«По минимальным данным фабричной инспекции Киевского округа, сверхурочные работы составляют до 300 часов в год, т. е., другими словами, рабочий день в непрерывных производствах длится до 13 часов.
В с. Богородском (Нижегородской г.), где расположено до 250 кожевенных и ряд других заводов (страшно подумать, что это за гиганты индустрии — 250 заводов на одно село. По три человека, что ли, в штате? — Авт.), рабочий день длится 15 часов…
В Нерехте (Костромской г.) 22 февраля 1905 г. на ткацкой и льнопрядильной фабрике Брюханова все рабочие (около 800 чел.) прекратили работу, выставив в числе требований… уменьшение рабочего дня до законных пределов. Дело в том, что когда владелец фабрики получил казенный заказ, то он, недолго думая, увеличил рабочий день на 2 ч. — работа идет с 5 ч утра до 8 ч. вечера (15 часов! — Авт.) вместо обычного — с 6 ч. утра до 7 ч. в. (13 часов, однако, — а как же закон? — Авт.) Добавочной платы за сверхурочную работу не выдавалось».
Как уже говорилось, шахтеры никакой поблажки не получали. Да и соблюдением законов на шахтах и в рудниках никто не заморачивался — если уж в Европейской России такое творилось, то что было в Сибири и на Урале, далеко от начальства?!
«На приисках Томского горного округа работы начинаются с 4 ч утра и кончаются в 7–8 ч. в., т. е. продолжаются 15–16 часов. Если исключить отсюда перерывы в 2–3 часа, то продолжительность рабочего дня определится никак не меньше 12–13 часов. Врач приисков мариинской системы[48] писал в 1899 году, что контрактами там рабочий день установлен: для зимнего времени 12-часовой, для летнего — 13-часовой.
На железных рудниках Кривого Рога работа, по личным наблюдениям инженера Преображенского за 1898–1899 гг., по всем районам только на 3 рудниках (из 23–25) работа ведется 12-часовыми сменами. На остальных же работа ведется без смены только днем, и продолжается от 4 часов утра до 7 1/2; ч. вечера, с 2-часовым перерывом, т. е. 13 1/2; часа в день. По словам Преображенского… “Когда мне приходилось спрашивать о причине такого странного отношения к закону, то на это отвечали, что ходатайствовали о причислении работ в криворожских рудниках к сельскохозяйственным”»[49].
Ага, сельскохозяйственные работы под землей. Разве что по уровню механизации совпадает — кирка, лопата да вагонетка. А ведь это было уже после принятия закона 1897 года. Впрочем, строгость российских законов, как известно, компенсируется необязательностью их исполнения.
Да, а положение рабочих напрямую зависит от уровня безработицы. С безработицей в Российской империи было всё хорошо. Разоряемая деревня выбрасывала в города все больше людей, которым было уже вообще безразлично, где и как работать, — лишь бы выжить. А уж после начала Столыпинской реформы, когда в массовом порядке стали появляться сельские пролетарии (ведь чтобы «справный» хозяин мог купить землю, «несправный» должен был ее продать), проблем у хозяев не возникало уже никаких. Тем более и наказаний за нарушение закона не было — максимум штрафанут, но штрафы не шли ни в какое сравнение с прибылями.
Вот ситуация в донецком бассейне — это уже 1909–1913 гг.
«На Юзовском заводе Украины и на многих шахтах мальчики работали по 12 и даже по 18 часов в сутки. Взрослые шахтеры спускались в шахту в 6 часов утра и работали до 6 часов вечера, а выходили наружу только в 7 часов вечера. Кременчугские булочники (Екатеринославской губернии) работали почти целые сутки без перерыва (не считая 3–4 часов, отводимых на сон. Выходных дней не было совсем). Рабочий день харьковских рабочих-конфетниц составлял 13 часов непрерывной работы. Рабочие подавляющего большинства сахарных заводов по-прежнему работали в две смены, по 12 часов каждая…»[50]
…
«Продолжительность рабочего дня работниц на табачных плантациях, не оправдывавшаяся никакими особенностями производства, достигала 18–20 часов в сутки, причем дневная работа по 14–16 часов сопровождалась в течение трех летних месяцев обязательной ночной работой».
Как добиться, чтобы люди безропотно трудились по 20 часов? Да очень просто: нанимать на работу детей. Положение украинских крестьян было еще более отчаянным, чем российских. В украинских селах наделы по 1 десятине не были чем-то исключительным, а Столыпинская реформа выдавливала людей в батраки. Так что желающих хватало — хоть как-то прокормиться.
«Работа на табачных плантациях была крайне изнурительной для девушек-работниц и совершенно непосильной для не окрепшего еще организма малолетних рабочих. При таком продолжительном и изнурительном труде питание рабочих было крайне недостаточным и недоброкачественным, а жилищные условия — невыносимыми. Эту картину нечеловеческого существования дополняло полное бесправие плантационных рабочих и зависимость их от произвола своей администрации (это то, о чем я думаю, или же что-то иное? — Авт.)»[51].
Положение усугублялось еще и беспощадной интенсификацией труда, увеличением темпа работы. Тех, кто не выдерживал, выкидывали за ворота. На сахарных заводах почти не встречались рабочие старше 40 лет. Куда они девались, достигнув «старческого» сорокалетнего возраста? Умирали, наверно… а как им жить, если они не могут работать?
На Юзовском заводе практиковали скрытое увеличение рабочего дня: постепенно сокращали перерывы на завтрак и обед, отменяли сокращение рабочего дня в предпраздничные дни.
На железных дорогах с 1885 г. по 1913 г. интенсивность труда увеличилась на 66 %, заработная плата — лишь на 26 %. Кстати, в случае интенсификации труда проигрывали те, кто работал повременно: вырабатывали они больше, а зарплата оставалась прежней.
Ну так что: были у рабочих основания требовать 8-часовой рабочий день? Или это их злодеи подучили, чтобы расшатать державу?
А сколько платили?
Если судить по книге «Гибель империи», то рабочие в России жили очень хорошо. В качестве примера автор приводит двух человек — отца будущего председателя Совета Министров Алексея Косыгина и Никиту Хрущева. Возьмем одного из них — Косыгина.
О. Тихон Шевкунов: «В идеологическом отделе ЦК КПСС Косыгину подготовили тезисы. Из них Алексей Николаевич с изумлением узнал, что советский рабочий сегодня живет в восемь раз лучше, чем рабочий в Российской империи в 1913 году. По воспоминаниям близких, А.Н. Косыгин был, мягко говоря, удивлен. В семейном архиве хранилась расчетная книжка отца, токаря на петроградском заводе № 1 акционерного общества “Г.А. Лесснер”. Что же в ней было зафиксировано?
На январь 1917 года токарь Н.И. Косыгин заработал 146 рублей. За февраль — 190 рублей. За март — 171 рубль. Дальше в табеле идут суммы свыше трехсот и даже четырехсот рублей, правда, они относятся уже к периоду инфляции послереволюционного времени».
Собственно говоря, дореволюционная инфляция тоже имела место, особенно после начала войны. Но ладно, пусть так, дело не в этом. Сия история не в самом лучшем свете выставляет в первую очередь самого Косыгина. Умнейший мужик, государственный деятель — ну не мог же он не знать, что его отец относился к тончайшему слою так называемой «рабочей аристократии»! Друг Сталина Сергей Аллилуев тоже был рабочим, однако сумел выучить шестерых детей в гимназии, имел хорошую квартиру, нанимал на лето дачу. Они оба — и электрик Аллилуев, и токарь машиностроительного завода Косыгин — могли получать по 170 рублей в месяц, могли и больше. Но судить по их зарплатам о жизни русских рабочих — все равно, что судить об уровне доходов современного россиянина… скажем, по зарплате квалифицированного айтишника, работающего на американскую корпорацию.
А как жили остальные?
Вот навскидку: среднегодовая заработная плата рабочих различных производств по Европейской России, все тот же 1913 год. Обработка хлопка — 215 рублей, шерсти — 210 рублей (меньше 20 рублей в месяц). Это текстильщики, одна из наиболее многочисленных отраслей в России. Механическая обработка дерева — 249 рублей. Обработка металлов (о, это чемпионы!) — 402 рубля, почти 35 в месяц. Убийственные химические производства (об охране труда тогда толком и на слышали) — 249 рублей[52]. Разделив на двенадцать, получим среднемесячную зарплату. По-разному, но не более 35 рублей в месяц. Это в среднем. У кого-то больше, а у кого-то и сильно меньше. У текстильщиков и до двадцати не доходило. Дневной заработок малолетнего рабочего (от 12 до 15 лет) составлял 1/3 заработка взрослого, женщины — 3/5 той же суммы.
Теперь мы можем объяснить, почему на текстильных предприятиях так мало платили. Во-первых, труд был достаточно неквалифицированным, во-вторых, примерно половину работников составляли женщины и еще какое-то количество — подростки. Примерно та же ситуация была на табачных, спичечных фабриках, на сахарных заводах — везде, где не требовался квалифицированный труд.
В одной из книг на моей полке очень подробно разбирается ситуация на Украине. (Книга издана в 1954 году, так что автор, конечно, врет, выполняя задание большевистской партии. Не врут только хрустобулочники.) Цифр там содержится очень много.
Итак, на крупных предприятиях России, подчиненных надзору фабричной инспекции, в 1901 году заработная плата составляла 200 руб. в год, а в 1913 г. — 263 рубля. Но это еще роскошь. На Украине в сахарной промышленности в 1910 г. средняя зарплата составляла 114,6 руб., а в 1913-м — 117 рублей. А стоимость жизни, между прочим, выросла.
Ясно, что на десять рублей в месяц прожить невозможно. Из чего следует, что заработок текстильщиков в семьях был дополнительным — то есть все те же женщины и подростки.