– Это, ваше Боголюбие, – сказал батюшка отец Серафим, – тот мир, про который Господь сказал ученикам Своим: «Мир Мой даю вам, не якоже мир дает, Аз даю вам. Аще бо от мира бысте были, мир убо любил свое, но якоже избрах вы от мира, сего ради ненавидит вас мир. Обаче дерзайте, яко Аз победих мир». Вот этим-то людям, ненавидимым от мира сего, избранным же от Господа, и дает Господь тот мир, который вы теперь в себе чувствуете: «Мир – по слову апостольскому – всяк ум преимущий». Таким его называет апостол, потому что нельзя выразить никаким словом того благосостояния душевного, которое он производит на тех людях, в сердца которых его внедряет Господь Бог. Христос Спаситель называет его миром от щедрот Его собственных, а не от мира сего, ибо никакое временное земное благополучие не может дать его сердцу человеческому: он свыше даруется от Самого Господа Бога, почему и называется миром Божиим… Что же еще чувствуете вы? – спросил меня отец Серафим.
– Необыкновенную сладость! – отвечал я.
И он продолжал:
– Это та сладость, про которую говорится в Священном Писании: «От тука дому Твоего упиются и потоком сладости Твоея напоиши я». Вот эта-то теперь сладость преисполняет сердца наши и разливается по всем жилам нашим неизреченным услаждением. От этой-то сладости наши сердца как будто тают, и мы оба исполнены такого блаженства, какое никаким языком выражено быть не может… Что же еще вы чувствуете?
– Необыкновенную радость во всем моем сердце!
И батюшка отец Серафим продолжал:
– Когда Дух Божий снисходит к человеку и осеняет его полнотою Своего наития, тогда душа человеческая преисполняется неизреченной радостью, ибо Дух Божий радостотворит все, к чему бы Он ни прикоснулся. Это та самая радость, про которую Господь говорит в Евангелии Своем: «Жена егда раждает, скорбь имать, яко прииде год ея; егда же родит отроча, к тому не помнит скорби за радость, яко человек родися в мир. В мире скорбни будете, но егда узрю вы, возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас». Но как бы ни была утешительна радость эта, которую вы теперь чувствуете в сердце своем, все-таки она ничтожна в сравнении с той, про которую Сам Господь устами Своего апостола сказал, что радости той «ни око не виде, ни ухо не слыша, ни на сердце человеку не взыдоша благая, яже уготова Бог любящим Его».
Предзадатки этой радости даются нам теперь, и если от них так сладко, хорошо и весело в душах наших, то что сказать о той радости, которая уготована там, на небесах, плачущим здесь, на земле?! Вот и вы, батюшка, довольно-таки поплакали в жизни вашей на земле, и смотрите-ка, какой радостью утешает вас Господь еще в здешней жизни. Теперь за нами, батюшка, дело, чтобы, труды к трудам прилагая, восходить от силы в силу и достигнуть меры возраста исполнения Христова. Да сбудутся на нас слова Господни: «Терпящие же Господа, тии изменят крепость, окрилотеют, яко орли, потекут и не утрудятся, пойдут и не взалчут, пойдут от силы в силу, и явится им Бог богов в Сионе разумения и небесных видений…» Вот тогда-то наша теперешняя радость, являющаяся нам вмале и вкратце, явится во всей полноте своей, и никтоже возмет ее от нас, преисполняемых неизъяснимых наслаждений… Что же еще вы чувствуете, ваше Боголюбие?
Я отвечал:
– Теплоту необыкновенную!
– Как, батюшка, теплоту? Да ведь мы в лесу сидим. Теперь зима на дворе, и под ногами снег, и на нас более вершка снегу, и сверху крупа падает… Какая же может быть тут теплота?!
Я отвечал:
– А такая, какая бывает в бане, когда поддадут на каменку и когда из нее столбом пар валит…
– И запах, – спросил он меня, – такой же, как из бани?
– Нет, – отвечал я, – на земле нет ничего подобного этому благоуханию. Когда еще при жизни матушки моей я любил танцевать и ездил на балы и танцевальные вечера, то матушка моя опрыснет меня, бывало, духами, которые покупала в лучших модных магазинах Казани, но те духи не издают такого благоухания…
И батюшка отец Серафим, приятно улыбнувшись, сказал:
– И сам я, батюшка, знаю это точно так же, как и вы, да нарочно спрашиваю у вас – так ли вы это чувствуете? Сущая правда, ваше Боголюбие! Никакая приятность земного благоухания не может быть сравнена с тем благоуханием, которое мы теперь ощущаем, потому что нас теперь окружает благоухание Святаго Духа Божия. Что же земное может быть подобно ему! Заметьте же, ваше Боголюбие, ведь вы сказали мне, что кругом нас тепло, как в бане, а посмотрите-ка, ведь ни на вас, ни на мне снег не тает и под нами также. Стало быть, теплота эта не в воздухе, а в нас самих. Она-то и есть именно та самая теплота, про которую Дух Святый словами молитвы заставляет нас вопиять к Господу: «Теплотою Духа Святаго согрей мя!» Ею-то согреваемые пустынники и пустынницы не боялись зимнего мраза, будучи одеваемы как в теплые шубы в благодатную одежду, от Святаго Духа истканную. Так ведь и должно быть на самом деле, потому что благодать Божия должна обитать внутри нас, в сердце нашем, ибо Господь сказал: «Царствие Божие внутрь вас есть». Под Царствием же Божиим Господь разумел благодать Духа Святаго. Вот это Царствие Божие теперь внутри нас и находится, а благодать Духа Святаго и отвне осиявает и согревает нас и, преисполняя многоразличным благоуханием окружающий нас воздух, услаждает наши чувства пренебесным услаждением, напояя сердца наши радостью неизреченной.
Вот, батюшка, ваше Боголюбие, какой неизреченной радости сподобил нас теперь Господь Бог! Вот что значит быть в полноте Духа Святаго. Этой-то полнотой Духа Своего Святаго и нас, убогих, преисполнил теперь Господь… Ну, уж теперь нечего более, кажется, спрашивать, ваше Боголюбие, каким образом бывают люди в благодати Духа Святаго! Будете ли вы помнить теперешнее явление неизреченной милости Божией, посетившей нас?
– Не знаю, батюшка, – сказал я, – удостоит ли меня Господь навсегда помнить так живо и явственно, как теперь я чувствую, эту милость Божию?
– А я думаю, – отвечал мне отец Серафим, – что Господь поможет вам навсегда удержать это в памяти вашей, ибо иначе благость Его не преклонилась бы так мгновенно к смиренному молению моему и не предварила бы так скоро послушать убогого Серафима. Тем более что и не для вас одного дано вам разуметь это, а через вас для целого мира, чтобы вы сами, утвердившись в деле Божием, и другим могли быть полезными. Что же касается того, батюшка, что я монах, а вы – мирской человек, то об этом думать нечего – у Бога взыскуется правая вера в Него и Сына Его Единородного. За это и подается обильно свыше благодать Духа Святаго.
Так-то, ваше Боголюбие, все я вам сказал теперь и на деле показал, что Господь и Божия Матерь через меня, убогого Серафима, вам сказать и показать соблаговолили. Грядите же с миром. Господь и Божия Матерь с вами да будут всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь. Грядите же с миром!
И во все время беседы этой, с того самого времени, как лицо отца Серафима просветилось, видение это не переставало. И все с начала рассказа и доселе сказанное говорил он мне, находясь в одном и том же положении. Исходившее же от него неизреченное блистание света видел я сам, своими собственными глазами, что готов подтвердить и присягой».
Афонские монахи о смысле человеческой жизни
Архимандрит Георгий, игумен обители святого Григория (Григориат) на горе Афон [5] :
Смысл человеческой жизни – обожение
Страшно говорить об обожении тому, кто сам не сподобился его. По милости Всемогущего Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа мы дерзнули на то, что выше наших сил.
Мы должны были это сделать, чтобы не скрыть от наших братьев Православных христиан высочайшую цель нашей жизни, ту конечную цель, для которой мы созданы.
Вопрос о назначении человеческой жизни весьма серьезен, поскольку затрагивает самое существенное для человека: цель его земного существования. Правильно определившись в этом, поняв свое подлинное назначение, мы сможем трезво взглянуть и на более мелкие вопросы, которые нам ежедневно приходится решать в общении с людьми, учебе, работе, в семье и в сложнейшем деле воспитания детей. И вот, если мы ошибемся в этом, основном вопросе, мы не достигнем цели и во всех прочих наших жизненных задачах: ибо как сможет верно осмыслить их тот, для кого вся жизнь в целом не наполнена смыслом?
Смысл человеческой жизни открывается с первых же страниц Священного Писания, где бытописатель говорит, что Бог сотворил человека по Своему образу и подобию. В этом познается великая любовь к человеку Триединого Бога. Он не захотел, чтобы человек был просто тварью, наделенной определенными дарованиями, определенными качествами, определенным превосходством над прочим творением, и только; Он пожелал, чтобы человек был богом по Благодати.
Внешне человек кажется лишь биологическим существом, подобным всему живущему на земле, сродным животным. И он, конечно, животное – но при этом он, по словам св. Григория Богослова, «поставлен отдельно от всего творения, будучи единственной тварью, которая способна сделаться богом».
Сотворение по Своему образу было таким дарованием, которым Бог наделил только человека, и больше никого из всего видимого творения, так что он стал образом Самого Бога. Этот дар включал в себя: разум, совесть, свободную волю, творчество, любовь и вожделение совершенства и Бога, личное самосознание и все, что поставляет человека над остальным видимым творением, делая его личностью. Другими словами, все то, что делает человека личностью, даровано ему по образу Божию.
Получив образ, человек призван стяжать подобие, достичь обожения. Творец, Бог по природе, зовет его стать богом по благодати.
Благодать совершает обожение человека, делая его во всем, кроме природы, подобным Богу. По природе он остается человеком, будучи по благодати наделен всем, что имеет Бог. Поэтому святые отцы применяют к людям выражение «боги по благодати», подчеркивая, что Богом по природе всегда остается только Святая Троица.