Сергей Голышев
За год до рождения второго ребенка мы с женой решили снять дачу, прежде всего для нашего первенца Георгия. Мы отправились в ближайший пригород искать дачное пристанище. Обошли почти все село и ничего не нашли. Уже спускались сумерки. Оставался последний уголок села, и тут нам повезло: мы сняли уютную комнату.
В этом же селе стоял возрожденный из руин высокий храм.
Сын Гоша все чаще просил: «Хочу, чтобы у меня был братик. Принесите мне братика». А в конце лета моя жена Галина поведала мне о том, что беременна.
Лето пролетело быстро, наступила осень. Мне предложили сделать на фасаде храма святителя Николая Чудотворца мозаичную икону «Благовещение». Мозаику я должен был завершить по весне, к празднику Благовещения Пресвятой Богородицы.
Кроме этого я помогал расписывать еще один храм, где работал по вечерам. Настоятель отдавал мне ключи, и я оставался один. Как-то я залез на ремонтные леса и упал с них, инстинктивно выкинув вперед правую руку. В голове звенело. Боль была дикая. Я левой рукой неумело тыкал ключом в большой навесной замок и твердил: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». К храму подошел прихожанин, студент Николай. Для меня его появление было подобно явлению самого святителя Николая Чудотворца. Я отправился в больницу, где мне сделали укол, вправили руку, и боль утихла.
Наступил март – время великого поста и покаяния. И вот 15 марта жена родила второго ребенка. Я спешил в родильный дом. В приемной было много народу: одни волновались в ожидании известий о рождении, другие радовались, встречая жен с новорожденными. Ослабевших после родов женщин сопровождали медсестры с младенцами на руках. Их встречали взволнованные мужья, родственники с букетами цветов и конфетами. Некоторые женщины выходили без младенцев, их встречали молча.
Вышла женщина в белом халате и сообщила, что у меня родился сын с признаками синдрома Дауна. Мне казалось, что доктор что-то перепутала, но она спокойно продолжала: «Когда ваш сын вырастет, он в лучшем случае будет склеивать обувные коробки в какой-нибудь инвалидной артели, в худшем – вы до конца своих дней будете возиться с недееспособным инвалидом. В специальной медицинской литературе сказано, что у таких детей глубокая умственная отсталость и они неспособны к обучению».
Доктор была благожелательна и намекнула, что от ребенка можно отказаться. Я ничего не понимал, поэтому ничего не ответил, не переспросил, молча повернулся и вышел на улицу. Солнечный день показался мне ночью. Потрясенный услышанным, я едва узнал свой подъезд, поднялся на свой этаж, открыл квартиру и сел в кресло. Звонил телефон, но я не подходил к нему, просто не мог ни с кем общаться. Казалось, время остановилось. Голову сверлила мысль: «Почему и за что должен страдать младенец? Что делать? Что?».
Позже позвонила жена: «Сережа, ты все знаешь? Что будем делать с ребенком?» Я ответил: «Ну, не отказываться же. Возьмем домой, будем растить в семье, мы же христиане. В конце концов, уедем с тобой куда-нибудь, где нас никто не знает». У меня хватило сил успокоить жену.
Тут снова раздался звонок. Я поднял трубку. Звонила подруга жены Лариса: «Ну как? Можно поздравить? Кто?». Я ответил: «Мальчик». Почувствовав что-то неладное, Лариса подсказала: «Слушай, Сергей, сходи-ка ты, да поскорее, к моему батюшке в храм. У него большая благодать на детей».
Кабинет священника находился на втором этаже кирпичного пятиэтажного здания, стоящего рядом с храмом. Я подошел к двери кабинета буквально за несколько минут до того, как местный охранник попросил всех посетителей освободить здание, собираясь его закрыть.
Подойдя ко мне, охранник спросил: «Вы художник? К батюшке?». Я подтвердил. «А я передал батюшке, что вы уже ушли», – сказал охранник, повернулся и пошел по коридору. Только потом я понял, что меня с кем-то перепутали. В этом был промысел Божий.
Через некоторое время открылась дверь и вышел батюшка. Я ему все рассказал. Он предложил назвать сына Николаем, в честь государя-страстотерпца, и вызвался быть крестным. С тех пор каждое воскресенье я приносил Колю в храм для святого причастия.
В честь будущего прославления царя Николая II я написал его образ. Помню, шел мимо Пушкинской площади с упакованной иконой в руках. Остановился у памятника Пушкину, а когда подошел к переходу, раздался оглушительный хлопок. Это был тот самый ужасный теракт 8 августа 2000 года. Я видел изуродованные тела людей и в оцепенении подумал, что сам мог оказаться в числе убитых, но Бог помиловал.
Сын Коля оказался на удивление подвижным. Едва научившись переворачиваться со спинки на животик, он тут же пополз. Я любил гулять с малышом в сквере, который находился рядом с домом. Однажды, когда мы с Колей гуляли там, ко мне подошла посторонняя женщина и сказала: «Давно за вами наблюдаю – с какой любовью вы относитесь к ребенку! Давайте знакомиться. Меня зовут Людмила. Мне кажется, что мы с вами встретились не случайно. Скоро вы окрепнете, и мы с вами снова увидимся».
Прошло какое-то время, и мы действительно встретились. Людмила сказала: «Ваш сын, хотя еще очень мал, внешне очень похож на ребенка индиго. Он словно с другой планеты. В нем, мне кажется, есть задатки талантливого человека». Колю пора было кормить, и мы снова попрощались.
И в третий раз мне повстречалась эта женщина: «Сегодня я вышла в астрал! У Коли все будет хорошо». Я что-то ее спросил о Боге, на что она ответила: «Да, Бог есть, но не он – Творец. Настоящий творец нашего мира – это сатана. Ему надо поклоняться, и тогда у Коли все будет хорошо». Я спросил: «При чем здесь сатана?». И тогда она сказала: «Тебя надо посвятить в дела сатаны. Взрослые люди вообще должны больше радоваться не Христу с его учением о любви, а греху. В грехе – наша сила, ничто так не объединяет людей, как грех. Мы не против Христа, мы просто вместо Христа, и все – по доброй воле, никакого насилия». Холодно, но вежливо я простился с Людмилой. Потом мы случайно столкнулись еще раз, и женщина поинтересовалось Колей, на что я ей дал понять, что это наша последняя встреча.
Коля рос, как и все дети, любил играть в песочнице на детской площадке и слушать сказки, рассказы, стихи, отцовские выдумки. Бывая в деревне вместе с родителями, Коля подружился с хозяйской бодливой козой и собакой. И будучи маленьким, как-то произнес:
Собака потеряла весну.
Забилась в свою конуру.
И стала плакать горячими слезами.
Слезы растопили весь снег.
И весна нашлась.
Собака стала веселиться
И радоваться нашедшей весне.
Все, что Коля сказал, было так неожиданно для меня, что я сначала опешил, а потом чуть сам не заплакал собачьими слезами.
Однажды зимой за окном повалил красивый густой снег. Я показал сыну на окно и с восторгом крикнул: «Коля, смотри – падающий снег!» И тут Коля экспромтом выдал: «Жил-был падающий снег. Он трудился. Снег, снег, белый снег. И следы на нем новые мои. Я любил кататься на снегу и сидя, и лежа. А потом я плавал по льду. И все было хорошо. Снег падал. И следы на нем новые мои. Я продолжал кататься на снегу стоя. И я увидел – лошади идут по снегу. Я запряг их в карету и поехал в гости к девочке Варе».
А чуть позже девочке Варе Коля посвятил стихотворение:
Красное солнце блестит над рекой.
Там рябинушка стоит, и лес густой стоит.
И девочка Варя стоит.
Я уже умею читать буквы и слова.
Умею считать и писать.
И я уже подрос и всех люблю.
Но больше всех люблю Варю.
И так глубоко я полюбил ее.
Я девочке Варе сделал подарок.
Яблонька растет на траве.
Сегодня весна приходит в гости к нам.
И я смог поехать к девочке Варе на электричке,
Которая не устает.
Она привезет меня на планету,
Где девочка Варя живет.
Пусть на дорогу ужасные следы
Падают с летучих машин.
Они нам не помешают.
Вон капли росы падают от радости на снег.
Научились мы летать
Вместе с девочкой Варей.
И так хорошо все было.
Мы ели пирожок
И запивали арбузным соком,
Пролетая мимо огня.
Я записывал за Колей все его придумки. Коля рано утром прибегал ко мне и начинал фантазировать. А однажды я записал следующее стихотворение:
Ах, какая меня постигла участь!
Сердце мое,
Я рыдаю о своем будущем,
Что ждет меня впереди.
Ах, да, жизнь – тяжелая штука.
Я надеваю сапоги.
Я буду носить их до самой смерти моей.
Я надеваю сапоги
И подвязываю их ремнями любви.
Осенние листья уже опали.
Судьба моя сошла с ума.
Я проклят, но у меня есть шанс.
Татьяна Журина
Моя Аполлинария родилась одиннадцать лет назад. С тех пор очень многое изменилось в нашей стране. Родителям особых детей и сейчас очень непросто, но тогда было намного тяжелее.
Когда моя дочь появилась на свет, то первое, что я услышала от врачей, это была фраза: «Не переживай, ты можешь от нее отказаться». Мысль о том, что можно отказаться от такого долгожданного ребенка, показалась мне абсурдной, но роды были тяжелые и воздействие медикаментов лишило меня эмоций. Как сквозь вату я воспринимала советы врачей: не говори никому, не корми и т. д. Сначала диагноз «синдром Дауна» меня не сильно обеспокоил. Врачи утверждали, что у ребенка порок сердца и возможны другие пороки развития. Ни один из их диагнозов не подтвердился. Я родила свою Аполлинарию, будучи зрелым, самодостаточным человеком. Но я знаю, что у тех мам, которые не имеют социального статуса, молоды, живут в глубинке, все может быть очень тяжело, им могут сказать: «Кого ты родила и с кем ты это нагуляла? С алкоголиком переспала?» Так быть не должно. Медицинский персонал не имеет никакого морального права оказывать давление на родителей особого ребенка. Для многих мам ад первых минут после рождения их нестандартного малыша запомнился на всю жизнь.