верди «Травиата», где рассказана та же история.

Бел Кауфман — внучка классика еврейской литературы Шолома Алейхема — в 1964 году опубликовала роман «Вверх по лестнице, ведущей вниз». Мировой бестселлер представлял собой собрание писем, записок, документов и школьных сочинений: такой жанр называют эпистолярным. Главную героиню — молодую наивную учительницу литературы — Кауфман писала с себя. В основу сюжета, который разворачивается в школе, лёг собственный богатый педагогический опыт писательницы.

Личный опыт не обязательно даёт сюжеты впрямую, но может подсказать, как и на чём их строить.

В 1914 году девушка из семьи Миллеров училась на фармацевта. Её педагог постоянно держал при себе пузырёк с экзотическим ядом курáре и говорил студентам: «Очень интересная штука. Если попадёт в рот — вреда никакого. Но если проникнет в кровь — наступят мгновенный паралич и смерть… А ношу я его с собой потому, что это даёт ощущение силы».

Девица Миллер устроилась работать в аптеку, чтобы помочь матери сводить концы с концами. Однажды она заметила, как опытный провизор за приготовлением лекарства ошибся в расчётах и добавил ядовитого вещества в десять раз больше, чем надо. Спорить с профессионалом застенчивая девушка не могла, поэтому намеренно уронила смертоносный состав — и его пришлось выбросить. Вскоре уже она сама случайно чуть не превратила мазь в отраву. Таких ошибок в повседневной аптекарской практике хватало. Миллер всё больше боялась кого-нибудь отравить.

Избавиться от невроза помогли писательство и семейное пари. Спор с сестрой заставил девушку взяться за детективный роман, где убийство совершали при помощи яда. По ходу работы она вышла замуж и дописывала «Загадочное происшествие в Стайлзе» под новой фамилией — уже как Агата Кристи. Вообще в её романах, если верить исследователям, преступники пользуются ядами восемьдесят три раза. Специфический личный опыт оказал мастерице детектива неоценимую услугу.

Собственный опыт автора может эффективно сочетаться с чужим.

Наставник литературного кружка «Серапионовы братья» Виктор Шкловский не занимался коучингом: он помогал слушателям разобраться в литературе, и они тоже делились своими знаниями.

Один из подопечных — отставной штабс-капитан Михаил Зощенко — на фронте Первой мировой пережил газовую атаку. После отравления ипритом он лечился в госпитале, а на занятиях рассказывал, какую хитрость применяли солдаты до появления противогазов. Бруствер окопа заваливали соломой. Когда со стороны германцев приближалось ядовитое облако газов, солому поджигали. Пламя разогревало воздух перед окопом, он устремлялся вверх и уносил газы с собой.

Остроумное применение закона физики впечатлило Шкловского. Он прибавил к историям Зощенко собственный немаленький военный опыт и в соавторстве с подопечным Всеволодом Ивáновым написал в 1925 году авантюрный фантастический роман «Иприт» — образчик новой российской литературы.

Сюжет может появиться из чужой фабулы, которую автор заимствует у непрофессионального рассказчика.

В 1900 году за петербурженкой Людмилой Туган-Барановской начал своеобразно ухаживать неизвестный поклонник. Молодой замужней красавице стали приходить записки с неуклюжими рифмами, например:

⊲ И вот волшебная минута —

На свет является дитя,

Моя божественная Лима,

Это она, это она.

Многие письма содержали признания в любви. Автор трудился чуть не каждый день около трёх лет. Людмила тем временем успела развестись и снова выйти замуж за будущего камергера императорского двора и губернатора города Вильно. Развод был драматичным — через суд. Пришлось подкупать свидетелей, а они накануне решающего заседания набивали себе цену… Ухажёр ненадолго замолчал, но потом снова вернулся к стишатам, давая семье Людмилы поводы для дежурных шуток.

Терпение родственников лопнуло, когда на Пасху женщина получила бандероль с позолоченным браслетом, на котором было подвешено красное эмалевое яичко с гравировкой: «Христос воскресе, дорогая Лима. П. П. Ж.».

Пришлось найти отправителя — скромного телеграфиста. Брат Людмилы явился к нему домой, вернул браслет и потребовал прекратить назойливые ухаживания. Телеграфист П. П. Ж. уехал в другой город, письма от него больше не приходили…

…но муж Людмилы однажды рассказал историю её поклонника знакомому писателю Александру Куприну, а Людмила показала целый альбом с глупыми записками. Куприн сложил сюжет заново. Скромная фабула выросла в многогранную драму с трагическим финалом. Повесть «Гранатовый браслет» сделалась одним из бестселлеров 1911 года.

Основой сюжета увлекательной истории могут стать переосмысленные канцелярские документы.

В 1807 году сапожник Франсуа Пико готовился к свадьбе с богатой красавицей Маргаритой. Завистливый трактирщик Луппиан с приятелями Шобаром и Солари написали донос о том, что Франсуа — британский шпион. Сапожник оказался в тюрьме крепости Фенестрелле, а Маргарита вышла замуж за Луппиана.

Пико делил тюремную камеру с итальянским священником Тори. Старик многому научил молодого француза, перед смертью завещал ему своё состояние и вдобавок открыл тайну сокровищ, спрятанных в Милане.

После семи лет за решёткой Франсуа вышел на свободу, получил в Амстердаме наследство Тори, перебрался в Милан и нашёл клад священника. За перстень ценой в пятьдесят тысяч франков он купил информацию об авторах доноса у свидетеля — Антуана Аллю.

Вскоре Франсуа отравил Шобара, зарезал Солари, соблазнил дочь Луппиана от первого брака и подослал дворянина просить у трактирщика её руки. Когда Луппиан объявил всему городу о свадьбе, выяснилось, что жених — не дворянин, а беглый уголовник. Опозоренная невеста умерла; из-за скандала ресторанный бизнес Луппиана пошатнулся. После этого по наводке Пико юный сын Луппиана украл ювелирные украшения и оказался в тюрьме, а Франсуа сжёг трактир Луппиана и зарезал самого трактирщика.

Месть свершилась меньше чем за год. Но уже в 1815 году Антуан Аллю похитил Франсуа Пико и убил, выпытывая, где тот прячет деньги.

В 1828 году Аллю собственноручно заверил эту историю, рассказанную на исповеди перед смертью. А спустя ещё пятнадцать лет подписанный документ оказался в руках Александра Дюма, который с помощью необузданной фантазии, романтизации героя и предельного усиления мотива мести, при содействии Огюста Маке и других «литературных негров» превратил мрачную криминальную фабулу в увлекательный приключенческий сюжет романа «Граф Монте-Кристо».

Огюст Маке был преподавателем истории, большим эрудитом и профессионально работал с документами. Однажды ему попалась книга, изданная в Кёльне в 1700 году и переизданная в Амстердаме в 1704-м: «Мемуары мессира д’Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты мушкетёров короля, содержащие множество вещей личных и секретных, произошедших при правлении Луи Великого».

Книгу написал Гасьен де Куртиль де Сандрас — отставной королевский мушкетёр и многолетний узник Бастилии. Собрание исторических анекдотов не обмануло Маке: он распознал в мемуарах мистификацию, но заинтересовался колоритными персонажами, у которых были «говорящие» имена и реальные прототипы.

Атос — это французское название священной горы Афон. Граф Арман де Селлег д’Атос д’Отвьель действительно существовал и 22 декабря 1643 года был убит на дуэли в возрасте двадцати восьми лет.

Он погиб за год до того, как в роте королевских мушкетёров появился Исаак де Порту, внук распорядителя обедов при Наваррском дворе. Этот богатырь был потомком португальских евреев-выкрестов — или гугенотов с юга Франции, смертельных врагов католической церкви. Прозвище Портос на многих языках связано с понятиями «врата», «убежище».

Арамис — экзотический малоазиатский корнеплод, на основе которого с незапамятных времён изготавливают мощный афродизиак — усилитель сексуального влечения. Неудивительно, что его название стало прозвищем самого любвеобильного мушкетёра.

Настоящий Шарль де Баатц де Кастельморо д’Артаньян поступил на королевскую службу за десять лет до гибели настоящего Атоса и за одиннадцать — до начала мушкетёрской карьеры настоящего Портоса. Он никак не мог быть желторотым юнцом в пору знакомства с сослуживцами…

…и всё же Огюст Маке принёс эту мистификацию Александру Дюма — сыну дивизионного генерала Тома-Александра Дави де ля Пайетри, бывшего командующего наполеоновской кавалерии. Дюма при участии Маке основательно перелопатил фабулу, превратил её в приключенческий сюжет, развернул в захватывающую историю и в 1844 году опубликовал под своим именем роман «Три мушкетёра».

В 1917 году, вскоре после октябрьских событий в России, красногвардейцы разграбили московский особняк князей Юсуповых и вынесли оттуда богатую коллекцию скульптур и картин. Оказалось, это не всё. В 1920-х в особняке был обнаружен тайник с двумя сотнями бриллиантовых брошей, полусотней браслетов тончайшей работы и таким количеством золотых произведений ювелирного искусства, что их вес в описи указали в килограммах.

Находка не ускользнула от внимания репортёров железнодорожной газеты «Гудок» Ильи Ильфа и Евгения Петрова. В 1928 году выход их первого романа «Двенадцать стульев» совпал с открытием нового московского Дворца культуры железнодорожников. На последних страницах книги сказано, что Дворец построен за счёт княжеских сокровищ. Из реальной новости Ильф и Петров сложили сюжет о поисках фамильных драгоценностей, за которыми охотились главные герои.

Правды ради придётся добавить, что первоначальную идею «Двенадцати стульев» авторы всё же придумали не сами. Это был подарок начинающим романистам от брата Петрова — уже состоявшегося писателя Валентина Катаева. Но и он позаимствовал сюжет в рассказе Артура Конана Дойля «Шесть Наполеонов». Там Шерлок Холмс шёл по следу двоих охотников за бюстами французского императора: в одной из шести гипсовых статуэток была спрятана драгоценная чёрная жемчужина семьи Борджиа. В финале один преступник перерезал другому горло.

Коллеги Ильфа и Петрова прекрасно знали, что сюжет чужой. Поэтому после выхода из печати романа «Двенадцать стульев» авторы получили от весёлых друзей коробку с шестью пирожными «Наполеон».

При нынешнем уровне развития интернета и доступности библиотек у любого автора под рукой полно источников: черпать сюжеты можно отовсюду. Но даже перспективную фабулу обработать не так-то просто. Мастеров сюжетосложения значительно меньше, чем хороших писателей. Поэтому в помощь авторам рекомендация Оскара Уайльда для тех, кому хочется выглядеть стильно и оригинально: «Купите десять галстуков, поручите слуге выбрать восемь самых красивых — и носите один из двух оставшихся».

Такой социальный снобизм хорошо помогает при сложении сюжета и выборе сюжетных поворотов. Из десяти пришедших в голову идей остаются две, которых не придумают другие авторы или за которые они возьмутся с меньшей охотой. Дальше всё будет зависеть от писательского мастерства.

Один продавец мрамора отдал Микеланджело каменную глыбу, на которую за двенадцать лет не нашлось покупателя. Отдал бесплатно, лишь бы освободить место на рынке. Через год скульптор пригласил продавца в свою мастерскую и показал изумительную композицию «Оплакивание Христа», высеченную из никчёмной глыбы. Мастер сумел разглядеть в куске камня то, чего не увидели другие.

Не надо писать, сразу бросаясь на фабулу, которая кажется практически готовой историей. Скорее всего, её потенциала большинству авторов хватит лишь на то, чтобы дотянуть до анекдота. Истории для успеха необходим стильный и оригинальный сюжет, выбранный по принципу Оскара Уайльда.

О вдумчивом подходе Джеймса Джойса к внешне скромной фабуле рассказывал Владимир Набоков: «Это описание одного дублинского дня, 16 июня 1904 года, четверга, дня в отдельных и связанных жизнях персонажей, которые прогуливаются, едут, сидят, разговаривают, мечтают, пьют и решают второстепенные и важные физиологические и философские проблемы».

Оригинальный замысел и писательское мастерство автора превратили череду неприметных событий из жизни рядовых обывателей в грандиозный роман «Улисс», который стал новым словом в мировой литературе.

Есть ли примеры перспективных фабул и сюжетов?

Сколько угодно.

Прототип героини повести Куприна «Гранатовый браслет» Людмила Туган-Барановская в годы Первой мировой отправилась на фронт сестрой милосердия, возглавляла санитарный поезд и стала полным Георгиевским кавалером — редчайший случай для женщины. Надо было очень постараться, чтобы заслужить все четыре креста. С 1919 года после вынужденной эмиграции Людмила Ивановна жила в Париже, как и Куприн. Учредила Русский комитет помощи, содержала бесплатную столовую и общежитие для эмигрантов из России. Даже когда гитлеровцы оккупировали Францию, она продолжала помогать соотечественникам и умудрилась открыть для них дом престарелых в парижском пригороде. Обо всём этом Куприн уже не писал: в 1937-м он вернулся в Россию, вскоре умер и был похоронен рядом с Тургеневым, а Туган-Барановская дожила до 1960 года.

Фабула, берущая начало с ухаживаний телеграфиста, терпеливо дожидается превращения в полноценный сюжет. Не обязательно исторический: из него может вырасти семейная или героическая сага, или приключенческий роман, или повесть о превращении любви в ненависть вплоть до триллера — с телеграфистом П. П. Ж. в новом качестве… Сюжет можно развить в историю любого жанра.

В 1909 году за карточным столом в столице Российской империи встретились принц Александр Фридрих Константин — сын принца Ольденбургского, правнук императора Павла — и генерал-майор Даниил Драчевский, градоначальник Санкт-Петербурга. Проигравший принц погасил долг чести земельным наделом в окрестностях Адлера. Драчевский дал имению название «Случайное», привёз туда из Петербурга знаменитого ландшафтного дизайнера и основательно потратился на создание лучшего парка на всём Черноморском побережье.

В 1914 году столичный градоначальник был уволен. Годом позже его исключили из императорской свиты: генерал оказался под следствием. Ход уголовного дела о крупной растрате казённых денег остановила Февральская революция 1917 года, и Драчевский припеваючи жил в «Случайном» ещё год, пока не сделался жертвой красного террора, получив пулю в затылок.

Благодаря карточной игре круто переменил свою жизнь и Николай Пржевальский. Будущий знаменитый исследователь Центральной Азии в 1868 году служил старшим адъютантом штаба войск Приморской области. Он обладал феноменальной зрительной памятью, никогда не играл в долг, начинал игру строго с пятью сотнями рублей и немедленно прекращал играть после выигрыша тысячи. За свои успехи офицер удостоился от картёжников прозвища Золотой Фазан. Единственный раз он отступил от правила и выиграл двенадцать тысяч. «Теперь я могу назваться состоятельным человеком и располагать собою независимо от службы», — записал Пржевальский в дневнике, а деньги потратил на экспедицию, которая обессмертила его имя и принесла генеральский чин.

Такие фабулы, связанные с азартной игрой и переменчивыми судьбами персонажей, — прекрасный материал для создания сюжетов, опять-таки совсем не обязательно историко-приключенческих или криминальных. Писатель может сделать из этого материала фантастический роман, любовную драму или мистический триллер в духе «Пиковой дамы» Пушкина. Действие можно без труда перенести в современность. Созданный генералом Драчевским парк «Южные культуры» в Адлере существует по сей день, лошадь Пржевальского известна во всём мире.

В 1947 году должен был состояться бой за титул чемпиона мира по боксу в полусреднем весе. Действующий чемпион, двадцатишестилетний Шугар Рэй Робинсон, не хотел выходить на ринг. Ему постоянно снилось, как он убивает претендента, Джимми Дойла двадцати двух лет. И всё же в последний момент священник сумел уговорить Робинсона. Бой состоялся. В восьмом раунде чемпион отправил соперника в нокаут. От сокрушительного удара Дойл потерял сознание, рухнул на жёсткий настил ринга, повредил себе основание черепа и на следующий день умер.

В этой короткой трагедии — бескрайний простор для создания сюжетов. Можно исследовать неожиданные мотивы, которые заставляют боксёров драться, как это сделал Джек Лондон в рассказе «Мексиканец». Можно рассуждать о жестоком мире спорта, тем более что после гибели Дойла на профессиональных рингах всего мира были изменены требования к настилу. Можно углубиться в человеческую психологию вплоть до мистики: вещие сны — тема неисчерпаемая. Можно сделать героиней девушку, потерявшую любимого, который рассчитывал боксом заработать на счастливую семейную жизнь. Можно следить за муками совести невольного убийцы, как в романе Курта Воннегута «Малый не промах», — к слову, Робинсон в течение боксёрской карьеры отдавал семье погибшего часть своих гонораров. Можно покопаться в совести священника, который уговорил молодого человека на убийство и сам стал преступником. Можно проследить жизненные пути всех участников трагического события. Можно описать неумолимый рок в духе рассказа О. Генри «Дороги судьбы»… Нет предела фантазии.

В 1981 году в баре Sourdough Saloon, что на углу Квин-стрит и Второй авеню канадского города Доусон, подгулявший шахтёр выпил очередную порцию рома и проглотил большой палец человеческой ноги, который плавал в напитке.

Этот реальный случай кого-то шокирует и заставит брезгливо поморщиться. Кто-то поторопится сделать из анекдотичной новости короткий рассказ в духе Чехова, О. Генри или Довлатова. А профессиональный автор сперва выяснит, как такое вообще могло произойти.

История уходит корнями в 1920-е годы. Торговец ромом Луи Линкен вёз в Доусон свой товар, попал в снежную бурю и отморозил пальцы на ногах. Спасая Луи от гангрены, его спутник, родственник и бизнес-партнёр Отто Линкен охотничьим ножом ампутировал пальцы. Их заспиртовали в бутылке рома.

Жутковатый сувенир передавался по наследству в течение полувека. К началу 1980-х им завладел хозяин бара Sourdough Saloon, капитан Дик Стивенсон — гений маркетинга. Он превратил пальцы, пропитанные ромом пятидесятилетней выдержки, в главный ингредиент фирменного коктейля и придумал особый ритуал. Тот, кто заказал коктейль с пальцем, должен был выпить ром, а палец подержать во рту и вернуть бармену.

Желающих оказалось неожиданно много, бар стал местной достопримечательностью, коктейль шёл нарасхват. Пьяный шахтёр, который проглотил палец в 1981-м, просто немного перестарался.

С тех пор в баре действует упрощённый ритуал. Заказавшему фирменный коктейль достаточно коснуться губами пальца, плавающего в роме: держать его во рту не надо. И всё же восемь из десяти пальцев Луи Линкена постепенно были проглочены или украдены посетителями. Не спас даже штраф — пятьсот долларов. Завсегдатаи бара помнят, как в 2013 году нахальный гость выпил коктейль, демонстративно проглотил палец и без возражений уплатил пять сотен. Хозяин увеличил штраф до двух с половиной тысяч, и на последние два пальца больше никто не покушался.

Впрочем, ходят слухи, что настоящих пальцев Линкена уже не осталось и бармен подкладывает в коктейль чьи-то чужие пальцы, а ещё — что эти пальцы жертвуют члены клуба, состоящего из отведавших Sourtoe Cocktail и таким образом прошедших посвящение. Так или иначе каждый, кто выпил фирменный коктейль, получает клубный сертификат.

Скудная фабула даже за счёт простой работы с информацией, а тем более после уточнения героев, мотивов их действий и направления развития событий, разворачивается в масштабную историю. Это может быть повесть в духе Джека Лондона о суровых мужчинах Севера, или плутовской роман в духе Василия Нарежного, или фантасмагория в духе Гоголя о приключениях частей тела, или трогательная сказка в духе Андерсена, или мистико-фантастический триллер в духе Мэри Шелли о новом Франкенштейне и его чудовищах, собранных из человеческих обрубков… Каждый автор выбирает жанр и форму рассказа на своё усмотрение.

В 1991 году исчез румынский крестьянин Василе Горгаш. Он продавал коров окрестным фермерам, держал торговую контору в соседнем селе и каждое буднее утро ездил туда на поезде.

Однажды после завтрака Горгаш, как обычно, ушёл на вокзал с билетом, купленным накануне. Когда он не вернулся ни к ночи, ни к утру, родственники обратились в полицию. Но и после того, как данные о розыске разместили в картотеке Интерпола, найти пропавшего не удалось.

Горгаш появился сам — спустя тридцать лет. Вошёл в дом и приветствовал семью, как обычно. На состарившемся мужчине были те же джинсы и куртка, что и в день пропажи, а в кармане лежал нетронутый билет на поезд тридцатилетней давности. Выходило, что Горгаш никуда не уезжал из своего села, где каждый житель на виду и невозможно прятаться столько времени. «Я был в другой комнате», — твердил он в ответ на все вопросы о своём исчезновении, но так и не объяснил, что это значит.

На первый взгляд — незамысловатая мистическая история. Но умелый автор может сделать из неё фантастический сюжет, и не обязательно про похищение инопланетянами. Может — притчу о поисках себя или о непонимании друг друга даже самыми близкими. А может — иронический детектив наподобие «Шведской спички» Чехова.

Всё зависит от фантазии, пристрастий и мастерства автора.

Что такое архетипические и кочующие сюжеты?

То, что знакомо каждому.

Француз Польти вслед за итальянцем Гоцци насчитал в мировой литературе тридцать шесть сюжетов. Американец Воннегут говорил о восьми, англичанин Букер о семи, аргентинец Борхес о четырёх…

Результаты затяжного теоретического спора не важны для практической писательской работы. Важно, что существуют вечные темы. Читателей продолжают волновать любовь и смерть, дружба и месть, подвиг и предательство, борьба за свободу и справедливость.

В ХХ веке германский психолог Карл Густав Юнг предложил ввести новый термин: «Архетипы — врождённые идеи или воспоминания, которые предрасполагают людей воспринимать, переживать и реагировать на события определённым образом».

В литературе архетип — удобный инструмент, которым автор пользуется при создании сюжета или героя, поскольку знает, как читатели будут воспринимать, переживать и реагировать в том или ином случае. А предсказуемая реакция вызвана тем, что архетипы не просто знакомы каждому читателю: они в буквальном смысле вечные. Их восприятие передаётся из поколения в поколение с незапамятных времён, как умиление от улыбки младенца или страх при виде змеи. Любовь — хорошо, смерть — плохо. Дружба — хорошо, предательство — плохо. И так далее.

На архетипах основаны кочующие сюжеты, которые ещё называют бродячими. Толковый словарь Ожегова определяет бродячий сюжет как «встречающийся в творчестве разных народов», толковый словарь Ушакова — как «переходящий из одной литературы в другую, международный сюжет».

Продолжая традицию антикоучинга — объяснять всё так просто, насколько возможно, — самое время уйти от наукообразных определений и коротко показать на международном примере: что такое архетипический кочующий сюжет? К тому же этот архетип встречается во многих списках базовых сюжетов мировой литературы.

Две с половиной тысячи лет назад пираты украли юную гречанку по имени Родопис. Её сделали проституткой, несколько раз перепродавали — в одну страну, в другую… Девушка трудной судьбы выросла изумительной красавицей и оказалась на берегу Нила. Во время купания Родопис бог солнца Гор в образе сокола унёс её сандалию и бросил у ног фараона. В Египте тогда ходили босиком, сандалии были редкостью, а тем более — такие изящные. «Владелица обуви ещё прекраснее», — решил фараон. По его приказу слуги нашли Родопис. Фараон увидел, что не ошибся; взял красавицу в жёны, и она стала царицей Египта.

Шестьсот лет назад в Корее рассказывали о юной Кхончхи. Мачеха заставляла её целыми днями рыхлить каменистое поле и выполнять всю тяжёлую работу по дому. Кхончхи беспрестанно рыдала. Её слёзы растрогали жительницу неба. Богиня спустилась на землю, помогла девушке быстро закончить работу и пригласила на праздник. По пути Кхончхи обронила в ручей шёлковую туфельку, расшитую цветами, — котсин. Туфелька приплыла к местному правителю. Он повелел найти владелицу котсин и женился на Кхончхи.

В 1634 году итальянский писатель Джамбаттиста Базиле опубликовал сказку, в которой девушка Лукрезуцция, для друзей просто Зезолла, с помощью няни показывала мачехе платья своей умершей матери. Когда мачеха склонилась над сундуком, Зезолла захлопнула крышку и сломала ей шею. Следующей мачехой стала бывшая няня. Теперь Зезолле приходилось работать по дому за мачеху и шестерых её дочерей. С помощью волшебного дерева, которое выросло на могиле матери, девушка не только справлялась со стиркой, уборкой и кухней, но и успевала бывать на королевских балах. Однажды она потеряла там пианеллу — здоровенную галошу с платформой высотой в локоть, которую надевали, чтобы не пачкался подол платья. По этой галоше Лукрезуццию сумели разыскать, и сиротка стала королевой.

В 1703 году за подписью Шарля Перро во Франции была опубликована сказка про Золушку. Героине пакостили злая мачеха и две её дочери, а помогала фея-крёстная. Благодаря волшебной помощи феи тыква превратилась в карету, мыши в коней, крыса в кучера, ящерицы в слуг, а лохмотья Золушки — в бальное платье. На балу в королевском дворце Золушка очаровала принца Мирлифлора. В полночь ей пришлось бежать, поскольку волшебство заканчивалось, и она потеряла туфельку — то ли хрустальную, то ли с дорогой меховой опушкой. Принц велел всем женщинам королевства примерить туфельку. Миниатюрная обувь подошла только Золушке, которая стала женой принца.

В 1812 году своей версией сказки поделились братья Гримм. Суровые германцы… убрали тыкву и животных, но добавили голубей и вернули в сюжет волшебное дерево. Голуби помогали девушке справиться с домашними делами, чтобы она успела попасть на бал у принца, проходивший в три вечера. Благодаря дереву Золушка трижды одевалась в драгоценные наряды и надевала в первые два вечера туфельки, расшитые золотом и серебром, а в третий — золотые. Поскольку она сохраняла инкогнито и в полночь сбегала, влюблённый принц пустился на хитрость. По его приказу лестницу намазали смолой, и одна из туфелек прилипла намертво. Принц традиционно искал беглянку по этой обуви. Дочери мачехи пытались его обмануть. Для того, чтобы ступня влезла в золотую туфельку, одна сестра отрезала себе палец, а другая пятку. Но туфелька пришлась впору только Золушке, и на свадьбе с принцем голуби выклевали мачехиным дочкам глаза.

В мире известны больше семисот вариаций этого сюжета, начиная с самой древней египетской и чуть менее древней китайской — до средневековой корейской и разнообразных европейских. Изменялись второстепенные детали, география, имена и национальный колорит, но архетип оставался прежним. Любовь и справедливость торжествовали. Трудолюбивая сиротка, связанная через золу с культом огня, пройдя череду испытаний, получала заслуженную награду, а коварные враги несли такое же заслуженное наказание.

Кстати, Родопис — вряд ли самая первая Золушка. Велика вероятность, что прекрасную гречанку позаимствовали из ещё более древнего кочующего архетипического сюжета, который по-прежнему жив и эффективен.

В 1980 году на экраны вышел фильм режиссёра Владимира Меньшова «Москва слезам не верит» — очередная версия Золушки в антураже Советского Союза с Верой Алентовой в главной роли. Юнг оказался прав: зрители были предрасположены воспринимать, переживать и реагировать определённым образом. Причём зрители не только в России. Архетипический сюжет успешно сработал на членах Американской киноакадемии, которые присудили фильму премию «Оскар».

В 1990 году появился ответ Голливуда на московские слёзы — фильм «Красотка» режиссёра Гарри Маршалла. Там Золушку даже упомянули в диалоге. Героиня Джулии Робертс была проституткой, как Родопис, и её приключения закончились так же удачно. Правда, номинация на «Оскар» премии не принесла, но «Золотой глобус» актриса всё же получила.

Писателю полезно знать и применять архетипические сюжеты, которыми полнятся успешные фильмы и книги. Знания сработают на этапе сюжетосложения и формирования героев: будет понятно, как отреагирует массовая аудитория в каждом случае. Знания помогут и ловко уходить от архетипа, если этого требует авторский замысел.

Драматург Евгений Шварц в дневниковой книге «Живу беспокойно…» вспоминал:

⊲ Мама терроризировала меня плохими концами. Если я, к примеру, отказывался есть котлету, мама начинала рассказывать сказку, все герои которой попадали в безвыходное положение. «Доедай, а то все утонут». И я доедал.

Использование архетипов, как и уход от них, должны работать на замысел и авторское послание.

Чем история отличается от сюжета?

Сложностью.

Литературные термины история и сюжет можно принять за почти синонимы. Между тем они принципиально различаются, хотя и взаимосвязаны.

Сюжет состоит из последовательности событий, а история — из реакций героев на эти события. «Собака умерла, и вскоре умер старик-хозяин» — это сюжет. «Собака умерла, и вскоре старик-хозяин умер от одиночества и тоски» — это история.

Любой хороший сюжет разворачивается в историю, но далеко не в каждой истории найдётся хороший сюжет. Умение сложить хорошую историю отличает профессионального рассказчика от остальных. Схема построения рассказа из какого-то количества частей и вообще любые схемы здесь не помогут. Без индивидуального мастерства, свободной фантазии, авторского языка, слога, стиля и других тонкостей не обойтись.

⊲ Командированного селят в комнату общежития с вахтовиками, которые провели вместе уже много времени. Когда все укладываются спать, один из вахтовиков говорит: «Девяносто восемь!» Остальные хохочут. «Тридцать пять!» — говорит другой вахтовик, вызывая новый взрыв смеха.

«Что это значит?» — удивляется командированный. Сосед объясняет: «Надоело рассказывать одни и те же анекдоты по многу раз. Мы их пронумеровали, чтобы не тратить времени».

Командированному хочется понравиться новым знакомым, и он говорит: «Сто шестьдесят четыре!» Вахтовики молчат. «Почему никто не смеётся?» — спрашивает командированный. «Известно, почему, — отвечает сосед. — Одни умеют рассказывать, а другие не умеют».

Даже для того, чтобы коротко пересказать известные сюжеты литературы, или перспективные фабулы, или знаменитые сказки, необходим определённый навык. При сочинении нового сюжета без такого навыка — и без понимания разницы между историей и сюжетом — обойтись тем более не удастся.

Писателю нужна оригинальность, о которой говорил Уайльд, но гнаться ради неё за сложным сюжетом — «ошибка выжившего» № 37. Или, вполне вероятно, — просто ошибка, вызванная тем, что автор путает историю и сюжет.

Хорошая история сложна, хороший сюжет прост.

Для рассказа истории могут понадобиться несколько сотен страниц, а для изложения её сюжета достаточно нескольких десятков слов. Обычно чем сложнее сюжет, тем у него меньше шансов понравиться публике. Он должен быть неожиданным, парадоксальным, провокационным, по возможности умным, но не заумным и не сложным.

Самые толстые книги, рассказывающие самые запутанные истории, построены на простых сюжетах.

Роман «Война и мир» сам Лев Толстой назвал «дребеденью многословной». Запредельное количество персонажей, мест действия, конфликтов, событий и масштабных картин создают сложную историю с простым сюжетом: война вторгается в мир людей и заставляет их разбираться в себе и своих отношениях друг с другом.

Роман «Улисс» Джеймса Джойса — литературная головоломка и лингвистический эксперимент. Читать книгу непросто даже носителям английского языка. Текст пронизан отсылками к древнегреческой мифологии, произведениям других писателей, истории Ирландии и точнейшей карте Дублина. Неотъемлемой частью сложной истории стали внутренние монологи персонажей с их потоком сознания. Для российских читателей к огромному роману приложен комментарий на двух сотнях страниц, который облегчает восприятие текста. А сюжет «Улисса», как и сказал Набоков, очень прост: главный герой в течение суток слоняется по городу, разбираясь в себе и своих проблемах; тем же заняты его спутники.

Роман «Игра в классики» Хулио Кортáсара — один из примеров сложнейшей истории, которую можно читать в порядке нумерации глав, а можно — в другой последовательности, предложенной автором. Трюк превращает книгу в головоломку. Из-за авторского эксперимента с формой читателю предстоит догадываться, какие события произошли с героем в реальности, а какие он выдумал. Череда загадок запутывает историю до крайности, хотя по сюжету всё просто: эмигрант из Аргентины живёт в Париже, разрывается между двумя женщинами и мучительно ищет смысл своего существования.

Роман «Внутренний порок» Томаса Пинчона принято считать самым простым для понимания из всех его романов. Но и там история — это сложное нагромождение странных ситуаций, странных действующих сил и странных персонажей, которые вдруг появляются, сумбурно сталкиваются и неожиданно пропадают. Дополнительную сложность придают рефлексии автора по поводу кризиса, охватившего США в конце 1960-х одновременно с закатом движения хиппи. А сюжет простой: детектив-наркоман по просьбе своей девушки разыскивает пропавшего миллионера.

Роман «Чевенгур» Андрея Платонова можно поставить рядом с «Улиссом» — не для сравнения размеров, а для оценки лингвистического эксперимента с изобретением новых слов и нарочито неудобными грамматическими конструкциями. Читателей запутывает абсурдная история. При этом сюжет несложен: сирота приноравливается к жизни строителей коммунизма, которые запретили труд и поклоняются солнцу.

Поэма в прозе «Мёртвые души» Николая Гоголя — история намного более сложная, чем кажется на первый взгляд. Главный герой — аферист, отставной чиновник-коррупционер полковничьего ранга. Уже непросто для читателя, привыкшего следовать за положительным героем. Сложность растёт по мере того, как в истории повторяется путь через круги ада, который описан в «Божественной комедии» Данте. Каждый помещик олицетворяет грех, соответствующий определённому кругу. Читатель вынужден разгадывать смысл «говорящих» имён и фамилий торговцев мёртвыми душами. Сами торговцы-помещики тоже духовно мертвы, хотя и мечтают о воскресении, и даже что-то для этого делают. Но их владения пока строго разграничены — в круге у каждого время застыло. Когда в усадьбе одного персонажа цветёт весенняя сирень, у соседей свинья на снегу хрустит коркой осеннего арбуза… История «Мёртвых душ» сложна, сюжет прост: ловкий мошенник — мастер психологических манипуляций, хорошо знакомый с несовершенством государственной статистики, — проворачивает финансовую аферу.

Желающие могут взять любую популярную историю и убедиться в том, насколько просто выглядит её основной сюжет — событие главного конфликта, который генерирует конфликты помельче и вызывает реакции персонажей, составляющие сложную историю.

Не надо писать, пытаясь усложнять сюжет. Когда читатели понимают, чем занят герой, их внимание не отвлекается от его сложной истории. Задача писателя не в том, чтобы читатель прошёл вслед за героем по самому сложному или по самому простому пути, а в том, чтобы всю дорогу было интересно следить за возникающими конфликтами и способами их разрешения.

Что такое конфликт?

Противоречие.

Причины противоречий могут быть любовными, социально-бытовыми, психологическими, философскими, идейными…

Большинство писателей используют четыре главных сюжетообразующих конфликта — раздельно или в комбинациях:

⊲ 1. Конфликт героя с самим собой, борьба с внутренними противоречиями.

2. Конфликт героя (протагониста) с антагонистом.

3. Конфликт героя с природой или высшими силами.

4. Конфликт героя со своим творением, которое вышло из-под контроля.

Основной конфликт задаётся сюжетом. Реакции персонажей — их действие или бездействие — формируют историю, которая ведёт героя от одной сюжетной точки к другой. В каждой точке возникают новые противоречия, очередные реакции создают очередной поворот, и это продолжается до тех пор, пока не исчерпают себя возникающие конфликты или пока у автора не иссякнет фантазия.

Не надо писать, ограничивая себя в движущих силах, которые развивают сюжет в историю.

Если развитием занимается герой-протагонист, — он обычно архетипичен и поступает так, как полагается архетипу. Протагонист конфликтует с антагонистом. Этот персонаж зачастую выглядит интереснее героя, потому что при его создании автора не сковывают строгие рамки архетипа, а значит, зло способно проявляться самыми затейливыми способами.

Движущей силой истории могут выступать события, которые от героя не зависят. Их инициаторы — другие персонажи, природные явления или действия других сил, неподвластных герою. Конфликтные ситуации для него создают войны, природные катаклизмы, интриги политиков…

Хорошая история раскрывает весь потенциал сюжета, но для этого у сюжета должен быть потенциал — в отличие от примера с анекдотом об Ахматовой, где всё сказано в одной фразе.

По мере развития сюжета в историю герой изменяется. Он может стать лучше или хуже, он может вообще погибнуть, но ни в коем случае не должен остаться прежним: это обязательное требование к хорошему сюжету, хорошей истории и хорошему автору.

Сложная история, развёрнутая из простого сюжета, может ответить на многие вопросы, вплоть до общечеловеческих, а может лишь сформулировать их, обозначить и предоставить читателю возможность самостоятельно найти ответы…

…но главное, изменения, которые произошли с героем в результате череды конфликтов, должны изменить и читателя. Если история не преподала никакого урока, она была рассказана зря, каким бы простым и понятным ни был сюжет.

Что такое логлайн?

Киносценарный термин, подходящий для литературы.

Так называют кратчайшее изложение сюжета в полусотне слов. По сути это анекдот, который предстоит развить в более подробный сюжет, а затем в историю.

Нет нужды втискивать в логлайн все сюжетные повороты. Для начала достаточно костяка истории — основного сюжета, который постепенно обрастёт живыми тканями и превратится в рассказ.

Логлайн должен отвечать на четыре главных вопроса:

⊲ 1. Кто главный герой?

2. К чему он стремится?

3. Что ему мешает?

4. Чем всё заканчивается?

Например, логлайн поэмы Гоголя «Мёртвые души» мог бы выглядеть так: «Отставной чиновник Чичиков по дешёвке скупает документы умерших крепостных, официально числящихся живыми, чтобы под залог мёртвых душ получить крупную ссуду. Вороватые помещики не прочь заработать на покойниках. Афера удаётся. Триумф Чичикову портят ревнивые дамы и другой жулик. Аферист вынужден бежать».

Логлайн поможет начинающему автору решить несколько задач:

⊲ 1. Сформулировать ключевые события и самому оценить историю, в которую развернётся сюжет.

2. Составить более подробную последовательность событий и в процессе работы следить за тем, чтобы история не отклонялась от сюжета: действия персонажей должны привести к реализации авторского замысла, а не противоречить ему и не уводить в сторону.

3. Представить идею своего произведения издателю.

Последний пункт имеет особенное значение, поскольку в издательствах редко читают рукописи начинающих авторов. Логлайн, стимулирующий фантазию и вызывающий желание самим придумать, как будут развиваться события, заинтригует редакторов и повысит шансы текста на то, что его прочтут целиком. А если произведение окажется таким же увлекательным и вдобавок будет хорошо написано, его вполне могут опубликовать.

В примере логлайна к «Мёртвым душам» сорок слов; желающие могут использовать ещё десяток и попробовать свои силы, чтобы получился более интригующий логлайн.

Сюжет, который невозможно изложить в сжатом формате или который в таком виде не вызывает любопытства, почти наверняка плох. Логлайн поможет обнаружить недостатки сюжета до того, как автор увязнет в плохо придуманной истории. Логлайн помешает зря тратить время на развёртывание плохого сюжета в бесперспективный текст. Пока сюжет свёрнут в логлайн, он весь как на ладони: его гораздо проще улучшить в миниатюре до начала работы над большим текстом.

В чём разница между логлайном, идеей и синопсисом?

В сущностях и в задачах.

Важно не путать логлайн с идеей, которая представляет собой более детальное описание будущей истории с авторским замыслом: о чём и ради чего пойдёт речь? Идея обычно занимает одну-две компьютерные страницы, где указана предполагаемая форма — рассказ, повесть или роман; время и место действия, общий настрой и специфика повествования — например, оно состоит из внутреннего монолога героя или из его переписки. Там же содержатся характеристики основных персонажей, важные особенности сюжета и некоторые справочные сведения, если они необходимы для понимания идеи.

В случае «Мёртвых душ» для понимания идеи необходимо знать подробности аферы Чичикова. В недавнем прошлом он был солидным чиновником, но проворовался и вышел в отставку. Ему хорошо известны слабые места в устройстве государственной машины. Чичиков знает, что помещики периодически отчитываются перед ревизорами о том, сколько у них крепостных душ. Крепостные, которые умерли после подачи отчёта, до подачи следующего формально числятся живыми. Это — мёртвые души, за которыми охотится Чичиков. У него нет поместья, а значит, не может быть и крестьян. Однако государство стимулирует заселение юго-западных областей России, где дворянам бесплатно предоставляются земли, а землевладелец получает право на покупку крепостных. Афера Чичикова состоит в том, чтобы скупить мёртвые души, до подачи отчёта выдавать их за живых и заложить, как имущество, в банк для получения крупной денежной ссуды. Благодаря цинизму алчных помещиков-продавцов Чичикову удаётся по дешёвке приобрести четыре сотни душ, которые сулят многократную прибыль.

Важно не путать логлайн с аннотацией — кратким описанием произведения, где уместны эмоциональные и сравнительные оценки: Гоголь — непревзойдённый знаток российской глубинки, души мертвы у самих продавцов мёртвых душ, события разворачиваются в богом забытой губернии, Чичиков повторяет путешествие Данте в преисподнюю… Задача аннотации — привлечь и заинтриговать уже читателя, а не редактора.

Логлайн с идеей, оформленной на его основании, позволяют составить синопсис — это по-гречески то же, что и конспект на латыни. В синопсисе автор излагает сюжет в развёрнутом виде, по ключевым сюжетным точкам — так, как будет рассказана история. Логлайн поможет следить за тем, чтобы событийный ряд синопсиса не уходил далеко от сюжета и замысла, а синопсис впоследствии точно так же поможет не сильно отклоняться от намеченных сюжетных точек в самóм произведении.

Успешные авторы, которые уверяют, что обходятся без написания логлайна, или идеи, или синопсиса, или без ещё какой-то подготовительной работы, наверняка лукавят. Даже рассказ требует подготовки, а в более крупных формах без неё просто не обойтись. Идти путём авторов, пишущих сразу набело, без чёткого сюжета и плана развёртывания этого сюжета в историю, — «ошибка выжившего» № 38 как минимум для начинающего писателя.

Когда не автор выстраивает в нужном ему порядке события и персонажей, а они тащат его за собой, творческий процесс наверняка будет очень увлекательным, но полноценного результата не принесёт. Произведение, которое могло бы стать бестселлером, не получится. Это графомания: болезненная страсть к процессу писательства и к публикации, а не к тому, чтобы рассказать увлекательную историю.

Здесь есть некоторый парадокс. Чем более занимателен сюжет, чем более увлекательна история и чем интереснее персонажи, тем выше вероятность того, что все они уведут писателя в сторону от замысла и поставят в тупик. Для автора, и тем более начинающего, который работает без чёткой формулировки сюжета, тупик почти неизбежен. Увлекательный процесс заставит забыть о результате. Выбраться из этого тупика можно, только уничтожив написанное.

Гоголь сжёг второй том «Мёртвых душ» по другим причинам. Но среди писателей редко встречаются способные уничтожить плод своего вдохновенного труда. Автор, который поленился до начала работы, станет заложником графомании. Он будет редактировать историю, дописывать, переставлять местами части, вводить или заменять персонажей… Всё это напоминает авральную приборку на палубе тонущего корабля — с тем же плачевным финалом.

Не надо писать, не подготовив логлайн, или идею, или синопсис, или хотя бы короткий план будущего произведения. В противном случае придётся встать в ряды безнадёжных графоманов, а не профессиональных рассказчиков, которые занимаются художественной литературой.

Уместно ли называть пишущих графоманами?

Речь о техническом термине.

Каждый автор может выбрать: ориентироваться ему на удовольствие от процесса писательства или на достойный литературный результат.

Графомания в медицинском смысле — это патология, зачастую связанная с целым букетом психических расстройств. Но антикоучинг не затрагивает столь деликатную и узкоспециальную область.

Графомания в литературном смысле обычно понимается как страсть к составлению текстов. Графоманом был поэт Дмитрий Хвостов, которого укорял за эту страсть полководец Александр Суворов. Графоманом был телеграфист П. П. Ж., строчивший каждый день любовные записки Людмиле Туган-Барановской. В графомании упрекали друг друга знаменитые писатели: к примеру, Марк Твен посвятил большую статью разбору прозы графомана Фенимора Купера. Среди нынешних, в том числе публикуемых авторов за многими водится графоманский грешок.

Писателей самокритичных и эрудированных примиряет с действительностью ирония Фёдора Сологуба. В 1910-х, когда российская литература испытывала экзистенциальный кризис, он стал невероятно знаменитым и говорил: «Что мне ещё придумать? Лысину позолотить, что ли?» А своей подруге — популярной писательнице Тэффи — признался однажды: «Я всех писателей разделяю на графоманов и дилетантов. Я графоман, а вы дилетантка».

Нобелевский лауреат Уильям Фолкнер тоже был снисходителен: «Сила, движущая писателем, — его сознание, что скоро, лет через семьдесят, он превратится в ничто, погрузится в вечное забвение. Поэтому он и стремится оставить после себя хотя бы надпись ″Здесь был Килрой″».

Плохо или хорошо быть графоманом — вопрос личного отношения к термину и тех задач, которые ставит перед собой автор. У графомана зачастую даже больше шансов увидеть своё имя на книжной обложке, чем у подлинного литератора. Правда, и успех будет не литературным, а маркетинговым.

Обижаться или не обижаться писателю, которого назвали графоманом, — каждый тоже решает сам.

Может ли сюжет гарантировать успех?

Не может.

Всем известно, что величайший автор сюжетов — сама жизнь.

Казалось бы, нет ничего интересного в судьбе латышского инженера, говорящего по-русски хуже, чем по-немецки, который служит начальником железнодорожной станции между Рязанью и Липецком. Станция такая крохотная, что там даже нет гостиницы…

…но вдруг в этой глубинке с поезда сходит бежавший из дома Лев Толстой, просится на квартиру к начальнику и умирает в его постели. «Есть от чего сбиться с пути и застрелиться», — с искренней писательской завистью говорил о таком сюжете из реальной жизни Юрий Олеша.

И всё же у писателя есть шанс выиграть на драматургическом поле. Секрет победы раскрыл кинорежиссёр Альфред Хичкок. В 1956 году он устроил предварительный показ своего фильма «Человек, который слишком много знал» и обмолвился о том, почему нельзя приносить фантазию в жертву документальному реализму: «Драма — это жизнь, из которой вырезаны скучные сцены».

До мира литературы мысль Хичкока дошла не сразу. Только в 1992 году её использовала Пэтси Роденбург:

⊲ Написанное Шекспиром можно представить как жизнь, из которой вырезаны все скучные части, но оставлены все захватывающие. Он может дать нам тридцать секунд нормальной жизни персонажей, прежде чем подвергнет их и нас ужасным испытаниям.

Жизнь как величайший драматург плодит бесконечное множество сюжетов, не разделённых на скучные и нескучные части. А в литературе успех зависит от одного сюжета, но прошедшего хирургическую обработку. Писателя дополнительно роднит с хирургом общая задача. Оба должны удалять лишнее, а не то, что угодило под скальпель, — иначе обоим нечего делать в профессии.

Роман «Тайна трёх государей» предлагает дополнительную подсказку для писателя: в жизни ничего нельзя стереть, зато многое можно дорисовать. У Владимира Одоевского в повести «Княжна Мими» живописец говорил: «Извините, что мои краски бледны: в нашем городе нельзя достать лучших». Писателю приходится доставать лучшие краски, чтобы читатель не скучал.

Вырезая и дорисовывая, каждый автор поступает по-своему.

Лев Толстой в романе «Война и мир» туго переплёл судьбы российских аристократов, оттенил родовитых петербуржцев и москвичей французской знатью во главе с императором Франции, а потом вытолкнул всех на грозный театр военных действий 1812 года, энергично черпая материал в мемуарах наполеоновского бригадного генерала Филиппа-Поля де Сегюра.

Джек Лондон в повести «Белый Клык» для украшения банального сюжета вывернул наизнанку пословицу «С волками жить — по-волчьи выть». Его герой — волк-полукровка, живущий среди людей, чьи законы более суровы, чем у волков.

Сюжет — это шампур, на который писатель нанизывает литературный шашлык: аппетитную фактуру, сочных героев, оригинальный стиль, лёгкий слог, острые проблемы… Без шампура шашлык развалится, но для того, чтобы блюдо стало по-настоящему привлекательным, автор должен сперва ответить сам себе на вопрос: чем оно будет отличаться от множества других таких же блюд? Ошибочный ответ уводит читателя к другому шашлычнику.

Ни одному автору ещё не мешал хороший сюжет, но не в сюжете заключается главный секрет успеха. Здесь можно снова вспомнить слова Грибоедова о Шекспире: «Он брал первый сюжет, но обрабатывал его по-своему. В этой работе он был велик».

Противостояние Монтекки и Капулетти за триста лет до Шекспира упомянул Данте в «Божественной комедии». Спустя полтора столетия Мазуччо Салернитанец написал первую известную новеллу о любви подростков из враждующих семей. Через полвека за дело взялся Луиджи да Порто, который дал главным героям имена — Ромео и Джульетта. Причём его история была автобиографичной: она рассказывала о перипетиях, выпавших на долю самого Луиджи и его кузины Лючии…

…а почти через столетие Маттео Банделло досочинил историю. Шекспир тогда ещё не родился. Хотя и его современник — испанский драматург Лопе де Вега, превративший трагедию Ромео и Джульетты в пьесу на пять лет раньше, чем Шекспир, — уступил британцу в мастерстве вырезания из жизни всего скучного и дорисовывания интересного.

Разные авторы пользовались одним и тем же сюжетом, но Шекспир «обработал его по-своему», и «в этой работе он был велик». Поэтому с конца XVI века и до сих пор самой популярной остаётся именно шекспировская версия «Ромео и Джульетты».

Мастер видит в материале то, чего не видят остальные. Из глыбы мрамора ремесленник рубит могильные плиты, похожие одна на другую, а художник отсекает лишнее, обрабатывает оставшееся и создаёт уникальную скульптуру. Материал один, уровни мастерства разные.

Даже лучший каррарский мрамор не гарантирует, что из него получится что-то выдающееся. Даже самый замечательный сюжет не даёт такой гарантии.

Успех может принести только история, написанная по этому сюжету.

Что в итоге?

Характерные «ошибки выжившего»:

№ 36 — использовать чужие сюжеты;

№ 37 — гнаться за сложным сюжетом;

№ 38 — пренебрегать проработкой сюжета.

Ошибок на этапе сюжетосложения заметно больше, но на эти стоит обратить внимание в первую очередь.

Не надо писать, ограничивая себя рамками фабулы — естественного хода событий: сюжет позволяет жонглировать событиями так, как необходимо автору, который хочет рассказать увлекательную историю; лишь бы она при этом не потеряла смысл.

Не надо писать того, что может написать каждый второй.

Не надо писать без сюжета: подмена его фабулой или потоком сознания делает пишущего автором не произведения художественной литературы, а чего-то другого — например, перевранной автобиографии из личного дела.

Не надо писать, перелицовывая хорошие анекдоты в большие рассказы: увеличение размера убивает анекдот, а не превращает в произведение литературы.

Сюжет любого произведения поначалу выглядит анекдотом, но в нём должен быть заложен потенциал для развёртывания в историю. Сюжет — это события. История — это реакции персонажей, а не избыточные подробности.

Не надо писать, используя чужие сюжеты, а тем более чужие истории: творческое переосмысление отличается от кражи интеллектуальной собственности.

Не надо писать, сразу бросаясь на фабулу, которая кажется практически готовой историей: для успеха истории необходим стильный и оригинальный сюжет, выбранный по принципу Оскара Уайльда.

Не надо писать, ограничивая себя в движущих силах: мотором, который развивает сюжет в историю, могут выступать и протагонист, и антагонист, и внешние силы или события, не зависящие ни от того, ни от другого.

Не надо писать, усложняя сюжет: он должен оставаться простым и не мешать читателю внимательно следить за сложной историей.

Не надо писать без подготовки логлайна, или идеи, или синопсиса, или хотя бы короткого плана будущего произведения: тот, кто пишет ради процесса, а не ради результата, обычно пополняет армию составителей текстов и не добирается до художественной литературы.

Когда хороший простой сюжет найден, приходит время сделать из него хорошую сложную историю, не забывая о том, что хорошая история — это жизнь, из которой вырезано всё скучное.

О передышке