Современные авторы перечисляют то, что новая власть делала в этой области. Нет, конечно, декреты об охране материнства и детства, ясли и женские консультации, которые начали расти как грибы даже во время войны, — дело хорошее, но до многомиллионной сельской России вся эта красота еще и близко не доходила. И остается вопрос: как сумели?
Ответ у меня только один. В российской деревне был чудовищно, запредельно низкий уровень гигиены. Любой, и болезни там плодились всякие — от сифилиса до желудочно-кишечных хворей, для грудничков особо опасных. В разные годы до трети малышей умирали именно от поноса. А с чего начиналась культработа в деревне? Правильно, с избы-читальни. А чем занимались ребята-избачи? Приглашали лекторов или, за неимением, проводили лекции сами. А о чем? Ну, конечно же, о различиях в позиции Сталина и Троцкого, о чем еще-то?
Короче: если что и могло так резко снизить смертность, когда и программы государственные не были составлены, и врачи еще не обучены, так это лишь не использованный ранее ресурс: лекции по гигиене. Другого ничего просто не придумать. Учили мыть руки, кипятить питьевую воду, морить вшей, кормить хотя бы детей из отдельной посуды и прочим премудростям, которые сейчас кажутся очевидными. Ну, так то сейчас — а в России того времени во многих местах еще считали, что если нужник стоит в десяти метрах от колодца — то ничего страшного, отдельная посуда и полотенце — барские вытребеньки, а тараканы в доме — к богатству.
Эта версия тем более правдоподобна, что первый нарком здравоохранения, создатель советской медицины Николай Семашко, с 1921 года заведовал в Московском университете именно кафедрой социальной гигиены. В молодости он хоть и недолго, всего три года, но работал врачом в Орловской и Самарской губерниях — насмотрелся.
Что мешало проводить такую работу в царской России? Это ведь дешево, нетрудно и эффективно. Не додумались? Вменили и эту обязанность земским врачам и успокоились?
Кстати, почти все болезни, начиная с 20-х годов, постепенно отступали. Не полностью все и не сразу — малярия, например, выдала рекордную эпидемию в начале 30-х, но потом за нее взялись всерьез и за 30 лет добили — причем в этот период уместилась еще и Великая война.
…Можно, конечно, назвать все вышеописанное «сбережением народа», но мне почему-то кажется, что власти на народ было наплевать. Оттого-то и выкосили в Гражданскую войну эпидемии больше людей, чем собственно боевые действия. Это когда имперское здравоохранение еще сохранилось. А в Великую Отечественную созданное стахановскими методами здравоохранение советское вообще не допустило крупных эпидемий — даже в блокадном Ленинграде. Впрочем, советская медицина, несокрушимая и легендарная, — это уже совсем другая история…
Зачем чумазому грамота?
О. Тихон Шевкунов. «Только в первые пятнадцать лет правления Николая II было открыто больше образовательных учреждений — школ, училищ, институтов, университетов, чем за весь предшествующий период российской истории».
Это, опять же, любимый аргумент монархиста — темпы развития. Ну, и еще, конечно, вал, как же без него? А каким он был, этот предшествующий период? С чего стартовали?
Судя по исходным цифрам, почти что от плинтуса. Причем до плинтуса этого спустились со вполне приличного уровня.
Поголовных переписей в допетровские времена не проводилось. Но некоторые данные все же существуют. Согласно подсчету историка Соболевского, в XVI–XVII веках на Руси были грамотными около 70 % духовенства, 70 % купцов, не менее 20 % посадских (то есть горожан) и не менее 15 % крестьян[107]. В первое и второе верится слабо. Трудно представить себе неграмотного купца. Что же касается духовенства, то, во-первых, церковная служба ведется по книгам, а во-вторых, во времена князей существовали так называемые изгои (люди, выпавшие из своей социальной среды), в число которых включался «поповский сын, грамоты не знающий». Стало быть, духовенство было грамотным поголовно.
Согласно переписи 1897 года, в Российской империи грамотных насчитывался 21 % населения — то есть примерно как в XVII веке. Сделав поправку на детишек до 7 лет, эту цифру можно несколько повысить — скажем, до 25 %. Среди сельского населения были грамотными, т. е. умели читать, 25 % мужчин и 10 % женщин, а в общей массе — 17,5 %. Среди горожан — 45 % мужчин и 35,5 % женщин (среднее — 40 %) [108].
Получается, за триста лет династии Романовых дело народной грамотности практически не продвинулось?
Для сравнения: в США, Германии, Великобритании, скандинавских странах умели читать и писать более 90 % населения. К 1910 году Европа достигла поголовной грамотности.
Перспективы тоже не радовали. В 1898 году 65 % детей школьного возраста школу не посещали[109]. А значит, большинству из них грамотными не бывать. Да и некогда учиться — работать надо. С какого возраста трудились российские детишки, мы уже знаем.
Тут следует понимать некоторые неочевидные моменты. Что такое грамотность? Это не образование, отнюдь. Грамотным считался человек, умеющий читать и писать. Малограмотным — тот, кто умел только читать. Однако в статистике различие не делалось. Можешь прочесть простой текст, хотя бы по складам — всё, грамотный. Но согласитесь, что умение читать по складам не дает человеку возможности прочесть хоть что-либо, кроме самого простого текста, и выше уровня вывесок он не поднимется.
Имелись и занятные нюансы. Например, мне всегда было любопытно, почему по России грамотных было 25 %, а в Финляндии — 75 %. Тут можно было бы поговорить о какой-то особой культурности именно финского народа — но в реальности все оказалось проще. Обратимся снова к воспоминаниям Адольфа Тайми.
«Отец умел читать и кое-как писать. Мать знала чуть больше. Этим они были обязаны правилам лютеранской церкви, к которой принадлежали. Согласно этим правилам, вступить в брак можно было только после конфирмации. А для того чтобы получить причастие, нужно было знать грамоту. Поэтому отец был принужден в семнадцатилетнем возрасте посещать воскресную школу при кирке, а мать в эти же годы овладела чтением и письмом самоучкой»[110].
Вряд ли рабочему и домохозяйке так уж сильно нужна была грамота — но иначе не поженят! К сожалению, в православной церкви такого правила не имелось.
К восьми годам мальчик умел читать, кое-как писать, складывать и вычитать — мать научила. Тем не менее он все-таки решил пойти в школу — сам, как толстовский Филипок. Обучение выглядело весьма колоритно (впрочем, такими были тогда почти все начальные школы).
«Наша школа принадлежала приходу финской церкви. Это была трехклассная начальная школа. Все классы, 60–70 мальчиков и девочек, помещались в одной комнате и занимали, соответственно, три ряда парт, между которыми прохаживался учитель. За учение взималось по три рубля в год. Но и эти небольшие деньги не так-то легко скапливала моя мать»[111].
Каким образом один учитель ухитрялся обучать сразу три класса — тайна. Но явно тогдашние школы были очень непохожи на нынешние.
Как бы то ни было, положение в империи создалось отчаянное. Западный мир уверенно двигался по пути технического прогресса. Но о каком промышленном развитии могла идти речь, если половина горожан не способна даже прочесть надпись на стене цеха? А вторая половина способна, но… опять же, есть нюансы!
Читателю Адольф Тайми еще не надоел? Тогда давайте снова обратимся к его воспоминаниям. Данный товарищ на медные деньги и слезы матери сумел все же закончить высшее начальное училище (примерно уровень нашей семилетки). В пятнадцать лет он пришел на завод к отцу, в котельный цех.
«Отец передавал мне известные ему производственные навыки… Когда ему нужно было узнать, какой длины лист железа необходим для котла, он открывал свою неизменную спутницу — объемистую тетрадь, в которой были записаны все обычно встречающиеся размеры. Я же, зная диаметр котла, по школьной привычке применял известную формулу определения длины окружности — умножал диаметр на три целых и четырнадцать сотых. И тут у нас с ним происходили споры. Я отстаивал точность своего вычисления, результатом которого часто бывало число с десятичной дробью. А отец в своей тетрадке, имевшей, может быть, тридцатилетнюю давность, находил округленные и приближенные величины».
Как все же просто было остановить производство в цехе. Спереть у мастера его тетрадку — и все, работа стоит! Впрочем, это еще не конец темы.
«Когда мы делали сухопарники для топочных котлов, у нас также возникал спор. Нижнюю кромку листа, из которого склепывался сухопарник, следовало вырезать извилистой линией, в соответствии с формой котла. Отец намечал эту линию на глаз. Я, пользуясь школьной геометрией, доказывал ему, что он размечает неточно и что сухопарник неплотно ляжет на корпус котла. “Тут будет зазор, приблизительно в восьмую дюйма”, — утверждал я. Отца это не смущало. “Пустяки, — отвечал он, — сделаем жаровню, нагреем, молотком и гладилкой пригладим, а болтами натянем. Будет ладно! ”»[112].
Классика анекдота: «после сборки обработать напильником» — явно пришла из соседнего цеха. Но вот вопрос: при повышении давления какой котел легче взорвется — высчитанный по школьной премудрости или тот, у которого после «пригладим» и «натянем» образуются дополнительные зоны напряжения?
…Правда, хозяева тоже не стремились к техническому совершенству своих заводов и особенно фабрик — чисто по той же причине: как дать полуграмотному рабочему сложный станок? Россия отставала все больше и, невзирая на рекордные темпы развития, уверенно двигалась к состоянию «отстала навсегда». Как в свое время сказал товарищ Сталин: «Кадры решают все!»