Она кивнула.
— Да. Здесь совсем другая жизнь. Тетя очень добрая, но я все время делаю что-то не то, и ее дети надо мной смеются. Я тоже научусь смеяться.
— А разве ты не умеешь?
— Нет. Пока только притворяюсь.
Высоко в небе пролетел самолет, и Карма проводила его глазами.
— Мама справляется о тебе?
— Нет.
— А тетя знает, где она?
— Нет. Во всяком случае, мне не говорит.
— Что произошло в Башне в последний день, Карма?
— Тетя не разрешает говорить о Башне. Она считает, что я должна о ней забыть, будто ее никогда не было.
— Но она была. Ты провела там четверть жизни с мамой, братом и сестрой.
— Я должна это забыть, — повторила Карма тихим, испуганным голосом. — И я стараюсь. Не нужно мне напоминать, это нечестно, это…
— Как ты сюда добралась, Карма?
— На автобусе.
— Откуда?
— Из Бейкерсфилда.
— А как ты попала в Бейкерсфилд?
— На грузовике, с другими.
— Кто вел грузовик?
— Брат Терновый Венец.
— Кто там еще был кроме тебя?
— Я не должна…
— Кто еще, Карма?
— Многие. Мама с сестрой и братом, Сестра Блаженство Вознесения, Брат Узри Видение… и другие, точно не помню.
Ее глаза потускнели, будто само перечисление имен, которые принадлежали Башне и прошлой жизни, было ей тяжело и страшно. — Я боялась и ничего не понимала. В Бейкерсфилде мама дала мне денег и велела ехать на автобусе до Лос-Анджелеса, а там на такси к тете.
— Сколько она тебе дала?
— Пятьдесят долларов.
— Откуда взялись эти деньги?
— Не знаю. По-моему, Учитель ей их дал перед отъездом.
— Почему вы уехали?
— Наверное, потому что Сестра Благодать заболела.
— Она не заболела, — сказал Куинн. — Ее отравили, и она умерла вскоре после того, как я отвез ее в больницу.
Карма прижала к губам кулак, на глаза у нее навернулись слезы и потекли, смешиваясь с тушью, по щекам.
— Неужели умерла?
— Да.
— Она в тот самый день сказала, что поможет мне уехать к тете, и вот — помогла. Сдержала обещание.
— Да…
Карма наклонилась и вытерла лицо подолом платья. Слезы высохли. Сестра Благодать была частью того, о чем надо было забыть.
— Что случилось с остальными, кто был в грузовике?
— Не знаю. Я слезла первая.
— Кроме того, чтобы добраться до тети, тебе еще велели что-нибудь делать?
— Нет.
— Но какие-то планы на будущее у них были?
— Да, только очень расплывчатые — когда-нибудь, когда все уляжется, снова вернуться в Башню.
— Вернуться в Башню?
— А вы что, думали, они легко сдадутся? Когда люди столько лет верят, они свою веру так просто не отдают.
— Когда ты в последний раз видела Брата Голос, Карма?
— Когда он помогал вам уложить Сестру Благодать в машину.
— Его не было в грузовике?
— Нет, он, должно быть, сел к Учителю, в новую машину. Точно не знаю, потому что грузовик отъехал первым, и была такая суматоха, спешка, все бегают, дети ревут…
— А Брат Свет в грузовике был?
— Нет.
— Брат Верное Сердце?
— Его тоже не было.
— Уехать решили неожиданно? — спросил Куинн.
— Да.
— Учитель решил?
— Конечно. — Карма удивленно посмотрела на него. — Кто же еще?
— Подумай хорошенько, Карма. У кого, кроме мамы, были деньги?
— У Сестры Блаженство Вознесения. Она их все время пересчитывала, боялась, что ей дали меньше, чем другим.
— Меньше, чем другим?
— Да.
— А кто раздавал деньги?
— Учитель, наверное.
— Но, насколько я знаю, у него не было денег, а состояние Матери Пуресы ушло на строительство Башни.
— Может, она припрятала кое-что? Потихоньку? Мать Пуреса никого не слушалась, даже Учителя. А теперь вам лучше уйти, мистер Куинн, — сказала она, напряженно вглядываясь в противоположный конец улицы. — Тетя вернется с минуты на минуту, и мне надо умыться и повесить на место платье. Оно не мое, а сестры. Натуральный шелк!
— Спасибо за сведения, Карма.
— Чего уж там…
— Я тебе оставлю свою визитную карточку с адресом и телефоном. Если вспомнишь, что забыла что-то рассказать, позвони за мой счет, хорошо?
Она взглянула на карточку, которую он ей протягивал, и тут же отвернулась.
— Не надо, она мне не нужна.
— Возьми на всякий случай.
— Ладно. Только я вам никогда не позвоню. Я даже думать о Башне не буду!
И дверь за ней закрылась.
В Сан-Феличе Куинн поехал прямо в полицию. Через десять минут там появился злой и запыхавшийся Ласситер.
— У меня сегодня законный выходной, Куинн.
— У меня тоже.
— Ну? Нашел девчонку?
— Да.
— Что узнал?
— Немного. Ей почти ничего не известно. Доехала в грузовике, который вел Брат Венец, до Бейкерсфилда. Оттуда ей велели автобусом добираться к тетке в Лос-Анджелес. Мать дала на расходы пятьдесят долларов. Похоже, все члены общины получили деньги, чтобы продержаться, пока не придет время все начать сначала.
— Ты говорил, что они бедные.
— Так оно и было.
— Откуда тогда взялись деньги?
— Карма не знает, — сказал Куинн. — Я тоже.
— Может, у Хейвуда были при себе наличные и он отдал их Учителю?
— Не похоже. Его сбережения целы, а самая крупная сумма, которую он снял в этом году с текущего счета — за три недели до исчезновения, — двести долларов. Подели двести долларов на двадцать пять человек. Пятидесяти не получится. А каждый из них получил больше.
— Почему ты так думаешь?
— Карме дали пятьдесят, а она ребенок, который ехал жить к взрослым. Остальным нужно было гораздо больше, особенно женщинам.
— Но почему ты так уверен, что деньги получили все?
— Не похоже, чтобы община вот так, дружно, в один миг разбежалась, если бы у людей не было на руках приличной суммы. Не могли все сорваться с насиженного места из-за одного человека, как бы хорошо они к нему ни относились. Что-то они получили взамен!
— Но единственный человек, которому все беспрекословно подчинялись, был Учитель, так?
— Да.
— Значит, это он дал приказ бежать?
— Он-то он, — медленно сказал Куинн, — но идея была не его.
— То есть его подкупили?
— Он так никогда бы не сказал.
— Зато я скажу. Если ты даешь человеку деньги только для того, чтобы он поступил по-твоему, а он их берет — значит, это взятка.
— Ладно, пусть взятка. Но представь себя на его месте: община хиреет, из нее уходят, новеньких нет. Он чувствовал, что конец не за горами, еще до смерти Хейвуда и Сестры Благодать. А два убийства подвели роковую черту.
— Куинн, я сейчас заплачу.
— Ну давай же попытаемся представить себе, как это было!
— Давай. Итак, подвели роковую черту. Дальше!
— Убийца мог предложить Учителю такой вариант: распустить общину до лучших времен.
— То есть до тех пор, пока пущенные в оборот денежки не принесут капитал?
— Да.
— Хорошая теория, Куинн, — сказал, иронически улыбаясь, Ласситер, — но в ней есть пара-тройка маленьких неувязок.
— Знаю, но…
— Погоди. Значит, в том письме, о котором мне в конце концов рассказала Марта О'Горман, убийца пишет, что действовал в порыве гнева. У О'Гормана было с собой два доллара и старая пишущая машинка на заднем сиденье, которая от силы потянула бы еще на десятку. Я пессимист и скажу, что если бы собирался возродить общину, то рассчитывал бы на стартовый капитал чуть побольше двенадцати долларов… Стой, не перебивай! Я помню: ты считаешь, что Альберта Хейвуд заплатила убийце за О'Гормана. Но тут у тебя концы с концами совсем не сходятся. Во-первых, в письме об этом ни полслова. Во-вторых, у Альберты Хейвуд не было причин убивать О'Гормана. В-третьих, она категорически — и очень убедительно — отрицает, что давала какому-то нищему деньги или одежду. Ну, что скажешь?
— Процитирую тебя: концы с концами не сходятся.
— То-то же.
Ласситер подошел к окну. Решетка на нем была выполнена в виде чугунного узора, но от этого не переставала быть решеткой, и иногда, в минуты грусти или усталости, Ласситер думал, что она и его тут держит.
— Двадцать четыре человека, — сказал он, не поворачиваясь, — бросают все, что у них есть, из-за двадцать пятого: дом, общую жизнь, коров, овец, даже веру, потому что им придется жить по законам, которые они считают греховными. Что из этого следует? Одно из двух: либо им дали очень много денег, либо Учитель — тот, за кем мы охотимся. Выбирай, что тебе больше нравится.
— Деньги.
— Откуда они взялись?
— Из наворованного Альбертой Хейвуд.
— Господи Иисусе! — воскликнул, нетерпеливо повернувшись, Ласситер. — Ты ведь сам мне внушал, что она не давала нищему…
— Я и теперь так думаю.
— Тогда ты сам себе противоречишь!
— Нет, — сказал Куинн. — Я не верю, что она отдала кучу денег и одежду Джорджа незнакомому бродяге. Она отдала их кому-то другому.
Глава 23
Он стал частью леса.
Даже птицы привыкли к нему. Голуби, с воркованием гуляющие вокруг грязных гнезд или стремительно взмывающие в воздух, воробьи, шумно копошащиеся в сухих листьях в поисках пищи, ястребы, таящиеся в засаде, чтобы потом камнем пасть на зазевавшуюся куропатку, синицы, висящие вниз головой на сосновых ветках, скворцы — лоскуты черного шелка на сером мху, танагры, отливающие золотым и черным среди зеленых листьев, — никому не было дела до бородатого человека. Они не обращали внимания на его попытки подманить их, хотя он научился имитировать птичий язык и предлагал им еду. Их оставляли безучастными его курлыканья, свист и клекот, а еды было повсюду достаточно: ягоды мадроньи, полевые мыши, насекомые в коре эвкалиптов, мошки на дубах, слизняки в подлеске, червяки под карнизами Башни.
Птицы питались лучше, чем он. Он готовил по ночам, неумело и торопливо, чтобы полицейские, оставленные наблюдать за Башней, не заметили дыма. Припасов в кладовой и так было немного, а теперь они зачерствели и протухли, в них завелись жучки. Он ел рис с долгоносиками и сражался с тараканами за остатки пшеницы и ячменя, ловил кроликов и свежевал их бритвой. Но если бы не огород, он бы пропал. Хотя многое доставалось оленям, кроликам и суркам, ему тоже кое-что перепадало: он собирал помидоры, дергал лук, морковку и свеклу, копал картошку. Овощи всегда получались не