Поликарпов подтверждает: винтовок в 1915 году не хватило трети солдат, и части безоружных топоры таки роздали. Хотя лично царь дважды за два дня посылал своему британскому кузену — королю Георгу V умоляющие телеграммы.
Но на третий-то год войны «военная промышленность, которая не снилась даже нашим западным союзникам», заработала? Излагая ситуацию конца 1916 года, Поликарпов безжалостен:
«Несмотря на лихорадочные усилия, приносящие ощутимый рост производства, пехоте не хватало половины ружей, а имеющиеся 2,7 млн почти наполовину представляли собой разнотипные ружья иностранных марок — японских, американских, итальянских, французских; мосинских винтовок насчитывалось лишь 1370 тысяч»[218].
В 1915-м не хватало трети, а накануне революции половины?! И как прикажете в такой ситуации наступать? А вот так:
«На совещании в Ставке 17–18 декабря 1916 г. В.И. Гурко, временно замещавший начальника штаба Верховного главнокомандующего, в присутствии царя всячески подбадривал командующих фронтами и добивался их согласия развить весной 1917 г. наступательные действия. Он объяснил, что, в отличие от русских, “союзники должны соблюдать крайнюю экономию в людях, так как они потом восполнить их не смогут”; иное дело Россия: “У нас же теперь 1,5 миллиона, к 1 апреля поступит еще 1 миллион, итого 2,5 миллиона… Имеющегося запаса людей в 2 миллиона вполне хватит на предстоящий год”»[219].
Население России на момент выступления Гурко — округлённо 170 млн. У союзников: Франции, Бельгии, Италии, Португалии и Великобритании с белым населением доминионов Канады, Австралии, Новой Зеландии и Южно-Африканского Союза — 150 млн (не считая негров с индусами, которых в армию тоже вербовали). Но всё равно — для российского генерала жизнь нежных европейцев и их заокеанских потомков ценнее!
Однако как ни хотелось помочь старшим партнёрам, перспективы наступления представлялись смутными.
«Но великий князь Сергей Михайлович должен был осветить положение с другой стороны: “Переходя опять к винтовкам, замечу, что таковых для новых формирований нет… Мы не можем давать для формирований, о которых нас не предупреждали… По сегодняшней записке, надо ещё добавить до 300 тысяч винтовок, из которых у меня ни одной нет”. Военное ведомство могло лишь констатировать “появление на вооружении наших противников автоматических винтовок и невозможность изготовить своевременно таковые для нашей армии”. Попытка установить на Сестрорецком заводе производство автомата В.Г. Фёдорова, предпринятая в октябре 1916 г. — 1917 г., оказалась бесперспективной из-за перегруженности завода другими работами и задержек с поставкой оборудования из-за границы»[220].
Скажете, винтовок не хватало не только у нас? Совершенно верно. Французы тоже приобрели в США 100,3 тысячи «Ремингтонов». Только когда американские войска высадились на их территории, в свою очередь передали им сопоставимое количество своих винтовок. И ещё 641 тысячу за всю войну отправили в Россию.
Британцы, которые, в отличие от России, впервые в своей истории создавали массовую призывную армию, закупили в США и Японии порядка 1 млн винтовок, но частью как импортных, так и своих стволов тоже поделились. Потому что быстро наладили выпуск и часть закупленного не пригодилась. Нам передали 128 тысяч японских «Арисак», да и другим союзникам типа Португалии и восставших против Турции арабских племён подкидывали постоянно.
Ну и как говорится, вишенка на тортике от всё того же Поликарпова:
«Заказами за границей ГАУ покрывало и другие потребности артиллерийского транспорта и кавалерии. Юго-Западный фронт в апреле 1915 г. требовал 25 тысяч вьючных сёдел, но оказалось, что российская промышленность может дать в течение ближайших 10 месяцев только 3900 и придется делать заграничный заказ. Действительно, во время войны сёдла, конскую амуницию доставляли из-за океана: в марте и мае 1916 г. из США двигались пароходы с 41 тысячью сёдел.
Русские поставщики брали заказы на сёдла для пулёметных команд только после того, как им обещали разрешение “получить из-за границы или Финляндии” “материалы, полуфабрикаты и ленчики в готовом виде или сухой лес для ленчиков” (каркасов седла. — Ю.Н.). Ещё в 1913 г. ГАУ предупреждало, что нельзя рассчитывать изготовить сёдла в России исключительно из русских материалов»[221].
Обличители Сталина любят рассуждать, что тот ни в жизнь не победил бы без американо-британских поставок. Николай II получал из-за границы 40 % винтовок, более половины тяжёлых орудий и пороха, две трети пулемётов и такую же долю авиамоторов. Однако это ему не помогло.
Приговор военной промышленности, «которая не снилась даже нашим западным союзникам», вынес человек, о котором Шевкунов пишет исключительно с придыханием. Ведь тот «остался верен присяге и жёстко осадил главнокомандующего Кавказским фронтом великого князя Николая Николаевича, пытавшегося склонить Колчака к измене»[222].
Действительно, в отличие от командующих фронтами и Балтийским флотом, будущий правитель белой России Александр Колчак, стоявший тогда во главе Черноморского флота, телеграмму императору с призывом к отречению посылать отказался. Зато, выступая 25 апреля 1917 года на Делегатском собрании солдат и матросов гарнизона Севастополя с докладом «Положение нашей вооружённой силы и взаимоотношения с союзниками», он признал:
«Свергнутый государственный строй привёл нашу армию морально и материально в состояние крайне тяжёлое, близкое к безвыходному»[223].
Победный бунт побитых
Тяжёлых орудий вдвое меньше, чем у противника, винтовок не хватает, самолётов мало, танков нет вообще… Может, хотя бы массой задавили бы? Против массированного артиллерийского и пулемётного огня никакая масса не тянет, но её и не было. Несмотря на огромное количество солдат на бумаге. Брат генерала Гурко, член Государственного совета Владимир Гурко в обращении к императору группы членов Госсовета и депутатов Думы, подписанном 29 ноября (12 декабря) 1916 года, писал:
«Ни одна из армий воюющих держав не имеет столь громадных тылов, как наша; так, во Франции численный состав тыла, не считая запасных батальонов, относится к численности фронта как один к двум, у нас как два с четвертью к одному, т. е. в четыре с лишком раза больше»[224].
Вслед за ними военный министр Дмитрий Шуваев 8 (22) декабря сообщал в Ставку.
«Принимая во внимание, что для пополнения потерь в армии штаб Верховного главнокомандующего признает необходимым высылку ежемесячно в среднем 300 000 человек, можно сказать, что имеющихся в распоряжении Военного министерства контингентов хватит для продолжения войны лишь в течение 6–9 месяцев»[225].
Тем не менее Шевкунов переполнен оптимизма:
«К началу 1917 года всё было готово к победному завершению Второй Отечественной войны, так в то время в России называли Первую мировую. А для наших союзников всё яснее вырисовывалась кошмарная перспектива вхождения в Берлин и Вену шестимиллионной русской армии и двухмиллионной в Константинополь»[226].
Поверим. Итак, в Париже и Лондоне содрогнулись от кошмара, свергли величайшего монарха всех времён и народов, деморализовали русскую армию и сами пошли на Берлин. Для атаки 9 апреля 1917 года на британском участке фронта и 16 апреля на французском собрали 98 дивизий — более половины всех находившихся на фронте. С учётом тыловых частей — порядка 2 млн человек, более 11 тысяч орудий (из 17,3 тысячи) и 204 танка (все способные двигаться). Одни только французы запасли для прорыва фронта 33 млн снарядов — свыше половины от выпущенных российскими заводами за всю войну. И чего?
Да ничего! С трудом вклинившись во вражескую оборону в двух местах и потеряв почти 350 тысяч убитыми, ранеными и пленными, союзники 9 мая прекратили наступление. После его провала целые полки французов отказывались идти в бой, и утихомирить их стоило немалых усилий. С какого перепугу русские войска, завидовавшие мощи французской артиллерии, должны были атаковать германцев успешнее?
Победить сильнейшую армию Европы при нашем, куда более скудном вооружении и снабжении было невозможно. Генералы Николая II и терпели от неё поражение за поражением. В первом же большом сражении в Восточной Пруссии в августе-сентябре 1914 года войска 1-й и 2-й русской армий Северо-Западного фронта были разбиты. В окружении погибли 5 пехотных дивизий. Бои в Восточной Пруссии в феврале 1915-го привели к окружению и гибели ещё 4 пехотных дивизий. Только убитыми и пленными в обоих сражениях мы потеряли около 200 тысяч, а германцы — менее 20 тысяч.
В обороне дела шли лучше. Русским войскам неоднократно удавалось отразить германские атаки и затем отбивать часть потерянных территорий. Удары на Варшаву и крепость Осовец были отражены в сентябре — ноябре 1914 года, а вторично на Осовец и Прасныш в феврале-марте 1915 года. Даже в ходе провальной Восточно-Прусской операции имели место удачные эпизоды (самый известный — бой 7 (20) августа южнее Гумбиннена, когда 17-й германский корпус бежал с поля боя, оставив свыше тысячи пленных и 12 орудий).
Летом 1915-го германцы сосредоточили на востоке свыше 40 % дивизий и после Горлицкого прорыва заняли Польшу, Литву, запад Латвии и Белоруссии, а также небольшую часть Украины. Как уже отмечалось выше, их наступление удалось остановить, лишь когда кайзеровские дивизии пришлось возвращать на запад, чтобы остановить англо-французское наступление. Однако все попытки воспользоваться ослаблением врага и прорвать его оборону провалились. И в марте 1916-го у Двинска (Даугвилпса) и белорусского озера Нарочь. И в июне-июле под Ригой и Барановичами в Белоруссии. И в декабре 1916-го — январе 1917-го, опять под Ригой, у М