е работодателем, могло выглядеть и иначе. Например, так:
«При всяком заводе имеются рабочие избы, состоящие из помещения для кухни и чердака. Этот последний и служит помещением для рабочих. По обеим сторонам его идут нары, или просто на полу положены доски, заменяющие нары, покрытые грязными рогожами с кое-какой одежонкой в головах. Полы в рабочих помещениях до того содержатся нечисто, что покрыты слоем грязи на несколько дюймов… Живя в такой грязи, рабочие распложают такое громадное количество блох, клопов и вшей, что, несмотря на большую усталость, иногда после 15–17 часов работы не могут долго заснуть… Ни на одном кирпичном заводе нет помойной ямы, помои выливаются около рабочих жилищ, тут же сваливаются всевозможные нечистоты, тут же рабочие умываются…»
Но ведь это же не казарма, а прямо-таки целый дом, предоставленный хозяином. Просто у него специфическое внутреннее устройство.
Летом, когда в казармах было не продохнуть, а кровососущие насекомые размножались в угрожающем количестве, рабочие переселялись на «дачи». Только не надо обманываться термином — он из разряда черного юмора. Во Владимирской губернии это выглядело так:
«Они устраиваются где-нибудь поблизости фабрики, где есть свободное место, из разломанных ящиков, жердей и тому прочего хлама, видами и размером напоминая собою скорее собачью конуру или курятник. Примитивные эти жилья тянутся длинными линиями, и на первый взгляд посторонний, непосвященный наблюдатель не заподозрит в них человеческого жилья. В этих балаганчиках летом живут целые семьи…»
В Московской губернии преобладало, так сказать, «типовое строительство» рабочих дач.
«Они представляют собой небольшие ящики, сколоченные из досок; длина этих ящиков — около одной сажени, ширина менее 1 1/2; аршина, а высота 1 1/2—2 аршина. Вход в эти конуры имеет около 14 вершков вышины и 11 вершков ширины[61], так что входить в них можно только ползком, на четвереньках. Иногда такие конуры устраиваются в коридорах и в таком случае служат жилищем для рабочих в течение круглого года. И оказывается, что в таких собачьих помещениях живет от 2 до 3 рабочих. На фабричном дворе бывает иногда до 150 подобных конур»[62].
А съемные квартиры могли быть такими: «На Петербургском тракте квартиры для рабочих устраиваются таким образом. Какая-нибудь женщина снимает у хозяина квартиру, уставит кругом стен дощатые кровати, сколько уместится, и приглашает к себе жильцов, беря с каждого из них по 5 коп. в день или 1 руб. 50 коп. в месяц. За это рабочий пользуется половиной кровати, водою и даровой стиркой».
Или такими, как эта клоака в окрестности пороховых заводов. «В особенности ужасен подвал дома № 154: представляя из себя углубление в землю не менее 2 аршин, он постоянно заливается если не водою, то жидкостью из расположенного по соседству отхожего места, так что сгнившие доски, составляющие пол, буквально плавают, несмотря на то что жильцы его усердно занимаются осушкой своей квартиры, ежедневно вычерпывая по нескольку ведер. В таком-то помещении, при содержании 5,33 куб. сажен (при высоте потолка 2 с небольшим метра это комната площадью около 20 кв. м. — Авт.) убийственного самого по себе воздуха я нашел до 10 жильцов, из которых 6 малолетних (Это он нашел столько. А сколько во время его визита были на работе? — Е.П.)»[63]. Что там Достоевский с его «униженными и оскорбленными»? Разве это бедность? Ведь даже нищее семейство Мармеладовых жило хоть и в проходной комнате, но в отдельной, на одну семью, и в доме, а не в подвале — рабочие заводских окраин посчитали бы такие условия царскими!
Наконец, еще в начале ХХ века на многих предприятиях, особенно мелких, люди спали там же, где и работали.
Естественно, «рабочая аристократия» жила лучше. Вот, например, в каких условиях проживала в 1890 году семья квалифицированного мастера-котельщика.
«Жили тесно, всей семьей в одной комнате (отец, мать и трое детей. — Авт.), хотя снимали обычно целую квартиру из двух комнат и кухни. Но эта квартира была для нашей семьи источником дохода: одну комнату и кухню сдавали квартирантам, холостым рабочим, на которых мать стирала и готовила еду»[64].
Описанные ужасы относятся к 80–90-м годам XIX века и остались неизменными вплоть до 1905 года. Затем начались некоторые улучшения — впрочем, попечение властей о народе здесь ни при чем. Просто русская «элита» почувствовала дыхание народного бунта — и испугалась, на заводах и фабриках даже стали массово повышать зарплаты и улучшать условия. После подавления беспорядков пошел откат, усугубившийся промышленным кризисом.
В 1910 году кризис сменился подъемом. Число жилых помещений, как нетрудно догадаться, не увеличилось. Жилье строится тогда, когда есть платежепособный спрос, а с этой голи перекатной что получишь? Когда у нее в одном кармане блоха на аркане, а в другом — вошь на цепи…
Возьмем снова Новороссию, край шахтеров и металлургов. В Донбассе в 1911 году в казармах проживало 42 % рабочих, в 1912 г. — 44 % и в 1913 г. — 47 %[65]. Почти половина! Хороши же у о. Тихона «частности»…
Теперь поговорим об остальной половине — о тех, кто жил в «сравнительно благоустроенных» жилищах. В 1910 году было произведено обследование в Бахмутском уезде, 1638 квартир рабочих «Общества южнорусской каменноугольной промышленности». Производилось оно в ноябре-декабре, это важно. Юг-то он юг, но зимой там совсем не тепло.
«В результате обследования жилищ рабочих оказалось, что 40,4 % из них находились в полуземлянках и 2,5 % — в сарайчиках и летних кухнях… Жилищ с земляными полами было 71 %, и жилищ без потолков, т. е. хлевов, — 37,4 %. В 951 жилище было невыносимо холодно и сыро. Только в 442 квартирах было относительно тепло и сухо»[66].
Сколько человек набивалось в эти жилые помещения, прямо не говорится. Но выясняется, что в 18,7 % жилищ на человека приходилось от 1/10 до 2/5 куб. сажени воздуха, притом что нормой считалось в спальных помещениях 1,1/2 куб. сажени, а в мастерских и цехах — целых три, и это при наличии вентиляции. (Кубическая сажень — это около 10 кубометров. Норма в то время была 1,5 куб. сажени на человека при наличии вентиляции.) Получается, что почти 20 % рабочих умудрялись ночевать в помещениях, где на их долю приходилось от одного до шести кубометров воздуха. Где-то примерно объем конуры для крупной собаки. И только 15,7 % жилищ имели объем воздуха больше полутора кубических саженей, или, в пересчете на квадратные метры (при высоте потолка в 3 метра), от 5 кв. метров на человека. Квартир с нормальным освещением не было вообще (впрочем, при таком рабочем дне зачем им вообще было освещение? Прийти с работы, что-нибудь съесть — и спать…).
Вот еще нюанс быта: «В силу недостатка воды население стремилось обеспечить себя хотя бы питьевой водой, не претендуя на её хорошее качество. Для стирки белья, мытья и т. д. употребляли шахтную воду или воду из луж и прудов. Однако шахтная вода была крайне загрязнена. Дело в том, что в шахтах клозетов не было. Нечистоты, разбросанные всюду, смешивались с шахтной водой, и затем эта же вода шла рабочим семьям в употребление. Поэтому возникали частые эпидемии брюшного тифа и холеры, уносившие в могилу много тысяч жертв»[67].
В России люди жили получше, чем на Украине (по крайней мере в крупных городах). Но не надо обольщаться: с одной стороны, шел промышленный подъем, с другой — Столыпинская реформа выбрасывала в города разоренных крестьян. Строил ли кто-то новые дома для рабочих? А оно кому надо?
Дальше о. Тихон говорит вещи воистину загадочные и взятые неведомо откуда.
«По ситуации на первый послереволюционный 1918 год рабочие жили:
— на предпринимательских квартирах (т. е. предоставленных работодателем, чаще всего бесплатно) — 23,8 %;
— в своем доме или в доме своей семьи — 30,4 %;
— в бесплатных квартирах — 7,5 %;
— на съемных квартирах — 38,3 %».
Про предоставленное работодателем жилье мы уже писали. Интересно, можно ли назвать рабочую казарму «квартирой»? Ясно дело, если казармы, каморки, рабочие избы существовали в 1913 году, то и к 1918-му они никуда не делись. И это «чаще всего бесплатно» — лукавство, потому что «чаще всего» даже за место в казарме приходилось платить.
Насчет своих домов — тоже понятно: в пригородах, по деревням близ заводов — как на Урале или в том загадочном селе Богородском, где помещалось 250 кожевенных заводов. По сравнению с рабочими казармами и деревенская изба — хоромы.
Съемные квартиры — это тоже понятно, мы и о них писали. А что это за бесплатные квартиры? Неужто от государства? Да ну?!
Было бы непонятно, если не взглянуть на дату — 1918 год. Большевики беспощадно «уплотняли» прежних хозяев жизни, подселяя в барские квартиры рабочие семьи, откуда и берут начало знаменитые коммуналки. О, да — с точки зрения современного интеллигента это ужас-ужас, — а если взглянуть на ситуацию глазами рабочего, проживавшего с семьей в подвальной клетушке, которую делил еще с одним семейством да вдобавок сдавал койку квартиранту? Ведь все познается в сравнении, правда?
Расходный материал как он есть
Мы еще условий труда не касались. Половину жизни, не меньше, рабочие проводили на своем рабочем месте. Да, существовали заводы и фабрики, где хотя бы относительно соблюдались требования гигиены, охрана труда, хотя бы попытки такие были… Их очень любят приводить в пример наши монархисты. Сколько таких было? От 1 до 5 % общего числа. А остальные?