аяния. Разве это нормально? У нас всё ненормально, оттого все это происходит, и никто не знает, как ему поступить не только в самых трудных обстоятельствах, но и в самых простых. Я бы написал об этом. Я бы мог сказать много хорошего и скверного и для общества, и для правительства, а этого нельзя. У вас о самом важном нельзя говорить»[154].
Согласитесь, прелестно! Духоскрепнейшие столпы режима готовы смиренно наблюдать за убийством царя-батюшки, лишь бы их прогрессивные интеллигенты не осудили! И это почти за сорок лет до революции! Может, в таком случае с самим режимом что-то не так, если он со всеми своими полицией, жандармерией и Русской православной церковью не может обеспечить лояльность даже Суворина с Достоевским? Что уж там говорить о безусых студентиках да трепетных курсистках, которые все эти десятилетия в революцию уходили? Значит, имелось у врагов престола нечто столь притягательное, что в итоге оказалось сильнее всей тогдашней вертикали власти?
Митрополит Тихон на этот сам собой напрашивающийся вопрос не отвечает. Только велеречиво разглагольствует про одержимость прогрессивной общественности и про упадок духовности, но причин не называет. Зато всеми силами пытается оправдать последнего российского императора, который вёл в дни своего свержения себя чрезвычайно пассивно. Такое поведение категорически осудил глубокочтимый питерскими прихожанами митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн Снычев. Кстати, убеждённый монархист:
«Ведь он был помазан миром на царство, с тем чтобы вместе с народом выполнять свой долг перед Отечеством. В таком случае правомочно ли было его отречение от престола?
— Вы считаете, что он тогда проявил малодушие?
— Да, я так считаю. Допустим, он почувствовал, что потерял доверие народа. Допустим, была измена — измена интеллигенции, измена воинская. Но ты же царь! И если тебе изменяет командующий, отстрани его. Надо являть твёрдость в борьбе за Российское государство!
— Да, это, конечно, была слабость.
— Недопустимая слабость. Говорят: а что мог он сделать, если измена уже свершилась? Но иерархи наши, в частности митрополит Вениамин (Федченко), участник этих событий, однозначно высказывают мнение: да, со стороны царя это была слабость. Если уж страдать до конца, то на престоле. А он отошёл от власти, передал её по сути Временному правительству. А кто его составлял? Масоны.
— Враги.
— Да, враги. Вот так и открылась дверь для революции»[155].
Ещё резче выразился митрополит Нижегородский и Арзамасский, Николай Кутепов, раненный под Сталинградом и потерявший там пальцы обеих ног:
«Он государственный изменник. Почему? Ему было вручено все для правления. И даже Священное Писание гласит, что “правитель не зря меч носит”, для того чтобы усмирять тех горлопанов, которые восстают против. Далее. Практически он, можно сказать, санкционировал развал страны. И в противном меня никто не убедит. Что он должен был делать? Он должен был применить силу, вплоть до лишения жизни, потому что ему было всё вручено. Он счёл нужным сбежать под юбку Александры Фёдоровны»[156].
Владыка Тихон отвечает коллегам с позиций защиты светских общечеловеческих ценностей:
«Если Николай II имел бы даже возможность призвать верные войска на свою защиту, он тем самым начал бы гражданскую войну! Стратегия сохранения власти любой ценой была неприемлема для российского императора»[157].
Стратегия сохранения власти любой ценой была не то что неприемлема, но и обязательна для Николая II. Заполняя анкету первой всероссийской переписи населения 28 января 1897 года, царь в графе «Занятие, ремесло, промысел, должность или служба» написал «Хозяин земли русской». Таковым, согласно закону о престолонаследии, он стал, унаследовав престол после смерти отца — императора Александра III.
Поскольку на момент переписи Россия являлась абсолютной монархией, это чистая правда, но не вся. На церемонии коронации царя, как совершенно верно напомнил владыка Иоанн, помазали на царство святым миром, то есть освящённым ароматическим маслом, вместе с супругой. После того как митрополит Санкт-Петербургский Палладий совершил сие таинство, Николай стал помазанником Божьим. Именно это и имел в виду царь Иван Грозный, когда в письме польскому королю Стефану Баторию 29 июня 1581 года назвал себя государем «по божью изволенью, а не по многомятежному человечества хотению»[158].
Подробнее этот аспект отречения осветил профессор Московской Духовной академии, доктор богословия Алексей Осипов:
«Он [Николай II. — Ю.Н.] при этом не только противозаконно отрёкся за Наследника, не только передал власть тому (Михаилу), кто даже не знал об этом, а когда узнал, не принял её, но и прямо преступил решения и клятвы Великого Московского Собора 1613 года, постановившего: “Заповедано, чтобы избранник Божий, Царь Михаил Федорович Романов был родоначальником Правителей на Руси из рода в род, с ответственностью в своих делах перед Единым Небесным Царем. И кто же пойдёт против сего соборного постановления — Царь ли, патриарх ли, и всяк человек, да проклянется таковой в сем веке и в будущем, отлучен бо будет он от Святой Троицы”… В этом отречении есть и другая сторона — сакральная. Помазание Государя на царство означает ниспослание ему дара вспомоществующей благодати в управлении государством. И хотя это помазание не входит в традиционное число церковных таинств, тем не менее помазание на царство также требует от помазанника соответствующего возгревания (2 Тим.1; 6) [2-е послание апостола Павла Тимофею Эфесскому — глава 1, строка 6. — Ю.Н.] этого дара, чтобы не отступила от него благодать Божия. Поэтому, отрекаясь от престола с нарушением законов, царь отрекается от самого дара помазания. В случае же с Николаем II ситуация ещё более серьёзная. Он не просто сам отрёкся от престола, но и, не обеспечив его наследование, вообще уничтожил царскую власть в России как таковую»[159].
Крымский митрополит высоко ценит профессора Осипова. По его мнению, Алексей Ильич «великий человек… человек православнейший. Настоящий подвижник, прекрасный пример подвижнической жизни в миру, пример для монахов, пример для мирян, необычайная умница, необычайно совестливой души человек, принципиально отстаивающий свои убеждения»[160].
Я не имел удовольствия общаться с профессором, однако совершенно очевидно, что Осипов совершенно прав. Он указывает, что с точки зрения православия, Николай нёс ответственность перед Богом и своей династией, основатель которой заключил с русским народом договор на Земском соборе 1613 года. В то время как согласно владыке Тихону царь должен не думать о столь высоких материях, а просто сдать власть во избежание гражданской войны. Которая в итоге всё равно разразилась и унесла миллионы жизней.
Архиерейский собор Русской православной церкви канонизировал Николая II и его семью, чтобы убрать препятствие к воссоединению с эмигрантской Русской православной церковью за границей, сделавшей это ранее. Однако к лику святых они были причислены в чине стратостерпцев, то есть тех, кто, «подражая Христу, с терпением переносили физические, нравственные страдания и смерть от рук политических противников»[161].
Как монарха и политического деятеля последнего императора Церковь не оценивала, и его стратостерпчество как аргумент использоваться не может. Зато поведение в схожих ситуациях других монархов — запросто.
Русский император Николай I в день восстания декабристов 14 декабря 1925 года лично собирал верные войска и натолкнулся на толпу солдат, оказавшихся мятежниками. Из того самого Гренадерского полка, одна из рот которого чуть позже ворвалась во двор Зимнего дворца, чтобы его убить.
«Между тем, видя, что дело становится весьма важным, и не предвидя ещё, чем кончится, послал я Адлерберга [флигель-адъютанта царя. — Ю.Н.] с приказанием шталмейстеру князю Долгорукову приготовить загородные экипажи для матушки и жены и намерен был в крайности выпроводить их с детьми под прикрытием кавалергардов в Царское Село. Сам же, послав за артиллерией, поехал на Дворцовую площадь, дабы обеспечить дворец, куда ведено было следовать прямо обоим сапёрным батальонам — гвардейскому и учебному. Не доехав ещё до дома Главного Штаба, увидел я в совершенном беспорядке со знамёнами без офицеров Лейб-гренадерский полк, идущий толпой. Подъехав к ним, ничего не подозревая, я хотел остановить людей и выстроить; но на мое “Стой! ” отвечали мне:
— Мы — за Константина!
Я указал им на Сенатскую площадь и сказал:
— Когда так — то вот вам дорога.
И вся сия толпа прошла мимо меня, сквозь все войска, и присоединилась без препятствия к своим одинако заблуждённым товарищам. К щастию, что сие так было, ибо иначе бы началось кровопролитие под окнами дворца, и участь бы наша была более, чем сомнительна. Но подобные рассуждения делаются после; тогда же один Бог меня наставил на сию мысль.
Милосердие Божие оказалось ещё разительнее при сём же случае, когда толпа лейб-гренадер, предводимая офицером Пановым, шла с намерением овладеть дворцом и в случае сопротивления истребить все наше семейство. Они дошли до главных ворот дворца в некотором устройстве, так что комендант почёл их за присланный мною отряд для занятия дворца. Но вдруг Панов, шедший в голове, заметил лейб-гвардии сапёрный батальон, только что успевший прибежать и выстроившийся в колонне на дворе, и, закричав: