этот царь. Идея была предельно проста: вынудить у Николая отречение, посадить на трон малолетнего наследника и дать ему хорошего регента. Кого именно? Уже в горячие дни, уговаривая Совет согласиться на этот вариант, Милюков говорил о брате царя, великом князе Михаиле. В качестве аргумента в пользу тандема Алексей — Михаил он приводил, что «один — больной ребенок, а другой — совсем глупый человек», государственными делами не интересуется, с головой погружен в конный спорт. Несколько ранее в тех же кругах заговорщиков называли другую кандидатуру — Николая Николаевича, главнокомандующего первых дней войны. Правда, главнокомандующий из него вышел весьма средний, но ведь регент — это совсем другое! Делай, что бояре говорят, и будет тебе счастье!
Вот только Николай II, не зря прозванный «византийцем», поломал всю игру: он отрекся не только за себя, но и за сына, в пользу брата Михаила. Который тоже не горел желанием брать корону в сложившихся обстоятельствах. Во-первых, он хорошо знал своего брата. Было у Николая такое: когда на него очень сильно нажимали, он подписывал неправильный документ, который впоследствии можно было законным образом отменить. Сейчас монархисты из кожи вон лезут, доказывая, что отречение не имеет законной силы. Скорее всего, так оно и было. Кто же знал, что во всей огромной России не найдется никого, кто опротестовал бы отречение? Отставку непопулярного царя страна приняла с восторгом. Но в начале марта Михаил этого знать не мог. И хорош бы он был, если бы принял корону, а потом ее пришлось бы возвращать обратно.
Во-вторых, надо быть полным дураком, чтобы брать царскую власть в условиях поднимающейся революции, тем более когда народ так радуется свержению самодержавия. Когда к нему явились представители Думы, Михаил выслушал все речи, а потом задал Родзянко прямой и грубый вопрос: гарантируют ли ему господа думцы только корону или также и голову? А вот когда все устанут от свободы, накушаются волюшки по горло, тогда-то и надо выходить на сцену. Конституционная монархия — она ведь все равно монархия, правда? А могут карты лечь и иначе: демократическое правительство окажется таким беспомощным, таким непопулярным, что одумавшийся народ проголосует за еще полгода назад столь ненавистное самодержавие. Кто знает, что завтра Буке в голову придет? Кто угодно, только не Михаил.
Ввязываться в борьбу за власть великий князь не хотел — но ведь и другим не дал! Достойный брат Николая, он выдал совершенно гениальный по иезуитству ответ: «Принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля всего великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского». Короче говоря, Михаил Романов потребовал Земского собора.
Это один слой событий. Другой слой — действия думцев.
На поверку оказалось, что господа российские либералы совсем не хотели республики! Их идеалом была конституционная монархия — как в Англии. Они вообще очень любили Англию как светлый политический идеал, но грядущее государственное устройство России видели весьма туманно. По состоянию на февраль 1917 года российская либеральная мысль дошла до следующего механизма: Государственная дума назначает правительство, которое ей же и подотчетно, но при этом страна представляет собой конституционную монархию. Зачем думцам нужен был все время мешавший им царь? А чтобы на всякий случай подстраховать демократический идеал железной рукой диктатора. Мало ли что?
Как это было в 1993 году: когда в стране возник кризис власти, встал президент и приказал расстрелять парламент. А потом снова сел в позу «народного избранника», выбрали новый парламент, и опять началась демократия. Наверное, так — иначе совершенно непонятно, почему господа со столь ярко выраженными демократическими симпатиями не провозгласили Россию республикой.
…Итак, пользуясь отчасти спровоцированными, отчасти спонтанными беспорядками (народ — он всегда не против побузить), думцы попытались в очередной раз вырвать у царя вожделенное право формировать правительство. В ответ, в ночь с 26 на 27 февраля, они получили традиционный указ «о перерыве занятий Государственной думы». На следующий день, 27 февраля, несколько членов уже распущенной Думы образовали орган с редкостно корявым названием: «Временный комитет для восстановления порядка и сношения с учреждениями и лицами» — и стали «сношаться» — писать воззвания, призывая к формированию правительства «народного доверия». Одно из первых воззваний «Временного комитета» было адресовано генералам:
«Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно беспомощна восстановить нарушенный порядок. России грозит унижение и позор, ибо война при таких условиях не может быть победоносно окончена. Считаю единственным и необходимым выходом из создавшегося положения безотлагательное призвание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения… Медлить больше нельзя, промедление смерти подобно», — писал председатель Госдумы Родзянко в обращении к командующим фронтами.
В этом обращении четко видны все приоритеты устроителей Февраля. Война до победного конца; беспокойство о том, как Россия будет выглядеть в глазах «мирового сообщества»; правительство, назначаемое Думой. Им и надо-то было продержаться до конца войны, а там пусть Учредительное собрание разбирается с этим борделем. Огромное преимущество демократии: что бы ни наворотил тот или иной деятель, он всегда имеет возможность подать в отставку и уехать в имение выращивать орхидеи или разводить борзых. Цари о таком и не мечтали!
Итак, это был заговор или, точнее, заговоры. Сколько их было, кто в них участвовал — рассказал в донесении от 4 апреля 1917 года французский военный разведчик капитан де Малейси.
«Лидером искусно и давно подготовленного заговора был Гучков[140], поддержанный Техническими комитетами[141] при содействии вел. кн. Николая Николаевича, охотно согласившегося на проникновение таких организаций в армию для ее снабжения. Менее открыто, но эффективно действовал ген. Алексеев по договоренности с большинством генералов, в том числе с Рузским и Брусиловым, не говоря о других, также предоставивших этим комитетам возможность проведения необходимой пропаганды в частях под их командованием. Алексеев уже давно контактировал с Гучковым, втайне содействуя всем своим авторитетом в армии ходу последующих событий…
…Видным организатором выступил британский посол сэр Джон Бьюкенен, верховодивший всем заодно с Гучковым. В дни революции русские агенты на английской службе пачками раздавали рубли солдатам, побуждая их нацепить красные кокарды. Я могу назвать номера домов в тех кварталах Петрограда, где размещались агенты, а поблизости должны были проходить запасные солдаты. Если Англия и ускорила события, то она перестала играть роль хозяйки положения, когда император уволил в отставку самого могущественного ее агента Сазонова[142]. И тогда с целью остаться арбитром при сохранении общего руководства делами и ходом военных действий она перешла на сторону революции и ее спровоцировала. Лорд Мильнер[143] во время пребывания в Петрограде, это вполне установленный факт, решительно подталкивал Гучкова к революции, а после его отъезда английский посол превратился, если можно так выразиться, в суфлера драмы и ни на минуту не покидал кулис…»[144]
Интереснейшие мемуары оставил этот самый сэр Джон Бьюкенен, многих привечавший в своем хлебосольном доме. «Дворцовый переворот обсуждался открыто, и за обедом в посольстве один из моих русских друзей, занимавший высокое положение в правительстве, сообщил мне, что вопрос заключается лишь в том, будут ли убиты император и императрица или только последняя». Отличный посол, вы не находите?! Позволяет у себя за столом открыто обсуждать подробности заговора против главы страны пребывания!
Несколько позже в игру включились французы, которые курировали эсеро-меньшевистскую часть новой власти. (Кстати, чехословацкий корпус, с мятежа которого началась полноценная гражданская война и который, совместно с эсерами, создал первые антибольшевистские правительства, официально являлся частью французской армии. Британцы же, в свою очередь, финансировали генералов Деникина и Миллера — последний «наводил порядок» на севере России.)
Но почему? Зачем союзникам понадобилось менять царя воюющей в одном строю с ними державы? То, что русскую верхушку он достал уже до печенок, — проблемы русской верхушки, но британцам-то это к чему?
И вот тут нас иногда подводит любовь к стратегическому мышлению. Но ведь не все события в мире происходят из далеко идущих соображений, сплошь и рядом во главу угла ставятся сиюминутные интересы. Есть, например, такое мнение, что украинский майдан 2014 года произошел не по причине каких-то умных стратегий, а просто потому, что американцы захотели Севастополь[145].
Какие сиюминутные интересы могли быть у британцев во время войны? Война, конечно, что же еще…
Интереснейшую вещь сказал Сталин на VI съезде РСДРП(б). Звучало это так: «Если союзный капитал, видя, что царизм идет на сепаратный мир, изменил правительству Николая, то ему никто не мешает порвать с нынешним правительством, если оно окажется неспособным сохранить “единый” фронт. Милюков сказал на одном из заседаний, что Россия расценивается на международном рынке как поставщик людей и получает за это деньги, и если выяснилось, что новая власть, в лице Временного правительства, неспособна поддержать единого фронта наступления на Германию, то не стоит и субсидировать такое правительство».