Каледоскоп, или Боги тьмы
Большинство влиятельных группировок также выступают за федеративное устройство мира. Создание единого центра управления миром является этапным моментом на пути достижения цели теми силами, которые однажды уже правили миром и намереваются прийти к власти вновь. Среди людей у них есть и другие союзники – те, что обладают гигантскими природными и человеческими ресурсами. Они заняты строго секретной политической и научно-исследовательской деятельностью и работают на стыке оккультных наук и электроники, что позволяет постоянно совершенствовать этот контроль.
Открытка, присланная полковником МВД Эдуардом Хлысталовым, показалась мне тяжелее куска свинца. Как раз тогда, когда мысли мои стали оформляться и забрезжила надежда, что мне удастся-таки разобраться со всей этой Булгаковской галактикой, как раз тогда, когда из хаоса начала вырисовываться более или менее ясная и стройная картина, я почувствовал, что почва стала предательски уходить из-под ног, что вязкая, липкая трясина неопределенности снова засасывает меня в свои глубины…
Уже несколько недель было потрачено на расследование жизни и смерти Булгакова, и я явственно ощущал, как с каждым днем угасал мой интерес к жизни. Меня волновало лишь то, что было связано с Мастером – и ничего более иного! Снова и снова в моей голове прокручивалась беседа с Эдуардом Хлысталовым. На кой черт он всучил мне эти папки с документами?..
Итак, Эдуард Хлысталов сообщал:
«У меня была запланированная встреча в ресторане, где посетителей обслуживают слепые кельнеры… И эти двое мужчин в черном… Они явно преследовали меня… Дорогой друг, будьте осторожны, берегите себя. Нам с Вами важно сохранить те крохи наследия М. А. Булгакова, которые сосредоточены в Ваших руках. С уважением, Ваш Э. А. Хлысталов».
Действительно, все это походило на какой-то дурацкий розыгрыш… Кому понадобилось гоняться за рукописью и документами, неким образом связанными с великим писателем, давно умершим? Я часто задавался этим вопросом, остроту которого притуплял стакан столичной водки. Но вопросы оставались, а ответов так и не было.
Я отдавал себе отчет в том, что, наряду с маниакальной страстью к исследованию булгаковской проблемы, меня снедает беспричинное недовольство по отношению к Эдуарду Хлысталову. Недовольство человека, чья жизнь полетела кувырком, – и все из-за случайной встречи с каким-то экс-следователем с Петровки, 38! Видимо, у всех нас исподволь рождается желание переложить свою вину на плечи другого… Я вспоминал первую встречу с Хлысталовом в Питере, когда мою головную боль как рукой сняло и где я был счастлив, точно влюбленный. А теперь? Я, как крот, зарылся в работу, в расследование, и с одержимостью маньяка созидаю замки на песке – жизнеописание жизни и смерти Булгакова. Всякий раз, когда я отвлекался от темы, на ум приходила примитивнейшая из мыслей: галактика по имени «Булгаков» все больше и больше засасывала мою душу, а я все глубже и глубже погружался в нее – в рассвеченный звездами шлейф, во тьму и хаос неизвестности. Поверьте, говорю это не ради красного словца. Прошло всего несколько недель, а квартиру мою узнать было просто невозможно. Горы бумаг, журналов, книг, куда ни глянь; повсюду пустые бутылки из-под водки да грязные тарелки с остатками еды на письменном столе, на стульях, на полках книжного шкафа, на полу. Полнейший беспорядок! Пару дней назад я битый час потратил на поиски ксерокопии статьи из медицинского журнала, в которой говорилось о болезни Булгакова, и не нашел. Это привело меня в ярость. Я опрокинул стол – книги россыпью полетели на пол. Это еще больше взбесило меня. Я криком кричал, проклиная Эдуарда Хлысталова и себя самого. Увы, я утратил контроль над собой…
Я чувствовал, что меня поглощает тьма. Свет стал невыносим, я начал болезненно реагировать на него. Если в комнату проникал солнечный луч, он вызывал у меня боль не столько в глазах, сколько в мозгу. Словом, я впал в транс, как зверь в зимнюю спячку. И выглядеть стал соответственно: как медведь, залегший в берлогу. Как-то утром поймал себя на мысли: все труднее и труднее становится раздвигать шторы и занавески, все труднее солнечному лучу пробиться ко мне в квартиру. Я перешел на иное освещение – настольную лампу и ночник над кроватью. Они давали ровно столько света, сколько было необходимо, чтобы разобрать слова на странице, и не больше.
Так, глуша водку, я жил во тьме, подобной тому забытью, в которое проваливался, когда меня одолевала усталость. А что касается солнечного света, так я и забыл, что это такое. Вернее, мне было наплевать на него. Улица потеряла свой притягательный интерес. И вообще внешний мир потерял для меня свой смысл. Как бы перестал существовать. Я хотел одного – остаться в одиночестве. Так и вышло.
Я внушал себе, что у меня все в порядке и мне не страшно. Я бы свихнулся, когда бы не соломинка, за которую я держался. Единственным, что связывало меня с реальностью, стала отчаянная попытка собрать всю возможную информацию о Булгакове у Эдуарда Хлысталова и тех, кто имел к этому отношение. Я отчаянно работал, читал, писал и думал, и этот конвейер крутился в безостановочном режиме и не было возможности что-либо изменить. В этом я отдавал себе полный отчет.
Хотелось узнать мир, в котором Булгаков рос и работал как писатель, драматург, становясь мастером. Чем больше я читал о нем, тем отчетливее он воскресал перед моими глазами. На глаза мне попалось имя командора тамплиеров А. А. Карелина, и в сердце вспыхнул теплый огонек: я вспомнил о непоследовательности литературоведа и философа П. С. Попова и его скрытой неприязни к командору. Мне страстно хотелось доподлинно докопаться до тайного Ордена тамплиеров, движущей силой которого являлся А. А. Карелин. Многие члены этого общества оказали магическое влияние на Булгакова. Как тот же актер Михаил Чехов, гениально сыгравший Хлестакова в «Ревизоре» и скоро перекочевавший в Германию. Однако документальных ссылок на их непосредственные контакты не было. Прямых подтверждений того, что Булгаков принадлежал к тайному сообществу Ордена тамплиеров, я нигде не сумел найти. Но, согласно косвенным признакам, Булгаков в московский период находился в окружении людей, входивших в него.
Прочитав у серьезного исследователя в области масонских лож в СССР А. Л. Никитина комплиментарную характеристику командора тамплиеров и анархиста А. А. Карелина, я прямо-таки загорелся страстью побольше узнать об этом необыкновенном человеке, одаренной личности и рыцаре с заглавной буквы. Правда, появились смутные предчувствия: а что, если «зомби» Карелин был управляем извне, в частности из Франции? Что, если он использовал темперамент и талант Булгакова в своих целях или целях того, кто за ним стоял? Уж я-то знал, что такое «зомби»…
И еще одна загадка ставила меня в тупик: у Булгакова было множество увлечений – одна женщина ярче другой, но упоминалось только о трех из них – только женах. Было предчувствие, что кто-то тщательно вытравливал женские «следы» из биографии великого писателя, оставляя на роль единственной и неповторимой последнюю супругу мастера – Елену Сергеевну.
Чем больше я читал о Булгакове, тем больше хотелось его расшифровать. Как иначе можно понять суть личности драматурга и писателя – того, кто жил литературой, грезил литературой? День и ночь я читал его произведения, слушал вслух его опусы в исполнении артистов. И от полного погружения в булгаковские сферы боялся, что сойду с ума. Право же, было от чего свихнуться. Втыкаешь в уши наушники, ставишь лазерный диск – и тебя трясет, тело раскалывается на части. Но я все же продолжал слушать божественные тексты мастера, время от времени задаваясь вопросом: что за энергия поддерживает меня? Ведь требовалась масса сил, чтобы продолжать заниматься тем, чем я занимался. Без устали и практически без сна!
Я жил как будто в тесном союзе с мастером или, если так можно выразиться, делил одиночество с Булгаковым, а тот становился для меня осязаемым физически, живее всех живых. Закрывал глаза и видел его небольшую голову, на которой красовалась шапочка с вензелем «М». Он склонился над моим письменным столом, над листами бумаги, на которых был написан текст некоего произведения с промельками гениальных фраз.
Порою Булгаков зримо представлялся мне эдаким бонвиваном: с пенсне на правом глазу, одетым в джентльменскую тройку. Тут он смахивал на шаляпинского Мефистофеля. А то он вдруг превращался в моложавого мужчину, никому не доверяющего, собравшего волю в кулак и готового дать сокрушающий отпор. Он никому не доверял с первой встречи. Иногда я видел его Воландом в широкополой шляпе, в черном и длинном, облегающем фигуру пальто. Он желал выглядеть аристократом, независимым и свободным от завистников и соглядатаев тоталитарного общества. В высоких кабинетах тамошнего истеблишмента Булгакова, скорее всего, пытались превратить в дрессированного медведя. Чтобы было как в цирке: «Встань, мишка, на задние лапы, ну-ка, ну-ка… Ай, молодец!..» Но вряд ли такое могло произойти. Михаил Афанасьевич никогда не прогибался перед власть предержащими…
И тут мне вспомнился один характерный прецедент во МХАТе, где работал Булгаков. Позвонила дама-чиновница из Реперткома. Мастер взял трубку телефона. В конце разговора дама поинтересовалась: ну как там ваш Булгаков, уже перестроился? Он ответил с сарказмом: да перестроился на все сто процентов, вчера, аккурат в 23.00!..
Удивительно, как Булгаков выдерживал беспрерывные нападки на свои произведения в газетах и журналах от критиков, известных в СССР писателей, коллег-драматургов и коллег-режиссеров! От так называемого «коллективного Сальери»…
Читая опус за опусом, книгу за книгой, я перелистывал страницы жизни Булгакова, изучал его письма и не мог избавиться от мысли о том, что он всегда стремился быть хозяином своей судьбы. Мечтал найти свое достойное место в жизни, обрести покой. Но он строил замки на песке – фундамент плыл, и Булгаков постоянно оказывался у разбитого корыта.
Иногда я спрашивал себя: «А может, все, что я читаю о Булгакове, это происходило со мной?» – и в конце концов понял: мы стали так близки, что такое перевоплощение вполне возможно.
Как-то раз мне на глаза попалась фотография Юрия Львовича Слезкина, успешного тогда литератора. Она, естественно, была сделана в прошлом веке, в середине 30-х. Слезкин выглядел напыщенным и самовлюбленным человеком, на лице которого было написано, что он соглядатай и доносчик. Романом «Ольга Орг» зачитывались все, не было отбоя от поклонниц и поклонников. А поза, в которой тот стоял, заложив одну руку за борт сюртука, – ни дать ни взять Наполеон! В другой руке он сжимал замшевые перчатки. У него были безжизненные рыбьи глаза, спрятанные за надбровными дугами. Такими глазами на мир смотрят рехнувшиеся люди или наркоманы. Когда я разглядывал один из снимков г-на Слезкина, то мурашки забегали у меня по телу. Неудивительно, что Булгаков называл его г-н Сальери, а зависть коллеги по литературному цеху – обыкновенным сальеризмом.
Чем больше я читал о довоенной Москве, в которой жил и работал Булгаков, тем больше убеждался в том, что писатель безумно любил Первопрестольную. Думаю, он жил там по одной-единственной причине: Москва в то время была литературной и театральной Меккой СССР. Понятно, что Булгаков при всяком удобном случае выбирался из Москвы: его тянуло на юг, на море, в Подмосковье. Но, оказавшись вне мегаполиса, он тут же начинал рваться обратно – звала душа!.. Я мог лишь угадать, что где-то здесь или там прогуливался великий писатель, Мастер. И наверное, по тем же местам совершали свои походы или променаж Эдуард Хлысталов, Всеволод Сахаров и другие поклонники творчества Мастера.
Чем больше я узнавал о напрочь забытом сегодня писателе Юрии Слезкине и о том, как он за глаза хулил своего мнимого друга Булгакова, уничижая его в своих романах, тем яснее становилось, что тот (и, наверное, не он один) действовал преднамеренно, стараясь извратить правду о Мастере. Но какую именно правду? Узнать все, что касалось отношений Булгакова с женщинами. Или то, что Мастер состоял в тайном обществе тамплиеров? Я должен был узнать эту правду, несмотря на то, что необходимые документы оказались потерянными, изъятыми или уничтоженными.
Найденное и прочитанное о Мастере не доставляло мне радости. Напротив, я испытывал страх: помимо моей воли какая-то сила увлекала меня в пропасть, в бездну. И хотя эта бездна сулила обернуться бездной наслаждений, я сопротивлялся, ибо боялся, что она меня поглотит.
Чем основательнее я вчитывался в письма и дневники Булгакова, в созданные о нем книги, чем дольше слушал его произведения в исполнении артистов, тем сильнее занимала меня одна любопытная мысль: практически все, что сотворил Булгаков, отражало борьбу двух антагонистических сил. Одна из них определяла линию поведения собственно Булгакова, подчиняла волю писателя, его поступки и определяла музыку его произведений. Вторая сила денно и нощно противостояла первой. Она подавляла Булгакова, отравляла ему радость жизни, лишала почвы под ногами, смещала шкалу ценностей – словом, была волной, подтачивающей берег, на котором закладывался духовный фундамент Булгакова. Разрушительный процесс не прекращался ни на сутки, и не столь важно было, какой лик обретала в каждый раз очередная беда, обрушившаяся на Булгакова. Было ли это вначале, когда он в 1921 году переехал в Москву и жил в «нехорошей квартире» с первой женой Татьяной Лаппа, влача нищенское существование, когда девальвация съедала немалую часть доходов от грошовых гонораров из газет или журналов. Было ли это, когда он испытывал разочарование в любви или страдал от недостатка внимания и добрых слов со стороны критиков, коллег по перу, читающей или театральной публики. Результат был один: его срывало с якоря надежды и уносило в море неопределенности. А именно этого состояния Булгаков больше всего не выносил. Кстати, в это же самое состояние депрессии я день ото дня погружался все глубже и глубже.
Нетрудно было догадаться, что я оказался физически и нравственно порабощен. В первую очередь, конечно, Булгаковом, но не им одним. Пожалуй, в не меньшей степени – кем-то другим, который незримо был рядом с ним, а точнее – между нами. Тем же самым Воландом, Азазелло или котом Бегемотом с Патриарших прудов?
Меня обуял страх. Причем этот страх не имел ничего общего с тем настроем, что я испытывал на Кавказской войне. Там страх был управляем, можно было научиться преодолевать его, потому что точно знаешь, куда идешь, зачем и что нужно сделать. А значит, есть все основания надеяться, что твоя удача, черт возьми, от тебя не отвернется и ты благополучно достигнешь цели. А этот, теперешний, страх был иным – бесформенным, всепроникающим, заполняющим каждую клеточку тела. И эта экспансия страха могла привести к неуправляемости – к панике. По мере того как я выстраивал свою собственную версию биографии Булгакова, страх усиливался. Я окунулся с головой в работу и занимался ею с усердием, какого ранее за собой не замечал. Я рассчитывал, что при таком подходе к делу не останется сил на размышления о том, что произойдет со мной, когда наконец я закончу жизнеописание.
Для этого пришлось проглотить и переварить десятки фундаментальных трудов, перелопатить гору первоисточников: документы, письма, свидетельства современников, записи театральных произведений Булгакова. Сведения зачастую были противоречивыми, но все-таки удалось собрать кучу фактов. Вот какую работу понадобилось проделать в поисках ответов на вопросы: кто такой Булгаков, кем он был, что за тайна скрывалась в его жизни. Вероятно, это очень большая тайна, иначе зачем было Попову тайно уничтожать свидетельства современников литератора и прятать документы? Я голову сломал, пытаясь распознать природу болезни, наваждений и галлюцинаций литературоведа Сахарова или лечащего врача Захарова и понять, почему со мной происходит то же самое.
Когда я заканчивал излагать на бумаге факты по теме «Булгаков и его жизнь», я почувствовал некоторое облегчение – непродолжительное, но весьма ощутимое. Болезнь отступила на задний план, давала передышку. Стало меньше раздражать несмолкающее подзванивание в ушах; ослабли приступы головной боли и тошноты: стакан водки мог в значительной мере притушить все симптомы нездоровья.
Примечательно, что они возобновились с полной силой, когда я поставил заключительную точку в своем труде. Я вынужден был посмотреть правде в глаза и признать: методика, которой я владел, и весь мой опыт аналитика СВР ни на шаг не приблизили меня к цели, я не сумел избавиться от своей навязчивой идеи, от преследовавшего меня своеобразного фантома Булгакова, образа человека, которого я никогда не знал и не должен был знать. Всякий раз, когда наступали короткие минуты просветления, и я был способен дать трезвую оценку своим действиям, я убеждался, что и не желал ничего знать о Булгакове. Короче, ощущал себя выбитым из привычной колеи, как бы зависшим над пропастью, между небом и землей.
Вот уже больше полутора месяцев я не читал газет, журналов, а общался лишь со своим лечащим врачом. Встречался только то с Хлысталовым, интересуясь, когда он достанет так необходимые мне документы, подтверждающие те или другие места в рукописи, то с врачом-токсикологом или очередным булгаковедом. А течение времени вдруг замедлялось, становясь как будто резиновым: все растягивалось до занудства, до бесконечности.
Но вот мучительные проявления болезни вернулись, и мне оставалось только продолжить свои изыскания по булгаковской теме. Хотя приходилось прикладывать еще больше сил – в разы!
Надо признать, что не вся интересующая меня информация была уничтожена или засекречена. Раз в несколько дней я выбирался из своей мрачной берлоги на свет Божий. Садился в подземку и плелся от метро в читальный зал библиотеки имени Ленина, где находились основные залежи необходимого мне материала. Только эта библиотека была надежно защищена от моих преступных посягательств – оттуда украсть или тайно вынести мне ничего не удавалось.
В свое второе посещение читального зала я, роясь в книгах, наткнулся на одно из первых изданий «Мастера и Маргариты». В конце книги, под обложкой я обнаружил рукописный текст-приложение. Строки были выведены на пожелтевших листах бумаги, размер которых точно соответствовал размеру страниц книги. Кто-то вклеил рукопись с помощью прозрачной клейкой ленты – так когда-то давно делали библиотекари, чтобы сохранить порванные страницы в целости. Почерк был аккуратный, но уж очень мелкий. К тому же бумага начала разрушаться от времени. Так что разобрать написанное было очень нелегко. Меня весьма удивило одно обстоятельство: на первый взгляд вставка не имела никакого отношения к самой книге, по крайней мере те абзацы, которые я успел просмотреть. Рукописи предшествовал заголовок: «Краткая хронология русских тамплиеров».
Я начал читать:
«Тамплиеры. Известно, что Булгаков одно время являлся членом общества, известного как эзотерическая организация командоров «Святого Георгия» Ордена тамплиеров. Своей тайной миссией члены организации провозгласили возвращение людям свободы и равенства, которые были утрачены после грехопадения…
Иллюминаты. Орден иллюминатов, основанный, по всей вероятности, в 1777 году Адамом Вейсхауптом (наверняка, вымышленная фамилия), отрицал общепринятые религии, как и существовавшие политические системы, и поддерживал доктрину всеобщего Братства, концентрированное музыкальное воплощение идеи которого заключено в финальной части Девятой симфонии Бетховена. Известно, однако, что история ордена иллюминатов своими корнями уходит в доисторическую эпоху. На каждом новом витке своего развития орден вовлекал в свои ряды выдающихся деятелей…»
Мне не удалось разобрать остальную часть этого абзаца. За ним следовал длинный перечень событий, выстроенных в хронологическом порядке.
Он (абзац) начинался фразой: «30 000 год до н. э. Грауд, первый иллюминат, правит мистической Атлантидой», а заканчивался словами: «1910 год. Тайное совещание политических лидеров и банкиров на острове Джекил приводит в действие программу Федерального резервного фонда».
Это сообщение гулким эхом отозвалось во всем моем существе. Я слыхом не слыхивал о Грауде, первом иллюминате (если он вообще когда-либо существовал!), но чертовски много знал об острове Джекил. Там было заключено соглашение нескольких банков о совместном осуществлении финансовых операций и захвате экономической власти в Соединенных Штатах (консорциум действует и по сей день), а также образовании тайного правительства, о существовании которого большинство американцев до сих пор не подозревает. На острове Джекил был сделан гигантский прорыв к установлению контроля над массами и экономикой кучкой алчных людей, которым было не до свободы, равенства и братства людей и искренне плевать на саму жизнь человека.
Совещание на острове Джекил организовал Нельсон Элдрих, сенатор, возглавлявший Национальную финансовую комиссию, учрежденную конгрессом после кризиса 1907 года. Элдрих, выразитель интересов международной банковской олигархии, прибыл на побережье Джорджии, на остров Джекил, в охотничий клуб Моргана, где и состоялась его тайная встреча с Паулем Уорбургом и представителями групп Моргана и Рокфеллера. Был разработан план, обязательный для выполнения Центральным американским банком, позже преобразованным в Федеральный резервный банк.
Следуя соглашениям, принятым на острове, Элдрих предложил конгрессу билль о создании нового могущественного банка. Однако тот факт, что Элдрих выступил с инициативой учреждения такового как в США, так и в Европе, вызвал сомнение в целесообразности принятия законопроекта, и билль не прошел. Он был принят в качестве закона только два года спустя и озаглавлен совсем не так, как предполагал Элдрих. Конгресс голосовал глухой ночью 23 декабря 1913 года. Билль стал законом. Так влиятельные международные круги ввели в действие Федеральную резервную систему, со временем взявшую под контроль курс доллара и валютные запасы США. Учреждение ФРС было подано народу как великое благо для него: дескать, это устроено для стабилизации национальной экономики и ее защиты от возможных катастроф. Все, естественно, оказалось сплошной ложью.
Но дело было сделано: международная банковская система образовалась, ее воротилы – банкиры и промышленники, выражающие свои наднациональные интересы, – объединились с целью порабощения мира.
Власть в правительстве США оказалась в их руках.
Даже сейчас немногим в Соединенных Штатах известно, что Федеральный резервный банк можно с таким же успехом назвать «федеральным» (то бишь государственным), что и компанию «Дженерал моторс». ФРС – частная собственность, которую не контролирует ни президент страны, ни конгресс. ФРС проводит собственную, никому не подотчетную политику. Владельцы частных банков, объединенных в систему, выбирают голосованием до двух третей членов совета директоров Федерального резервного банка – государству оставлена одна треть. Никогда в истории супергигант не подвергался сколько-нибудь значительной независимой аудиторской проверке. Картель международных банков возглавляют люди, обладающие властью могущественных королей, – именно они определяют уровень золотого запаса США. Банкноты ФРС, гордо именуемые деньгами, в сущности, только ссужались государству, а американцы платили по займам каждый раз, когда у них изымался подоходный налог.
Пока ФРС будет функционировать, а банкиры, дающие Соединенным Штатам колоссальные суммы взаймы, будут силой вырывать у государства огромные проценты. Для этого нужен только благовидный предлог. В 1914 году такой нашелся, вернее, они его организовали: началась война в Европе. Америка клевала на такие приманки. А потом простаки вроде меня и прочие бедные недоумки, поверившие, что идут отстаивать идеалы свободы и бороться против тирании, валом повалили на поля сражения – и это принесло финансистам огромные состояния. Широкая общественность до сих пор не ведает, что три триллиона долларов, брошенные, словно кость голодному псу, американскому народу на программу борьбы с нищетой и разные социальные нужды, могут быть присвоены власть имущими совершенно легально. Закон, запустивший в действие механизм Федеральной резервной системы, содержал статью, позволяющую конгрессу национализировать Федеральный резервный банк простым голосованием. Стоит это сделать – и США полностью избавятся от долгов. Разве вы можете быть должны сами себе? Задумались? Вот так-то!
Правда, нашелся-таки один президент США Джон Фицджеральд Кеннеди, который собрался сломать механизм ФРС с помощью Его Величества Закона. И прикрыть частную лавочку, заменив ее Государством. Естественно, его предупреждали, и не раз – он только отмахнулся. Далее события развивались, как известно каждому: город Даллас, машина Президента США с открытым верхом, снайпер-одиночка Ли Харви Освальд. Заработала машина террора, которая не ограничилась одним убийством президента Д. Кеннеди, за ним последовал его брат, министр юстиции Р. Кеннеди, а в дальнейшем и их дети. Свидетели гибли десятками – один за другим. Дамоклов меч был занесен над кланом Кеннеди. А ФРС как существовала, так и действует до сих пор. А тем же локальным войнам во имя его Величества Хаоса – несть числа. Но это уже другая песня…
Мне было тяжело переживать все это вновь – ворошить в памяти то, что я когда-то постарался забыть раз и навсегда. А когда знаешь то, чего не пожелал бы знать никому на свете, ох как непросто дается забвение! Куда спокойнее и приятнее волноваться по поводу очередного избранника голливудской кинозвезды и смотреть по телевизору мыльные оперы. Я был сыт по горло тайными правительствами и тайными обществами, сплошь состоящими из высокомерных господ, взявших на вооружение мораль: цель оправдывает средства. Значительную часть жизни я провел среди таких персон, которые использовали меня в своих целях, да я и сам во многом был таким же. Самое страшное в них – презрение к жизни как отдельно взятого человека, животного, растения, так и мира в целом. У меня возникло впечатление, что я загнал болезнь внутрь и долгие годы там, в глубине моего существа, развивался воспалительный процесс, а я тем временем убеждал себя в том, что у меня все о’кей, а ежели что, то я сумею позабыть лишнее, напрочь вычеркнуть из памяти неприятное. Самообман продолжался до тех пор, пока в моей жизни не появились Булгаков и его «Записки покойника», втиснутые под обложку старой книги. Они-то и вскрыли, словно скальпелем, болезненный нарыв. Я заново обрел способность ненавидеть, приходить в ярость. Во мне закипала злость на людей без души и сердца, на алчных мерзавцев, что калечат судьбы своих собратьев и разоряют планету. Я злился и на собственное бессилие и трусость. В голове эхом звучали слова писателя Юрия Слезкина: «Я очень сожалею о том, что струсил. Должен вам признаться, я никогда не отличался особой храбростью».
Я переключил внимание на книгу, которую держал в руках. Какая связь между ней и датами и событиями, указанными в рукописных страницах? Почему, зачем их автор поместил данную хронологию в опус, повествующий о Булгакове и создании им романа «Мастер и Маргарита»?.. Было уже поздно, Ленинка закрывалась. Я захлопнул книгу и двинулся домой, планируя завтра же вернуться в библиотеку и дочитать рукопись.
Все это время, пока я сидел взаперти, штудировал литературу, делал выписки и глушил водку, в моем уединенном логовище беспрестанно звучала музыка Моцарта, Бетховена, Гайдна, Чайковского, Свиридова.
Впервые «Романтическую симфонию» В. Моцарта я услышал в консерватории, когда мне было пятнадцать лет. Светланов дирижировал оркестром, исполнявшим эту симфонию. Никогда прежде я не сталкивался с таким ясным, мощным и глубоким произведением. Впечатление от симфонии было ошеломляющим. Именно в тот день я решил, пусть жизнь окажется насквозь бесцветной, бессмысленной, пустой – если на свете существуют вещи столь насыщенные и осязаемые, как эта музыка, жизнь, вероятно, стоит того, чтобы за нее держаться. Но потом я почти не вспоминал о Булгакове и его таланте лет до двадцати пяти, когда мне вдруг приснился сон – тот самый, который мне недавно припомнился (чему тоже не найти объяснения).
С той поры я стал покупать лазерные диски с записью произведений Моцарта, Бетховена, Гайдна, Вивальди, Анфосси, Берлиоза, Дебюсси, но делал это бессистемно, наугад. Купив очередной «лазерник», я прослушивал его разок-другой – и отправлял в ящик письменного стола. Мне многое было по душе от бога музыки Моцарта – его «Романтической симфонии» и «Вечернего настроения» до музыки его опер «Дон Жуан», «Волшебная флейта» и некоторых других вещей. Я находил музыку Моцарта легкой, космической. Часто казалось, что она требует от меня чего-то такого, чего я не мог или не желал отдавать. Поэтому я всегда заявлял, что предпочитаю Моцарта с его необыкновенной гармонией и блестящей, неземной прозрачностью мелодии.
О «Патетической» Бетховена – разговор особый. Огненные ритмы ее первой части причиняли мне физическую боль всякий раз, когда я слушал эту музыку, и снова и снова не только нервы, но даже мышцы и сухожилия натягивались, как струны, подкрученные колками. Симфонии Героическая и до минор, несмотря на все различия в форме и содержании, казалось, имели один и тот же глубинный смысл. Они вели меня в одну Вселенную… Но вот аккорды из бетховенской сонаты «Hammerklavier» преследовали меня неотвязно. Даже когда я сидел в полной тишине, она вновь и вновь прокручивалась в моем воспаленном мозгу. Ее космос как бы дублировал тот мир, в котором я жил, мир холодной гармонии, где человек открыт для всех со всеми его радостями и печалями. Тот мир держался на неосознанной храбрости и инстинктивной воле к жизни. В нем каждый жил сам по себе, неосознанно становясь отшельником без Бога в душе и без проблеска надежды. Резкие буйные звуки моментально гасили любую искорку света, любой намек на улыбку. За скерцо темп музыки замедлялся, на сердце опускалась такая беспросветная скорбь, какую человеческая натура выдержать не в силах. Тут индивид утрачивал всю яростную волю к жизни, лишался всех надежд; оставалось лишь одно – искать спасения в полном забвении. Эти звуки, ритмы и миры – они и только они стали спутниками моей жизни.
Благодаря постоянно звучащей во мне музыке литературные произведения Булгакова всем своим существом поселились внутри меня. По мере того как мое знакомство с ними углублялось, они становились моими друзьями.
Альберт Пайк – «ученейший первосвященник сатаны»
В тот вечер, когда я вернулся домой из Ленинки, мои мысли были заняты рукописью, обнаруженной под обложкой книги «Мастер и Маргарита». Я забрался на диван и обложился фотокопиями кое-каких материалов, сделанными днем раньше. Эти материалы я еще не успел просмотреть. Принялся за чтение. Большинство их не представляло интереса. Так, образчики антикоммунистической и антисионистской пропаганды. Затем я обратился к ксерокопиям, сделанным в библиотеке музея.
Открыл папку с пометкой «Конспирология», вынул из нее несколько листов и начал читать:
«Под определение «иллюминаты» попали носители света. Свет, о котором идет речь, не является божественным. Скорее это слепящий свет Люцифера. В 1775 году группа международных финансистов поручила Адаму Вейсхаупту создать на базе канонов Люцифера план преобразования мира («Новый мировой порядок»). Этот план был мастерски разработан специальной группой под руководством некоего Адама Вейсхаупта – в строгой тайне и в короткий срок. Предполагалось осуществление длительной программы: разрушение основ религии, государства как института, дискредитация общепринятой философии и раскол человечества на два непримиримых, враждебных лагеря, причем каждый – со своей идеологией. Разделенный при помощи методов экономического воздействия мир должен быть низвергнут в пучину беспрестанных войн и революций, в результате чего человеческая жизнь утратила бы смысл, а личность – свою уникальность и самоценность. Человечество скатилось бы в эпоху катаклизмов, существующий социальный порядок был бы уничтожен. На руинах воцарился бы новый тоталитарный режим. Избраннику не составило бы труда управлять новым миром».
Затем мне попалась на глаза ксерокопия документа американского генерала Альберта Пайка. Это имя вошло в учебники истории Североамериканских Соединенных Штатов. Альберт Пайк (29 декабря 1809 – 2 апреля 1891) – адвокат, военный, писатель, видный масон, реформатор Древнего и принятого шотландского устава. За его заслуги, как офицера Армии Конфедеративных Штатов Америки, ему был установлен памятник в Вашингтоне (округ Колумбия). Это была неординарная личность, каких только он не носил званий: «Черный Папа мирового масонства», «Верховный Понтифик вселенского масонства», «основатель черного люциферианского масонства», «учредитель и идеолог Ку-Клукс-Клана», «глава сатанинского Ордена Бафомета»… И все это один и тот же человек. «Некий Альберт Пайк», как было указано в «Мемуарах одной палладистки», вышедших в Париже в 1896 г. под «редакцией» известного разоблачителя и срывателя масок Лео Таксиля. Мне показался любопытным один документ, адресованный «Великим Магистрам Совета Безопасности» и датированный 15 августа 1871 года. Итак, текст:
«Документы Альберта Пайка
(15 августа 1871 года Чарльстоун, США)
В начале августа 1871 г. антипапа люциферианского масонства, основатель т. н. палладизма в Чарльстоуне (США) Альберт Пайк (масонское имя Лиммуд Энсоф, умер 2.4.1891), именовавшийся сотоварищами «ученейшим первосвященником сатаны», получил от небезызвестного итальянского масона Мадзини письмо с просьбой разработать план борьбы против Римского католицизма. Семь дней (с 9 по 15 августа 1871 года) под руководством Пайка заседало «Светлейшее великое собрание заслуженных масонов», состоявшее из «одиннадцати величайших светильников», в результате чего родился документ, представленный нами в переводе с латинского подлинника:
«Принимая во внимание, что низвержение “дурного католицизма” (христианской религии) не может совершиться от одного удара, утверждение же “доброго” (люциферианства) в свою очередь требует продолжительных трудов, имея при том же в виду, что и то и другое суть два действия параллельных, так предположено посему оба эти действия приводить в исполнение одновременно с тем расчетом, чтобы к моменту разрушения повсюду минированного храма Адонаи, глазам достойно подготовленного человечества должен немедленно открыться и сокрытый до того времени храм нашего божественного учителя и владыки.
Тогда Люцифер – бог и царь – узрит у ног своих весь мир, ему и себя посвятившим и его обоготворяющим.
С того времени вера в него и будет воистину католической, т. е. всемирной. Титул “католический” не принадлежит к действительности, и не может принадлежать Римскому суеверию, так как известно из “откровения”, что в эпоху наибольшего расцвета этого суеверия число его последователей никогда не достигнет и одной четверти народонаселения земли. Так написано на небесах. И религия Адонаи уже достигла максимума своего преобладания и теперь, очевидно, клонится к своему упадку.
Чтобы действовать наверняка в двойной нашей задаче разрушения храма Адонаи и возведения храма Люциферу, нам необходимо уяснить себе истинное соотношение между собою человеческих религий. Предварительное с ним ознакомление придаст нам смелости и вольет надежду на исполнение божественных обетований: оно покажет, что грядущее принадлежит нам и что имя “католик” соблюдается только для нас…»
И вот еще один документ, родившийся за 46 лет до русской революции 1917 года, со знаковым подзаголовком: «Такова воля “доброго бога”»:
«Посему, когда Самодержавная Россия сделается цитаделью адонаизма, мы спустим с цепи революционеров-нигилистов и безбожников и вызовем сокрушительную социальную катастрофу, которая покажет всему миру во всем его ужасе абсолютный атеизм, как причину одичания и самого кровавого беспорядка. Тогда люди, вынужденные защищаться от ошалелого меньшинства бунтовщиков, уничтожат этих разрушителей цивилизации, а все бесчисленное множество разочарованных в адонаизме, жаждущее в душе своей божественного идеала, не зная, какому поклониться Богу, примет просвещение от истинного света чрез всемирную проповедь чистейшего люциферианского учения, к тому времени уже открытую и всенародную.
Повсеместное установление на всем земном шаре религии “доброго бога Люцифера” есть дело не одного года, не пяти лет, даже не одного века. Только то дело устойчиво и прочно, которое совершается в постепенной и медленной прогрессии. ХIХ-й век узрел зарождение истинного и доброго католицизма; ХХ-й век будет веком роста и полного созревания посеянного к сроку, определенному в книге небес, когда навсегда окончится летоисчисление христианской веры.
Писано и дано в Торжественном Своде и подписано у ног священного Палладиума Верховным Первосвященником Всемирного Франкмасонства и десятью Старцами, составляющими Светлейшую Великую Коллегию Заслуженных Масонов, в Верховном Востоке Чарльстоуна, в возлюбленной Долине Божественного Учителя, в 29-й и последний день Луны Аб 000871-го года Истинного Света (15-го августа 1871-го года народной эры)».
Эти слова показались мне абсолютно точным предсказанием революции в Российской империи, которая произошла 25 октября 1917 года (по старому стилю) почти полстолетия спустя.
«Проект» американского генерала Альберта Пайка на этом не заканчивался, но дальше я читать не стал – слишком уж противно. Измотанный, я уснул, опустив листы на грудь.
Через пару часов проснулся от жуткого холода. Было такое ощущение, будто меня совершенно голым выставили на улицу на жуткий мороз. В висках невыносимо ломило, голова раскалывалась от испепеляющей боли. По комнате распространился резкий запах где-то горевшей серы.
Я увидел себя за рабочим столом. Неожиданно отворилась дверь, я обернулся и увидел нелепость: это вошел я сам. Мой двойник сел напротив меня и взял мою голову в свои руки. Я с ужасом уставился на моего антипода. Тот встал и стал расхаживать по комнате, я слышал его шаги. Затем он опустился в кресло.
Наконец раздался его голос. Он звучал тихо-тихо. Я затаил дыхание, пытаясь уловить смысл речи. Голос зазвучал вновь – невнятные звуки, возникающие во тьме как бы сами по себе. Я внимал им, боясь пошевелиться, и в конце концов сумел различить слова:
– До каких пор ты будешь присваивать все, созданное мной, себе! Твоя дерзость и беспардонство зашли слишком далеко. Пора остановиться и перестать совать нос в явления и вещи, которые тебе недоступны.
Я ответил осмысленной фразой, хотя мой рот оставался закрытым, губы даже не дрогнули:
– Кто ты, призрак в моем обличии? Чего тебе нужно от меня?
– Ты меня не только раздражаешь, но просто достал своим существованием. Я ненавижу и презираю тебя, поскольку не ты, а я подлинный автор книг, которые ты опубликовал. Ты рядишься в чужие перья!..
Моя комната, и без того сумеречная и слепая, погрузилась в непроглядный мрак, какой, наверное, бывает в глубоком подземелье, когда там вдруг задувают свечу.
Мой призрачный гость вдруг предстал передо мной облаченным в сутану с капюшоном и зависшим над ковром. Он зловеще произнес:
– Ты обокрал меня – покайся сейчас же! Иначе откроется ящик Пандоры – и будет не просто плохо, а очень плохо…
– Если ты так считаешь, то я каюсь, – смиренно пробормотал я.
Гость мгновенно перескочил с агрессивного тона на голос послушника.
– И я виню себя, что был несправедлив к тебе. Давай примирим наши гордыни…
Вот и все, что я запомнил из ночных сновидений. Несколько часов спустя я пробудился и мог бы счесть виденное и слышанное сном, если бы не странная вещь: на ковре, где в черной сутане парил мой двойник, оказалась прожженной его середина. Пятно имело узнаваемую форму пентаграммы…
Именно это предзнаменование заставило меня спланировать свои действия следующим образом. Я встал пораньше – и ринулся в Ленинку. Я намеревался попасть туда к открытию и проштудировать от первой до последней строчки рукопись, вклеенную в книгу «Мастер и Маргарита» Булгакова, надеясь, что это прольет свет на тайну Булгакова и – что стало для меня более важным – на чертовщину, творящуюся со мной.
Но, как назло, под утро я провалился в необыкновенно крепкий сон, а когда проснулся, был уже полдень. Кроме того, как раз в этот день я должен был показаться врачу. Короче говоря, до Ленинки удалось добраться ближе к вечеру. Я снова затребовал нужную мне книгу, на поиски которой библиотекарь потратила битых два часа.
Я с нетерпением раскрыл книгу. Выяснилось, что в тот раз я недооценил уникальность рукописи. Кроме дат и событий, я обнаружил на полях вопросы-пометки, сделанные почерком, отличным от почерка автора. Я хотел переснять интересующие меня страницы, но аппарат, как нарочно, не работал.
«Всемирного масонства» не существует, потому что масонский Орден основан на верховной власти территориальных Великих Лож; «люциферианского масонства» не существует в силу заложенной в основополагающих масонских ландмарках веры его членов в Бога и их верности добродетели; «ордена Бафомета» не существует и не существовало в природе; с Ку-Клукс-Кланом Пайка связывает единственное письмо генералу Форресту (основателю Клана) относительно ритуала Алабамского ковена…» Таким образом, становится более или менее понятно, кем был и не был Альберт Пайк.
Итак, Альберт Пайк родился 29 декабря 1809 г. в Бостоне, штат Массачусетс, в семье башмачника Бенджамина Пайка и его жены Cарры (в девичестве Эндрюс) Пайк. Род Пайков, однако, мог похвастаться великими предками. Так, например, дед Бенджамина Николас был автором первого в Америке учебника арифметики и другом генерала Вашингтона, а двоюродный дядя Завулон Пайк открыл и описал гору, и ныне носящую имя «пик Пайка».
Пайк оставил после себя письменное распоряжение относительно своего тела, в котором указывалось, что оно должно быть кремировано, а пепел – зарыт в землю у корней двух акаций, растущих у фронтона здания Верховного Совета; но это распоряжение не было выполнено и Пайк был похоронен на кладбище Оук Хилл в Вашингтоне. В 1901 г. Верховный Совет Южной Юрисдикции установил на территории, специально выделенной ему для этих целей Конгрессом, монумент памяти А. Пайка.
Кем же он был? Он был реформатором и самым известным Державным Великим Командором Материнского Верховного Совета Тридцать третьего и последнего градуса Древнего и Принятого Шотландского Устава Южной юрисдикции для Соединенных Штатов Америки, величайшим, по нашему субъективному мнению, масонским ученым всех времен и народов, как ни одиозно это звучит, боевым генералом армии Конфедерации, государственным и общественным деятелем, защитником и почетным вождем арканзасских индейцев, губернатором Индейских территорий, вошедших в 1861 г. в состав США, талантливым и плодовитым журналистом, видным юристом, соавтором конституции Арканзаса, редактором нескольких журналов и газет, средней руки поэтом – автором духовных гимнов, несомненно одаренным историком и глубоким, оригинальным философом.
Опубликованные труды А. Пайка составляют в различных изданиях 16 томов. Неопубликованные рукописи хранятся в библиотеке Верховного Совета Южной Юрисдикции Древнего и Принятого Шотландского Устава в Вашингтоне, округ Колумбия.
Главным трудом Пайка является трактат «Мораль и Догма». Это монументальное произведение является основой его титанического труда по оживлению Шотландского Устава в США и приданию ему нового смысла, однако они далеко не исчерпываются данной работой. Перу Пайка принадлежат обновленные, усовершенствованные и упорядоченные ритуалы всех градусов («литургия»), их наставления («лекции»), уставы и регламенты, административные и правовые уложения и акты.
«Мораль и Догму» Пайка невозможно понять, не будучи хотя бы в общих чертах знакомым с мировой философской, религиозной, художественной и литературной традицией. Да и знакомство с ней отнюдь не гарантирует свободной ориентации в его фундаментальном труде, а уж о желании почитать на досуге нечто увлекательное можно просто забыть. Более того, чтение Пайка – труд, труд нелегкий, зачастую неблагодарный, но необходимый. Необходимый каждому человеку, стремящемуся не только расширить философский кругозор, но и приобщиться к истинам, которые лишь на первый взгляд кажутся непостижимыми, а в действительности буквально лежат на поверхности, сокрытые от наших взглядов вековыми наслоениями извечной человеческой глупости, догматизма, упрямства и лжи. Будучи сам человеком энциклопедически образованным, библиофилом, создателем и хранителем огромной библиотеки, ставшей для него фактически домом на протяжении последних лет его, Пайк составлял свой труд, полагая его главным делом своей жизни, а поэтому вложил в него все свои знания, всю душу. Отсюда и его стремление объять необъятное: представить в сжатом виде всю мировую эзотерическую традицию так, чтобы она была понятна человеку, не обладающему его образованностью и интеллектом».
Далее я выбрал наугад несколько дат и переписал их:
«30 000 г. до н. э. Первый иллюминат Граунд спускается, чтобы править Атлантидой – он является одним из тех «великих», кто пьет энергию живого человека.
1500 г. до н. э. Знаменательная дата: разрушение Теры. Этот исторический факт лег в основу легенды об Атлантиде.
Квадрант духа впервые зарегистрирован на территории Китая.
1119 г. н. э. Основание рыцарского ордена Тамплиеров в Палестине.
1167 г. н. э. Кафари держит совет под Тулузой».
А вот записи, относящиеся к более позднему периоду:
«1717 г. н. э. Основание Лондонской грандложи Дезагильерами. Зарождение современного масонства. Вольтер заключен в Бастилию.
1761 г. н. э. Император Китая запрещает тайные общества. Св. Жермен открывает химический завод в Голландии, идет на Россию и исчезает вместе со ста тысячами членов гильдии.
Доказательство его связи с Богами Тьмы.
1776 г. н. э. Первого мая Вейсхауптом учреждено общество иллюминатов. Ксену, один из «великих» из Маркаба, спускается, чтобы забрать тело Вейсхаупта (речь идет о том самом А. Вейсхаупте). Джефферсон встречается с человеком в черном, после чего пишет американскую Декларацию независимости».
Перечень событий показался мне бесконечным. Это был конгломерат сведений из области науки, политики, истории, излагаемых на основе религиозных, эзотерических,[14]экстратеррестриальных,[15]алхимических данных. Кто все это писал и зачем? Об этом я не имел ни малейшего понятия.
Перевернув страницу, я обнаружил записи другого рода – отрывки из «Старого Завета», снабженные комментариями, сделанные той же рукой, которая выписывала цитаты:
«1. Кто такие «Пожиратели душ»? Ведь, душа – пища присных Адама Вейсхаупта и иллюминатов? Кровь. Эктоплазма.
2. Разработан кровавый ритуал посвящения в иллюминаты. Иегова придает зверскому обряду жертвоприношения святость.
3. И возложит руку свою на голову жертвы своей и заколет ее у дверей скинии собрания; сыны же Аароновы, священники, покропят кровью на жертвенник со всех сторон.
4. И принесет он из мирной жертвы в жертву Господу тук, покрывающий внутренности, и весь тук, который на внутренностях.
5. И обе почки и тук, который на них, который на стегнах, и сальник, который на печени; с почками он отделит это.
6. И сыны Аароновы сожгут то на жертвеннике вместе со всесожжением, которое на дровах, на огне: это жертва, благоухание, приятное Господу.
Левит, глава 3».
Какое это отношение имело к Булгакову – непонятно. Может, розыгрыш? Тогда забавным это не назовешь. А ко мне? Я перевернул еще одну страницу и наткнулся на весьма странный рисунок. Я осмелился спросить, не может ли он, сотрудник Ленинской библиотеки, пролить свет на происхождение заинтересовавших меня записей.
– Дайте-ка взглянуть… Ммм… довольно старые, вам не кажется? – бормотал он, перелистывая рукопись. – Да, действительно любопытно… Кажется, я догадываюсь, что это может быть.
– Может быть… что? – пристал я к нему.
– Что вы говорите? – переспросил он, обратив ко мне удивленный взгляд, как будто недоумевал, почему я не собираюсь уходить. – Ах, да!.. Обратите внимание: если как следует приглядеться, то можно различить
дату: «1935 год». Разве не так?
Он протянул мне книгу. Я внимательно всмотрелся в страницу. Дата была видна отчетливо.
Мне хотелось выудить у него побольше информации – при упоминании о человеке в черном мое сердце бешено заколотилось. Но мой собеседник прекратил этот разговор. Я спросил, не отложит ли он для меня книгу до завтра, чтобы опять не пришлось тратить на поиски два часа. Библиотекарь согласился.
В ту ночь я, пришедши домой, работал до четырех утра, затем меня стал одолевать сон. Спал я урывками до тех пор, пока меня не разбудил звонок в дверь. Я заставил себя подняться с постели, с трудом пробрался через завалы книг и журналов, преодолел расстояние до входной двери и распахнул ее. За дверью стоял Хлысталов. Выглядел он, как чем-то встревоженный, внезапно разбуженный кот. В одной руке он держал неряшливо отпечатанную рукопись. Я выжидающе посмотрел ему в глаза. Взгляд у Эдуарда был рассеянный. Я спросил:
– Что вы думаете по поводу рукописи, Эдуард?
Познакомившись с первым манускриптом, я имел все основания предполагать, что и второй окажется неординарным и произведет впечатление на меня.
Но Хлысталов не выказал ожидаемых эмоций.
– Ничего, – ответил он, – разве что некоторые страницы – в ужасном состоянии. Измазаны черте чем. А бумага папиросная, с водяными знаками… Из архивов ОГПУ-НКВД, КГБ, ФСБ.
Я убрал со лба прядь волос. Они здорово отросли: в течение этих долгих недель я не обращал внимания на свою внешность. Решил, что как-нибудь позже обязательно подстригусь. Я извинился перед Хлысталовым за то, что вынудил его заняться столь сложным делом, как адресные поиски в архивах ОГПУ.
– Тут занятно рассказывается о СВР, о военной разведке СССР, – заметил экс-полковник. Я промолчал, чтобы не мешать ему развивать мысль дальше. – Если все это написано в нынешнем столетии, даю голову на отсечение, что автор знает о деятельности СВР не понаслышке.
Мне было известно хобби моего нового приятеля – расследование громких и загадочных убийств известных в России публичных людей.
Наконец дошла очередь до второй бандероли Э. Хлысталова, в которой были документы и показания привлеченных к дознанию рыцарей Тамплиеров.
Орден тамплиеров в Советской России
Tu estlaid, mait tuas dela physionomie.
Ты безобразен, но у тебя есть свое лицо.
В контексте утверждения новой коммунистической идеологии в 20-х и 30-х годах занесенное тамплиерство из Франции в Россию великим командором А. А. Карелиным оказалось таким же порождением русского духа, как и его анархическая стихия. В отличие от своих исторических предшественников, русские тамплиеры не создали, да, видимо, и не стремились создать организацию, которую тщетно старались найти следователи ОГПУ. За исключением молодежных студенческих кружков, «рыцари» стояли вне политики, не примыкали ни к каким партиям, занимаясь делом воспитания и совершенствования духовной и моральной структуры человека, его самосознания как основы для формирования нового человеческого общества и нового взгляда на окружающий мир, на человека и вселенную. Они были мистиками, а не материалистами, верили больше разуму, чем телу, и потому обращали свое внимание не на меняющиеся формы власти, а на те идеи, которые эти формы порождали. Они знали, что лечить следует не результаты, а причины заболевания общественного организма, и как истинные рыцари посвящали себя служению будущей России, которую провидели и в которую верили.
Совсем иной характер следствия открывается в архивно-следственных делах 1935-40 гг. На протяжении всего этого периода видны действия четко отработанной репрессивной машины, задачей которой было возможно быстрое принуждение к самооговору, влекущему за собой ВМН – высшую меру наказания, т. е. расстрел. Все, кого не удавалось подвести под ВМН, отправлялись в концлагеря: ссылка в этот период предназначалась только для совершенно непричастных к делу членов семьи, которым нельзя было ничего инкриминировать.
Архивно-следственные дела этого периода значительно объемнее предшествующих, однако увеличение объема происходило не за счет расширения документации и широты показаний, а за счет «прокрутки» подследственного – все на тот же предмет самооговора с привлечением возможно большего числа людей, которых затягивал следственный конвейер. О самих людях, их образе жизни, вообще об их прежней жизни в этот период можно узнать немного: биографические данные в протоколах резко сокращаются, отсекаются все сведения о родственниках, даже о родителях, и человек предстает как бы «голым на голой земле», в которую его и пытались как можно скорее уложить. Никого не интересовала его духовная жизнь и его убеждения, если только они не несли политической окраски. В последнем случае ему дается возможность снова и снова отвечать на одни и те же вопросы допрашивающих, описывая свою работу, взаимоотношения с начальством и подчиненными, особенно если за этим открывается возможность создания группового дела, «троцкистской» или «правооппозиционной» организации. Люди, зачисленные в такую «организацию», начинающую циркулировать в следственных делах на протяжении одного года или более (первые признавшиеся уже расстреляны, последние, ничего не подозревая, еще ходят на свободе, тогда как «среднее звено» дает показания), как правило, были обречены.
По счастью, большинство мистиков избежало этой смертной карусели, поскольку по своим специальностям они значились актерами, музыкантами, художниками, литераторами, преподавателями, музейными работниками или научными сотрудниками и находились вдалеке от борьбы за власть, от начальственных интриг и ведомственных склок, порождавших доносы, которые бежали, словно огонь по ниточке бикфордова шнура, к трагическому взрыву, после которого начиналась уже цепная реакция, как и в предшествующее время, основанная на перечнях имен в записных книжках арестованных.
Протоколы этого времени были сухи, примитивны и состояли из вопросов и ответов, записанных казенным, порою малограмотным языком самих следователей, и сводились, как правило, к тому, чтобы вынудить у подследственных признание в несодеянном. В делах этого периода напрасно искать изъятые при обыске бумаги и документы, поскольку они обычно уничтожались, здесь нет фотографий арестованных, а если подследственный чудом избегал фатальной аббревиатуры ВМН в результате собственной позиции и согласно показаниям подельников: дескать, тот к ним никакого отношения не имел.
По делу собственно «Ордена Света» в Москве было арестовано чуть больше тридцати человек, чьи имена фигурируют в следственном деле: А. А. Солонович, преподаватель математики в московских вузах, и его коллеги – Д. А. Бем, совмещавший свою работу с должностью заместителя заведующего музеем Кропоткина, Е. К. Бренев, Н. В. Водовозов, К. И. Леонтьев, А. С. Поль, Е. Н. Смирнов; библиотечные работники П. Е. Корольков, Е. Г. Адамова, художники и издательские работники Л. А. Никитин, А. И. Смоленцева, А. В. Уйттенховен; режиссер Ю. А. Завадский, певица Е. А. Поль, хореограф Н. А. Леонтьева, преподаватель музыки В. Ф. Шишко и ряд других лиц. В различных орденских кружках, кроме перечисленных ранее, состояли музыканты и композиторы В. И. Садовников, С. А. Кондратьев, артисты Р. Н. Симонов, М. Ф. Астангов, Л. И. Дейкун, А. И. Благонравов, Г. Е. Ивакинская, деятели науки – географ А. С. Барков, литературовед Д. Д. Благой, искусствоведы Д. С. Недович, В. О. Нилендер, А. С. Петровский и многие– многие другие представители московской интеллигенции, не считая вузовской молодежи.
На допросе 26.04.1933 г. Сизов показал, что в числе других «артист М. А. Чехов имел одну из старших степеней Ордена». В Москве занятия эзотерическими науками были продолжены уже без Б. М. Зубакина, причем к Аренскому и Эйзенштейну теперь присоединились В. С. Смышляев и М. А. Чехов: «Среди новых адептов – Михаил Чехов и Смышляев. В холодной гостиной, где я сплю на сундуке, – беседы. Сейчас они приобретают скорее теософский уклон. Все чаще упоминается Рудольф Штейнер…» Однако теперь можно с уверенностью сказать, что гораздо раньше, чем Чехов встретился с «Доктором», в том же 1920 или 1921 году Чехов познакомился с А. А. Карелиным, основателем Всероссийской ассоциации анархистов– коммунистов, который одновременно был и основателем Ордена тамплиеров.
Тот факт, что М. А. Чехов был одним из первых учеников Карелина, получившим в числе других – П. А. Аренского, Ю. А. Завадского, В. А. Завадской и В. С. Смышляева посвящение в Орден, подтверждается показаниями одного из крупнейших антропософов России, друга А. Белого, тамплиера и розенкрейцера М. И. Сизова. На допросе 26.04.1933 г. Сизов показал, что в числе других «артист М. А. Чехов имел одну из старших степеней Ордена». Отсюда можно заключить, что Мазель вспоминал именно об этой «орденской ложе», которая его собеседниками, ничего не знавшими об Ордене тамплиеров, была воспринята как ложа «масонская»…
Все эти факты позволяют по-новому взглянуть на Чехова, который уже в первой своей исповедной книге «Путь актера» рассказывает о попытках заполнить духовную пустоту существования, к слову сказать, характерную вообще для семьи Чеховых. Интерес к йогам, сочетание философии и розенкрейцерства, тамплиерство, все большее увлечение антропософией, по-видимому, отвечали внутренним устремлениям актера, который, мучимый своим талантом, в предшествующие годы метался в пустоте бездуховности, поочередно ища забвения в эмоциональных взрывах на сцене, в любовных похождениях и в вине. Вряд ли я ошибусь, предположив, что зимой 1920/21 года он пережил один из решающих этапов своего катарсиса, направившего его жизнь по новому руслу, удивительным образом сочетая свое штейнерианство с православным «старчеством», как он пишет о том в своей американской книге, описывая одну из встреч со «Старцем» – Рудольфом Штейнером.
«…На этот раз разговор зашел о Рудольфе Штейнере. Монах, схимник, сорок лет проведший в посте и молитве, прямой последователь школы старых подвижников, человек, имевший свои откровения, свое переживание евангельских истин, следовавший традициям, в которых не упоминалось ни о перевоплощении человеческого духа, ни о законах судьбы (кармы), этот человек без колебаний и сомнений заговорил о Рудольфе Штейнере и его учении как об истинном и правдивом. Он несколько раз возвращался к этой теме и всегда говорил положительно, за исключением одного только раза, когда он выразился так:
– То, что говорит доктор Штейнер, есть как бы букет цветов, – и, подумав мгновение, добавил: – Но попадаются и плевелы.
Если это все, что русский подвижник захотел сказать против европейского оккультиста, то, право же, стоит задуматься над этим фактом, как нам, антропософам, так и верующим христианам, боязливо отрицающим науку о духовных мирах…»
В основе своей – с детства – М. А. Чехов был мистичен и неврастеничен, но выросший в слишком прямолинейной и рациональной среде, где отсутствовала сама возможность религиозного, а, тем более, мистического чувства, он долго метался, не мог понять и найти себя. Теперь это произошло. И Мазель, безусловно сопричастный этому перерождению, не случайно спустя много лет характеризовал своего друга знаменательными словами: «Чехов был актер-мистик. Это было в нем главное. Поэтому он и сумел так проникнуть в самую суть образа Хлестакова: он играл его мистическую пустоту…»
Вот что писал об одном из таких кружков «второй ступени» на допросе 29.09.1930 г. преподаватель московских вузов А. С. Поль: «В конце 1924 г. или в самом начале 1925 г. я подошел к Ордену и вскоре был посвящен. Перед посвящением мне было сказано, что Орден ставит своей задачей духовное перерождение человека, который должен быть благородным и противиться всякой неправде. Мне было сказано, что я имею полную свободу в любое время отойти от Ордена с единственным условием сохранения всего дела в тайне…»
Наконец, при решении поставленного вопроса стоит обратить внимание на показание М. И. Сизова на допросах 1933 года об актере М. А. Чехове как о тамплиере высокой степени посвящения (это могло произойти только между 1920-м и осенью 1921 года – до того, как он познакомился с А. Белым и попал в круг антропософских идей). Анализ взаимоотношения людей в этот период, хронологии событий и всего прочего позволяет утверждать, что проводником Михаила Чехова к Аполлону Карелину мог быть П. А. Аренский или же познакомившийся тогда же с Чеховым А. В. Уйттенховен, если не предположить, что на гениального актера, о котором говорила тогда вся Москва, обратил внимание сам А. А. Карелин…
В июле 1928 г. М. А. Чехов со своей второй женой К. К. Чеховой, урожденной Зеллер, уехал за границу, чтобы уже никогда не возвращаться в Россию…
Сердце глухо ухало у меня в груди. Больше всего на свете я желал тотчас засесть за чтение рукописи, которую принес Хлысталов. Но знал, что если не поспею к открытию читального зала архива, то окажусь в хвосте очереди, чтобы снять ксерокопию, и потому не мог откладывать свой поход туда. Я торопливо отпер нижний ящик письменного стола, где лежала предшествующая рукопись, спрятал подмокший перевод, запер ящик, сунул ключ в карман и направился к порогу, на ходу хваля себя за то, что додумался до гениальной идеи, а именно: спать, не раздеваясь. Экономия времени по утрам!
У дверей архива Ленинки я оказался третьим. Рванулся к стойке библиотекаря и попросил ту, вчерашнюю, книгу «Мастер и Маргарита». Пухлая особа в парике, которой на вид было за пятьдесят, протянула мне требуемое издание, тот самый экземпляр, что я самолично оставил вчера в библиотеке. Я поспешил к копировальной машине в полной уверенности, что этот том со вчерашнего вечера никто не трогал. Каково же было мое удивление и разочарование, когда обнаружилось, что рукописный вкладыш исчез. Я бросился назад, к стойке.
– Куда делся вкладыш? Он был в этом томе, в конце книги.
– Простите, молодой человек?
– Тут были записи, сделанные от руки и вклеенные в самом конце книги.
Я сунул книгу под мясистый красный нос библиотекаря, тыча пальцем в след от клейкой ленты.
– Извините, но я не понимаю, о чем идет речь, – услышал я в ответ.
– Тут были записи, – втолковывал я ей, – большой текст на тонкой пожелтевшей бумаге. Их сделала одна дама – библиотекарь из Зеленограда. Давным-давно. Где они?
– Извините, молодой человек. Не в наших правилах вклеивать в книги рукописные тексты, – спокойно проговорила библиотекарь. – Боюсь, вы ошиблись.
– Слушайте! Вы!.. – завелся я. – Не морочьте мне голову своей болтовней, что в ваших правилах, а что нет! Вчера вечером дежурил ваш коллега, и мы с ним говорили об этой рукописи – вот здесь, на этом самом месте. Я собирался их переснять – поэтому-то и вернулся сюда сегодня!
Я чувствовал, что не могу сдержаться и голос мой звучал все громче и громче. Кто-то тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидел за своей спиной пожилого мужчину в униформе – это была охрана. Я швырнул книгу на стойку, оглядел помещение, к тому часу уже заполненное посетителями, каждый из которых демонстрировал чисто русскую манеру делать вид, что не замечает происходящего вокруг, и побежал к выходу. Мне непременно нужно было возвратиться к себе в квартиру прежде, чем из нее могла исчезнуть рукопись, принесенная мне Эдуардом Хлысталовым.
Метаморфозы
Они приносят в жертву собственную кровь в знак поклонения идолу, надрезая края ушей, или же пронзая щеки, или нижнюю губу; они уродуют тела свои шрамами, или же протыкают во множестве мест язык и вставляют в отверстия соломинки, чем причиняют себе невыразимые страдания; и они рассекают крайнюю плоть детородного органа, что ввело великого историка в заблуждение, будто индейцы совершают обряд обрезания… Более того, кровью всей твари земной, которой владеют, – будь то птицы небесные, звери земные или рыбы морские, – они помазывают лик идола…
Золотая лестница космосов
Итак, в стране Кеми – Древнем Египте – существовало две касты жрецов и три отличавшихся друг от друга учения. Одно из них было внешним, предназначенным для народа, и гласило, что после смерти человека его душа переселяется в другое тело в зависимости от того, какую жизнь вел этот человек. Если он вел себя благородно, то в своей последующей жизни он мог подняться на более высокую общественную ступень, воплотиться в жреца и даже фараона; если же он вел себя недостойно, нарушал законы, то его душа должна была возродиться в теле слуги, раба, животного или растения.
Однако сами жрецы в это не верили. Они полагали, что переселение душ совершается не на нашей земле, а на других небесных телах, куда те переносятся в зависимости от поступков предыдущей жизни.
Но среди верховных жрецов была группа посвященных, которые знали, что наш мир – мир желтых солнц – всего только песчинка в мироздании; что существуют иные вселенные, иные космосы. Их количество бесконечно, их разнообразие безгранично, как безграничны космические пространства, их разделяющие. И все эти миры – только светильники у подножия Бога Элоима, расположенные по «Золотой лестнице», идущей к престолу Бога Великого и Неизреченного…
Примером космосов меньшего количества измерений, чем мир людей, могут служить космосы звуков, теней, зеркальных отражений, меняющихся образов и так далее. В этих космосах нет ничего постоянного, там происходят непрестанные изменения: цветок через мгновение может стать книгой, червяком, бабочкой, деревом… И все эти космосы не изолированы, а проникают друг друга.
Причиной перехода духовной сущности из одного космоса в другой является изменение силовых линий, пронизывающих вселенную, и карма. А кажущиеся бесконечными пространства, разделяющие эти космосы (хотя они и проникают друг друга) служат для встреч их обитателей, которые не могут иначе проникнуть в иной космос, кроме как приняв на себя действие его законов, преображающих сущность до неузнаваемости.
О Граале
1. Я, Аппер, пишу тебе, Соммий, о странном. Удивительно изменились семь знакомых мне женщин – стали добре, умнее, деятельнее. Все они говорят: «Упали в нас звезды и превратились в наших физических телах в тела астральные…» Женщины, озаренные звездами, почувствовали в себе как бы иное начало. Они говорят: «С высот сошли в нас могучие духи, решившие искупить свои прегрешения, когда, во время борьбы с духами высшими, призвали себе на помощь какие-то стихийные силы…» Странные речи говорят теперь эти женщины, вроде того, что на какой-то планете не только само тело, но и душа какого-то великого духа были положены в некую чашу, называемую Грааль. А теперь, утверждают они, и их тела после схождения в них звездного начала стали подобием этого Грааля. Ярче стала их жизнь, духовнее и интереснее. И на нас, мужчинах, отразилось это. Прибудь и убедись.
2. Аппер Соммию – привет. Я чувствую, что и на меня снизошел дух высокий. Внезапно я понял, что не одни мы в мире, есть многое выше нас, и мы сопряжены с Граалем. «Чаша» эта, в которую жертвенная кровь Эонов во всех мирах изливается, не более как образ, потому что она все миры охватывает. В ней и наш, духов высоких, мир был, а ныне, с людьми слившись, мы только в основании ее находимся. До недавнего времени тела атлантов, в которых мы вошли, были сосудами ненаполненными, которые в далеком только будущем проникнутся эманациями Его. Мне трудно в новом теле, трудно привыкнуть к его ограниченности. Их солнце я вижу желтым, оранжевым, красным, потухшим. Я вижу, как в отдаленном будущем сталкиваются черные потухшие солнца и снова разгораются огнем ослепительным. Это те искрометные звезды Грааля, которые несут духовные сущности к более высоким началам. И не один я – все мы, здесь воплотившиеся, рвемся в верха и полны тоски, которая исцеляется только могучей любовью и решимостью помочь людям.
3. Мы, Апперы, давно уже живем в наших крытых городах на дне океана. Более двадцати поколений моих долголетних предков прожили здесь. Род Апперов – древний род. Я родился здесь, и только смутное предание говорит, что мы, атланты, жили когда-то над водой, где светило теплое солнце и не надо было приготовлять из воды воздух. Я посвящен с двадцати пяти лет. Я знаю, что во мне воплощена высокая духовная сущность, потому что, усыпив мое физическое тело, наши ученые услышали рассказ этого духа о том, что он неоднократно покидал эту планету после смерти одного из Апперов, и снова возвращался, чтобы воплотиться в нового члена нашего рода, чтобы помогать людям. Сейчас почти все атланты больны равнодушием, отсутствием ко всему интереса, у нас часто кончают самоубийством. Я знаю, что мы должны подняться в наших аппаратах на поверхность океана, потому что должны выйти на сушу и найти тех, кто отказался остаться в подводных городах. Мы, члены моей общины, являемся прообразом Грааля, потому что во всех нас струится мистическая кровь Эона, полученная через воплотившихся в нас высоких духов. Я уже стар. Настало время нам подняться, чтобы увидеть звезды и снова продолжить наше дело на земле. Оповести об этом всех, Соммий!
Я был свидетелем того, как, страдая, Он простил своих врагов. Я видел, как центурион Лонгин ударил его копьем, и в подставленную какой-то женщиной чашу пролилась его кровь и вода. Чашу эту отнял у женщины воин моей когорты, и я выкупил ее у него. Не буду говорить, что было потом в роде моем и с родом моим – этим полны наши родовые предания. Я живу, не старея, уже десятое столетие. Мои потомки стали рыцарями, и не иссякает пролившаяся на нас благодать, а сам я уйду, когда иссякнет она в Граале. Но тогда Граалем станет рыцарский Орден.
Не беда, если в чаше Грааля подлинные самоцветы будут заменены искусственными камнями, но беда для рыцарей, если они окажутся недостойны излившейся на них благодати. А это возможно. Я вижу, как лярвы волнами тьмы обрушиваются на человечество, и горе, если в наш Орден войдут люди, одержимые лярвами. Чтобы этого не произошло, надо, чтобы Орден очистился от тлетворной грязи богатства, чтобы рыцарями соблюдались обеты бедности и любви. Только тогда Орден станет провозвестником учения Параклета, и новым содержанием наполнится наш земной Грааль. Но прежде, чем уйти, я открою вам, рыцари, тайну, о которой никто не знает.
Когда Он был снят с креста, а сам крест вынут из земли, ученики Его, Машара и Орсен, выкопали из земли камень, который лежал у подножия креста, потому что на этом камне остались капли крови и воды, истекшие из Его раны, в Грааль не попавшие. Они истолкли этот камень, а их ученики разнесли полученный от них песок в разные страны и во время бурь развеяли его, заповедав ветрам разнести его по всей планете. Так что теперь вся наша Земля стала священным для нас Граалем, объединяющим наши души и наши сердца во имя работы, заповеданной нам Эоном Любви.
Мария из Магдалы
Мария из Магдалы стояла у подножия креста и держала чашу, в которую пролилась кровь и вода из раны распятого Учителя. Неизъяснимое волнение охватило ее в эту минуту. До этого она считала, что все поняла из вечерних бесед Учителя, о которых ей рассказал Фома, но теперь она чувствовала, что какая-то новая великая тайна встала перед нею. Она знала, что безошибочны слова Учителя, но она видела, как в муках умирали и те, кто был верен идее, и те, кто ее отвергал. Но только теперь открылось ей, что не просто человеком был Учитель, что не умер он, а только ушел от них по-своему, одному ему известному пути, принеся в жертву нечто гораздо большее, чем только земная жизнь, и его тайна ушла вместе с ним.
И когда римский воин вырвал из рук Марии чашу с кровью Распятого и прогнал ее, она решила посвятить свою жизнь тому, чтобы узнать об этой тайне любимого Учителя. Она знала, что должна для этого отправиться в страну Кеми, как называли тогда Египет, ибо Он пришел, по слухам, оттуда, и оттуда же к Нему приходили какие-то неведомые люди, с которыми он говорил без учеников…
Однажды, когда была объявлена облава на христиан, Марию схватили римские солдаты, пришедшие в катакомбы со шпионами. Мария знала, что всех христиан бросают на растерзание зверям в цирке, и с радостью ждала своей участи. Поэтому, когда от нее потребовали, чтобы она показала, где на этот раз собираются последователи Распятого, она с готовностью повела солдат по подземным галереям. Долго, очень долго вела их она и, в конце концов, вывела далеко за город, к Аппиевой дороге. Так христиане были спасены, а Марию, после пыток, на следующий же день звери растерзали на большой арене Колизея.
Испустила Мария последний стон и тотчас же очнулась на улице какого-то большого города. Она была хорошо одета, ей было столько же лет, как и в момент смерти, она помнила все, что с ней произошло, но в этом городе она никого не знала…
И тогда Мария из Магдалы поняла, почему после своей смерти на Земле она попала в этот мир…
Так много, много раз переходила Мария из Магдалы из одного мира в другой, везде рассказывая об Учителе, Его земной жизни и Его учении, держась заветов правды и любви к людям. Наконец, после одной из смертей она попала в мир, который смутно напомнил ей ту землю, на которой она впервые встретила Учителя.
Не прошла она по дороге и сотни шагов, как увидела впереди идущую ей навстречу группу людей, в которых она узнала своего Учителя с учениками. Протянула к Нему Мария руки, упала на колени и заплакала от радости, что привелось ей снова увидеть того, чье слово она несла в веках и мирах, и от боли, что не знает, как высказать все, что накопилось у нее за это время.
И спросила только:
– Господи, много жизней прошла я, но чувствую, что не так учила, как учил нас Ты! Что же мне сделать для того, чтобы стать подлинно Твоей ученицей?
А Учитель ответил ей, ласково поднимая ее с колен:
– Главное – люби. Люби каждого, но не бойся согрешить, когда этого требует от тебя любовь…
И тогда прозрела Мария из Магдалы. И когда началась ее новая жизнь, она не побоялась солгать матери, что сын ее жив и, может быть, вернется еще к ней, заронив надежду в материнское сердце; она спасала людей, когда это было нужно, не думая, что отягощает себя грехами, потому что радостно было ей видеть возвращавшихся к жизни людей. И когда это понадобилось, она не побоялась поднять людей на восстание против извергов, потому что любовь должна быть не только щитом для невинных и слабых, но и мечом против злодеев…
А потом наступили предугаданные сроки, и ангел Смерти, приветствующий подвиг Марии из Магдалы, поднял ее в высший космос.
В другой раз он сказал:
– Сердце твое полно презрения к людям, но никогда не выказывай его. Настанет день, когда тебе может пригодиться их помощь.
Маленькие глазки Модератора были безжизненными, как и у Булгакова днем. Он часто говорил о «других» с отвращением и обожал рассказывать мне, как донимает их язвительной и желчной критикой, не забывая, впрочем, заговорщицки добавлять, что делает это для их же блага и что все они получают по заслугам.
Исповедь
Теперь я монах, а раньше был священником. Моей обязанностью было исповедовать рыцарей, шедших под предводительством Пьера де Монтагю на завоевание Гроба Господня и его защиту от мусульман. Достигнув восьмидесяти пяти лет, я вернулся во Францию, где жил в монастыре неподалеку от Бордо. Все знали, что я мало сплю, и поэтому, когда нужен был ночью священник, обычно посылали за мной.
Отослав окружавших его людей, он открылся мне, что он – тамплиер, посвящен в тайное тайных Ордена, а потому исповедь его должна содержаться в тайне только от людей простых, но не от рыцарей, с которыми он уже давно не имеет связи. Вот почему он просил меня записать все, что я от него услышу, и по возможности переслать магистру Ордена.
Так я и сделал впоследствии. И вот что он мне рассказал.
«Я был знаком с тайными науками, знал заклинания, чтобы вызвать духов, и однажды мне захотелось во что бы то ни стало увидеть темных Арлегов, о которых я слышал в наших орденских легендах. Я сотворил заклинание, и в тот же миг меня подхватил и помчал какой-то вихрь. Мне казалось, что на минуту я потерял сознание. Когда же глаза мои открылись, я увидел себя в окружении безобразных химер и решил, что это толпы дьяволов, о которых говорит Церковь.
Но эти страшилища быстро разбежались, и я увидел, что ко мне приближаются существа, похожие на ангелов, как их рисуют иконописцы, только в черных одеяниях и с громадными черными крыльями за плечами. На их глазах то появлялись, то исчезали черные повязки, и тогда на меня пристально смотрели их темные грустные глаза.
– Что хочешь ты знать от нас, рыцарь? – спросил меня один из них.
– Но кто вы? – спросил я, растерявшись от вопроса.
– Те, кого вы в своих легендах называете темными Легами.
– Верите ли вы в Бога? Поклоняетесь ли Ему? – спросил я их.
И они ответили мне:
– Мы не верим, а знаем, что Бог есть. Но мы знаем также, что Ему не нужны наши поклонения, как не нужны они и нам…
Темные Леги замолчали и словно бы ждали других моих вопросов, но я не знал, о чем их спрашивать, и они исчезли. На их месте появились могучие крылатые гении, облеченные в сверкающие доспехи, и я понял, что передо мною Князья Тьмы. Мрачно смотрели они на меня, пришельца, и чтобы хоть как-то разрядить гнетущее молчание, я спросил их:
– Скажите, враждебны ли вы нам, рыцарям?
– Мы не интересуемся обитателями Земли, – ответили они.
– Исполняете ли вы веления Бога?
– Бог не интересуется нами, – с горечью ответили Князья Тьмы. – Нам не о чем разговаривать друг с другом.
– Как же так? – вскричал я. – Даже мы, люди, и то обращаемся к Нему с каждодневными просьбами, и Он сам, или через пророков, отвечает нам, людям!
Рассмеялись Князья Тьмы и громами прокатился их смех:
– Ни сам Он, ни через пророков не говорил с вами. С вами говорят только Темные и лишь изредка – Светлые, которых вы «богами» называли…
И я оторопел и вспомнил, что и вправду в Ветхом Завете Бог появляется не сам, а только в виде Ангела. Тогда я снова спросил:
– А правда ли, что вы стараетесь вовлечь людей в грех, чтобы потом мучить их?
И снова рассмеялись Князья Тьмы, и один из них сказал:
– Зачем нужны вы нам? К вам спускаются животные мира нашего, лярвы, существа грязные и злобные, но вы, должно быть, ниже их, потому что потом они возвращаются к нам еще хуже, чем были.
– Но если бесы, смущающие нас на земле, суть только животные вашего мира, почему же вы не обуздываете их? Тогда, выходит, вы сами повинны в том зле, которое ими творится на землях наших!
– Это ты так считаешь, – сказали мрачные Князья Тьмы и исчезли.
Едва только начала сгущаться тьма и зашевелились в ней лярвы, как передо мной появились в сиянии красного огня три великана, одетые также в доспехи, которые спросили, зачем я явился. И я понял, что это темные Арлеги…
Постфактум
Москва, 10 марта 1940 года
Д-р Н. А. Захаров
День десятого марта выдался хмурым и ненастным. С рассветом я, вопреки обыкновению, не отправился домой, ибо знал, что это утро – последнее. Я дождался прихода других, – первыми, помнится, появились Павел Сергеевич и Елена Сергеевна, – собрал книги, блокноты и исписанные листы бумаги, в которых за последние три ночи не появилось ни одного слова, и вышел на улицу с такой скорбью в сердце, что сам не понимал, как оно продолжает биться.
Больше я не видел Булгакова живым. Около шести часов, когда я вышел из больницы и поспешил к нему, над Москвой повалил густой снег. Внезапно случилось нечто необыкновенное: раздался оглушительный удар грома и вспышки молний озарили небо прямо у меня над головой. Гроза бушевала с четверть часа, а затем стихла, не оставив и следа. Лишь гигантские снежинки беззвучно опускались на землю.
«Мастер и Маргарита» – булгаковский Реквием
Бог и дьявол воюют, а поле их битвы – сердце человека.
Известно, что с 1928 года Булгаков начал работать над первыми редакциями романа «Мастер и Маргарита». В течение 10 лет Михаил Афанасьевич часто брался за перо и бумагу: и в 1934, и в 1937 годах; а в 1938 году писатель продолжил работу над романом и принялся за чтение глав «Мастера и Маргариты» друзьям и знакомым – это же он продолжил в апреле-мае 1939 года; а с 4 октября 1939 года начались регулярные правки романа – вплоть до 13 февраля 1940 года, когда он внес последние исправления в рукопись. Это был своеобразный булгаковский Реквием.
Но не все с романом было так гладко. 2 августа 1933 года в письме Викентию Вересаеву он пишет: «В меня… вселился бес. Уже в Ленинграде и теперь здесь, задыхаясь в моих комнатенках, я стал марать страницу за страницей наново – тот свой уничтоженный три года назад роман. Зачем? Не знаю. Я тешу себя сам! Пусть упадет в Лету. Впрочем, я, наверное, брошу это». Но работа над рукописью продолжилась. Миссию надо было выполнять. Уничтоженная первая редакция романа будет переделываться еще не раз. И, в свою очередь, это восстановление стало частью сюжета, смысл которого современный исследователь передал так: «Сожженный роман Мастера возрождает из небытия Воланд, чтобы восстановить подлинную историю Иисуса Христа».
Татьяна Николаевна Лаппа, его первая жена, вспоминала, что в середине 20-х годов Булгаков часто изображал на листках бумаги Мефистофеля и раскрашивал цветными карандашами. Такой портрет, заменив собой икону, всегда висел над рабочим столом писателя…
И здесь в романе «Мастер и Маргарита» на сцену московской жизни Булгаков вывел некоего респектабельного господина. У писателя Воланд (тот же Мефистофель) хорошо пропиарен. В сером дорогом костюме, с тростью. Он уже немолод, но по-своему обаятелен. Взгляд темных глаз пронзителен. Воланд – лощеный иностранец. Маэстро! Может быть, он композитор? Шахматный гроссмейстер? Мессир – одно из имен самого диавола. Ироничный, не очень даже страшный, умный и готовый понять талантливого человека! А главное, он ведь – со всем уважением к Богу. Даже заодно с Ним! Тот выполняет за Него грязную работу… Воланд, этот печальный остроумец, похож на гетевского Мефистофеля. Естественно, переоделся по моде.
Слова Воланда «Вот и я!» точно совпали с текстом выхода Мефистофеля в опере Гуно «Фауст». Кстати, это восклицание «Вот и я!» было одной из ранних версий названия романа. В свите Воланда – подчиненный демон Азазелло-Зазель.
В романе Булгакова прообраз Мефистофеля Гете назван одним из своих 96 имен – Woland, взятым Булгаковым из «Фауста» И.-В. Гете в «Вальпургиевой ночи». Возглас Мефистофеля: «Voland kommt!» («Воланд идет!»). Причем, отдадим должное тому, что он внушает симпатию. И даже – временами – восхищение. Лицо его загадочно-притягательное. Правый глаз – «с золотою искрой на дне», а левый – «пустой и черный… как вход в бездонный колодец всякой тьмы и теней». «Золотая искра» прямо ассоциируется с солнечным светом: в сцене на каменной террасе глаз Воланда горел точно так же, как солнце в окнах домов, «хотя Воланд был спиною к закату». Тьма сочеталась в этом образе с солнечным светом. Такова еще одна шифровка Булгакова: добро и зло – принадлежали единому целому, как искрящийся и черный глаз демона.
Итак, Воланд прибыл в Москву для знакомства с рукописью нового Фауста – Мастера… Отношения Мастера с Воландом – это классические отношения человека-творца с демоном: человек свой талант отдавал духу, а взамен получал от него дары…
Интерес демона в такой сделке поясняла православная антропология (свт. Григорий Палама): «Мы одни из всех тварей, кроме умной и логической сущности, имеем еще и чувственную. Чувственное же, соединенное с умом, создает многообразие наук и искусств и постижений… И все это дано людям. Ничего подобного никогда не бывает у ангелов».
Вот этот дар и тщится украсть диавол. И вот через грехи Мастера князю демонического мира, этому гордецу, нужно проникнуть в человеческую душу. Он врывался как смерч: «Вот и я!», а вслед за ним тут же выскакивали бесы более низкого ранга. Такие как Азазель.
По мнению протодиакона Андрея Кураева, образ Иешуа, вдохновленный Воландом и описанный мастером, – пародия на атеистическое (и толстовское) представление о «сладеньком Исусике», показывающая, что автор подобного рода советских атеистических брошюрок – сатана (Воланд). В книге «„Мастер и Маргарита”: за Христа или против?» о. Андрей сравнивал окончательный вариант романа с черновыми, указывая на то, что в ранних версиях именно Воланд выступал в роли автора романа, в то время как мастер был введен в роман значительно позже.
Протодиакон А. В. Кураев именовал роман в романе (ершалаимскую историю) «Евангелием от сатаны». Действительно, в ранних редакциях романа первая глава воландовского рассказа именовалась «Евангелие от Воланда» и «Евангелие от дьявола» (кстати, в первых редакциях Бездомному в больнице являлся и досказывал ершалаимскую историю не мастер, а сам Воланд; также в ранней редакции Бездомный, пораженный осведомленностью Воланда о ершалаимских событиях, предлагал ему: «А вы напишите свое Евангелие», на что Воланд отвечал: «Евангелие от меня? Хи-хи… Это интересно». Действительно, в воландовской ершалаимской истории очевидно антиевангельское и откровенно талмудистское изложение жизни Христа («Иешуа Га-Ноцри» – имя Христа в Талмуде; отрицание рождения в Вифлееме, происхождения от царя Давида, въезда в Иерусалим на молодом осле, вообще отрицание божественности Иисуса Христа и отношения ветхозаветных пророчеств именно к Нему).
А. Кураев соглашался, что в определенном смысле Христос был именно таким, как булгаковский Иешуа Га-Ноцри из «Мастера и Маргариты». Таким был «имидж» Христа, таким Он казался толпе. И с этой точки зрения роман Булгакова гениален: он показывает видимую, внешнюю сторону великого события – пришествия Христа-Спасителя на Землю, обнажает скандальность Евангелия, потому что действительно нужно иметь удивительный дар Благодати, совершить истинный подвиг Веры, чтобы в этом запыленном Страннике опознать Творца Вселенной.
По словам исследователя М. Дунаева, уже название интересующего нас романа затемняет подлинный смысл произведения. Внимание читателя сосредотачивается на двух персонажах – Мастере и Маргарите – как на главных, тогда как они являются лишь подручными истинного главного героя… Приоритет Воланда утверждается изначально эпиграфом к первой части: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Но ведь «…зло, исходящее от диавола, преобразуется во благо благодаря именно Божьему попущению. Божиему произволению. По природе же своей, по дьявольскому намерению, оно продолжает оставаться злом. Господь обращает его во благо, – не сатана.
Бог и сатана, по Булгакову, – две части одного целого, сатана – выразитель и оружие справедливости Божией… Он накажет подлецов, а романтическому мастеру воздаст вожделенным вечным покоем». Воланд – «это первый дьявол в мировой литературе, который наказывает за несоблюдение заповедей Христа».
Как видим, «Voland» пишется через «V». Но на визитной карточке мессира было отпечатано «W». Это не ошибка и не случайность. Для Булгакова важно было написать имя сатаны через «W».
У отказавшегося от своего имени Мастера на черной шапочке была вышита его возлюбленной Маргаритой буква «М», которая является перевертышем буквы «W». Получается, что Мастер – отражение Wоланда: «О, как я все угадал!» – воскликнет безымянный Мастер, не подозревая, что записал «евангелие от сатаны»!
Оценка значимости сочинения Мастера происходит при воскрешении рукописи его романа, ведь «рукописи не горят». По приказу Воланда кот Бегемот достает роман из-под хвоста! Тем не менее, для Воланда это значимо, иначе бы он не воскресил опус Мастера».
Пожалуй, к самому проникновенному и проницательному суждению о «Мастере и Маргарите» Булгакова можно отнести слова великого Иоганна Вольфганга фон Гете, сказанные им к тексту последней оперы-мистерии Моцарта «Волшебная флейта». Сей олимпиец, посвященный в тайны королевского искусства, в своей беседе с секретарем Эккерманом 25 января 1827 года признался:
«Лишь бы основной массе зрителей доставило удовольствие очевидное, а от посвященных не укроется высший смысл, как это происходило, например, с «Волшебной флейтой» и множеством других вещей».
Раскрывать завуалированные места текста либретто Гете не стал, но чтобы пробудить элементарное любопытство, и этого достаточно.
Известный философ А. Шопенгауэр тоже ограничился словами с подтекстом, назвав «Волшебную флейту» «гротескным, но знаменательным и многозначительным иероглифом».
Казалось, что исследователи древнего мира должны были прийти в восторг и зааплодировать от содержания оперы, далеко обогнавшим свое время, поскольку реалии либретто пьесы стали известны только в 1822 году после походов Наполеона в Египет. Да куда там! Ученый Эдуард Мейер в «Истории Древнего Египта» (1887) ничтоже сумняшеся заявил:
«Мудрость «Волшебной флейты» так же далека от мудрости Египта, как поведение Зарастро и его окружения от образа действий разумных людей»…
Так вот недоступный мир ордена масонов в романе-мистерии «Мастер и Маргарита» самым невообразимым образом наполняется загадочностью и таинственности на глазах у всех, читающих его. И перед нами разворачиваются эзотерические скрижали, приправленные масонским словарем, но настолько завуалированно, что само масонство иной раз трактуется с грубоватым подтекстом, а то и вообще высмеивается его таинственность. К тому же в тексте скрыты идеи, относящиеся к до– и послебиблейской духовной эре. В романе три основных мира – древний, ершалаимский, вечный потусторонний и современный московский. Более того, эти миры связаны между собой благодаря миру Воланда.
События московских глав пародийно повторяли события ершалаимского периода через промежуток ровно в 1900 лет. В финале же романа, в Пасхальную ночь на воскресенье время московское и ершалаимское сливаются воедино. Это одновременно и 5 мая (22 апреля) 1929 года, и 16 нисана 29 года (точнее, того года иудейского календаря, который приходится на этот год юлианского календаря) – день, когда должен был воскреснуть Иешуа, и его видят Пилат и Мастер с Маргаритой, а также Воланд со своими помощниками. Становится единым и пространство московского и ершалаимского миров, причем происходило это в вечном потустороннем мире, где властвовал «князь тьмы» Воланд. Ход современной жизни как бы смыкается с романом Мастера о Понтии Пилате, в свою очередь совпадающим с «евангелием от Воланда», и с реальной историей Пилата и Иешуа, происшедшей девятнадцать столетий назад. Затравленный в земной жизни Мастер обретал бессмертие в вечности.
Можно только догадываться, какой шок получили правоверные масоны и иллюминаты, когда попали в эпицентр событий, в которых демонстрировалась профанация ритуалов, вещей и нюансов, о которых говорилось только на тайных сборищах, да и то намеками, а неразглашения деталей требовал обет молчания! А тут еще флер шутовских глав романа, который позволил не только посвященным, но широкой публике взглянуть незамутненными глазами на то, что так тщательно оберегалось от профанов.
В различных исследованиях говорится о том, что сюжет романа изобилует масонской символикой, ритуалами и кабалистикой, берущих начало в мистериях Древнего Египта и Древней Греции. Сама трактовка заключена в скрытых аллегорических формах повествования. Булгаковым подается нечто связанное с масонством в завуалированной, не явной и полускрытой форме. Например, преображение поэта Бездомного из человека невежественного в человека образованного и уравновешенного, нашедшего себя и познавшего нечто большее, чем писание стишков на антирелигиозную тему. Тому помогла встреча с Воландом, явившаяся своеобразной отправной точкой в исканиях поэта, прохождению им испытаний. Ну а встреча Воланда с Мастером, ставшим для него духовным наставником, завершила все этапы масонского посвящения. Теперь Мастер – учитель, наставник, проводник ищущих Света знаний и истинной духовности. Он автор нравственного труда о Понтии Пилате, который тождественен зодческой работе, выполняемой масонами в ходе своего познания Королевского Искусства. Он судит обо всем уравновешенно, не позволяя эмоциям одерживать верх над ним и возвращать его в невежественное состояние человека-профана.
Маргарита проходит инициацию в одну из мистерий. Все описание происходящего, те образы, которые проявляются в череде событий посвящения Маргариты, все говорит об одном из эллинистических культов, скорее всего о Дионисийских мистериях, так как Сатир предстает одним из жрецов, совершающим алхимическое соединение воды и огня, которым обуславливается завершение посвящения Маргариты. Фактически, пройдя Большой круг мистерий, Маргарита становится ученицей и получает возможность пройти Малый круг мистерий, для прохождения которого она приглашается на Бал Воланда. На Балу она подвергается множеству испытаний, что так свойственно для ритуалов посвящения масонов. По завершению обряда Маргарите и сообщается, что ее проверяли и что она прошла испытания. Окончанием Бала является ужин при свечах в кругу близких. Это весьма характерное символическое описание «Застольной ложи» (агапы) масонов. Добавим, что к членству в масонских ложах допускались и женщины в чисто женских или же смешанных ложах, таких как Международный смешанный масонский Орден «Право человека».
Можно смело утверждать, что от отцовской статьи «Современное франкмасонство», опубликованной в 1903 году в «Трудах Киевской Духовной Академии», берет свое начало «масонский след» и в главном булгаковском романе «Мастер и Маргарита». Будущий писатель наверняка запомнил содержащееся в опусе Афанасия Ивановича Булгакова изложение обряда посвящения в мастера, которое «есть символическое воспроизведение событий, передаваемых в легенде о Хираме, строителе храма Соломонова… По идее, посвящаемый в сан Мастера должен занять в гробу место убитого, «лежащего в гробу мастера (Хирама), который не хотел сообщить подмастерьям священное слово мастера». На великом Балу у Сатаны превращение ожившей головы Берлиоза символизирует смерть старого, ложного мастера, место которого занимает извлеченный из лечебницы главный герой романа, действительно владеющий «священным словом» – историей Иешуа и Пилата. Эта история совпадает с евангелием от Воланда, а сам Сатана, как мы увидели, является носителем высшей масонской степени Великого Командора.
Председатель же МАССОЛИТа Берлиоз собственным словом в литературе не обладает. Хотя он и выполнял функции председателя ложи (иначе – Мастера стула), заседание правления союза – пародия на собрание ложи, а одна из возможных расшифровок МАССОЛИТа – «масонский союз литераторов». Михаил Александрович Берлиоз и его коллеги как никогда далеки от главной цели масонства – достижения нравственного христианского идеала. Поэтому и Воланд со своей свитой жестоко расправился с ними.
Об отождествлении верховных масонских руководителей с сатаной и его присными Булгаков мог узнать из пародийно-мистификаторской книги французских журналистов Лео Таксиля и доктора Батайля (Габриэля Жогана Пажеса и Карла Хакса) «Дьявол в XIX столетии». Там утверждалось, что возглавляет масонов сам Люцифер. Батайль, описывая свои вымышленные путешествия в заморские страны, в числе прочих называл среди демонопоклонников масонскую секту палладистов американского генерала Альберта Пайка. Многие атрибуты палладистского храма в Чарльстоуне оказались перенесенными и в булгаковский роман. Так, Орлов вслед за Батайлем говорил о золотом кресле, с которым была связана история создания устава палладизма. Когда Пайк писал этот устав, «разумеется, по внушению и под диктовку самого сатаны, то эта работа шла у него совершенно благополучно до известного места». Дойдя до роковой строчки, Пайк не смог продолжать писать, а после произнесенного великого заклинания «какой-то голос громко крикнул ему прямо в ухо, чтобы он немедленно отправился в Чарльстоун». Там Пайк вместе со своим соратником доктором Макеем заперлись в храме и «предались пламенной молитве, прося Люцифера, чтобы он поборол врагов, которые, как думал Пайк, мешали ему писать устав. Окончив эту молитву и взглянув на кресло, они увидели, что из деревянного оно превратилось в золотое. На кресле лежала рукопись, и в зале распространился сильный запах горящей серы – явный знак адского посетителя. На кресле они рассмотрели очень хорошо им известный иероглиф, представляющий собою подпись Баал-Зебуба (более привычно для нашего уха другое имя – Вельзевул). Они развернули рукопись и увидели, что она содержала в себе как раз то самое продолжение устава, которое не давалось Пайку. Во время собрания палладистов после удара молнии на «золотом кресле появился сам Баал-Зебуб». Он председательствовал, таким путем самолично освятив «новообразовавшуюся секту слуг Люциферовых». По уверению Батайля, «и в настоящее время повсюду, где только образуется новый кружок демонопоклонников (так называемый Совершенный Треугольник), то каждый вновь поступающий адепт самолично подвергается допросу особым демоном, назначаемым для этого Люцифером, причем по окончании опроса демон целует кандидата. В Чарльстоне депутатом от Люцифера является Баал-Зебуб, в других местах – другие демоны».
У Булгакова Воланд подобным же образом возрождает из пепла рукопись романа Мастера о Понтии Пилате, совпадающего с «евангелием от дьявола». Во время сеанса черной магии в театре Варьете чудесным образом возникает кресло для Воланда, а потом сатана столь же внезапно исчезает вместе с креслом. Собрание правления МАССОЛИТа, которое должен был проводить Берлиоз, не состоялось, а голова Михаила Александровича оказалась среди участников великого бала у сатаны. Судьба головы председателя МАССОЛИТа очень напоминала историю одной из реликвий палладистов, о которой рассказывает Батайль, – черепа последнего гроссмейстера ордена тамплиеров (храмовников) Якова Моле, сожженного в Париже 18 марта 1314 года (о превращении его черепа в реликвию тамплиеров рассказывалось выше). Точно так же на балу у Сатаны произошло превращение головы Берлиоза в череп на золотой ноге с изумрудными глазами и жемчужными зубами, причем в ранней редакции упоминалась ваза, ножкой которой служил золотой фаллос. В Шотландии, в руках тамошних масонов, обе эти вещи и хранились, пока в начале XIX века не были переправлены в Америку. Батайль утверждал, что сатана избрал череп Моле «орудием для своих проявлений» и описал использование этого черепа в масонском обряде, при котором будто бы сам присутствовал. Череп освещался изнутри ярким светом живого огня, извергал три снопа пламени через глазницы и носовое отверстие, причем «Альберт Пайк начал потом задавать черепу разные вопросы, и череп на них отвечал, да притом не отдельными словами, а длинными, совершенно связными фразами, даже целыми речами…».
В булгаковском романе отрезанную голову Берлиоза похищает Бегемот, благодаря чему ее не смогли кремировать. А на великом балу у сатаны Воланд точно так же беседует с головой председателя МАССОЛИТа, как Пайк – с черепом гроссмейстера храмовников Моле. Берлиоз – своего рода настоятель храма советской литературы, и в этом подобен предводителю тамплиеров. Предсказывая гибель Берлиоза, Воланд в полном соответствии с авторологическим каноном отмечает, что наличие Меркурия во втором доме (во второй части эклиптики) означало счастье в торговле. Михаил Александрович был наказан за то, что ввел торговлю в храм литературы. Булгаков учел и приведенную в книге Орлова масонскую формулу «Igne Natura Renovatur Integra», в переводе с латинского означающую: «огнем вся природа обновляется». Сожжение Дома Грибоедова – храма конъюнктурной литературы открывает возможность ее обновления.
Прямых указаний на масонство в «Мастере и Маргарите» практически нет, если не считать одного – бриллиантовый масонский треугольник на золотом портсигаре Воланда, который видят литераторы. Зато скрытых масонских мотивов – великое множество. Например, Бездомный предлагает философа Канта за его доказательство бытия Божия отправить на три года в ссылку на Соловки. Это предложение перекликается с арестом в конце 1927 года в Ленинграде масонской организации во главе с бывшим гвардейским офицером, участником штурма Зимнего, а в последующем – фининспектором Б. В. Кириченко, известным под псевдонимами Астромов и Ватсон. Как сообщала ленинградская вечерняя «Красная газета» 15 июня 1928 года, среди арестованных были «последователи Канта, вычищенные из партии». Масоны, как и всякая тайная организация, вызывали враждебное отношение со стороны советской власти. Шестьдесят человек было репрессировано, причем десять человек расстреляли. Потому-то масонскую тему в романе приходилось маскировать. А сведения о масонстве Булгаков черпал не только из небольшой отцовской статьи и книги Орлова, но и из солидного труда по истории русского масонства (с обширными экскурсами в историю масонских лож Европы и Америки) – вышедшего в 1914–1915 годах двухтомника под редакцией известного историка С. П. Мельгунова «Масонство в его прошлом и настоящем». Почерпнутые отсюда данные о масонских ритуалах помогли автору «Мастера и Маргариты» построить многие важные линии романа как пародию на обряды масонов. Статьи о масонских ритуалах и системах в мельгуновском сборнике были написаны Тирой Оттовной Соколовской, которая сама была секретарем московской ложи «Астрея».
Данное Соколовской описание обряда посвящения в ученики было использовано Булгаковым при разработке образа Ивана Бездомного. Кандидат вводился в ложу с повязкой на глазах: «…Вели разутого, полураздетого человека с завязанными глазами, неуверенно ступавшего, невзирая на дружески направлявшую руку руководителя, одетого вычурно, украшенного различными знаками и лентами, в круглой шляпе и с накинутой на плечи епанчою; длинный, сверкающий меч держал руководитель в протянутой свободной руке и острием его слегка касался обнаженной груди посвящаемого». Повязка на глазах символизировала, что «желающий света должен прежде узреть тьму, окружающую его, и, отличив ее от истинного света, обратить к нему все внимание» и, «устраняясь от наружных вещей», обратиться к внутреннему источнику жизни и блаженства. Великий Мастер задавал посвящаемому следующие вопросы: «Как зовут? Сколько от роду лет? Где родился? Какого закона? Где жительство имеет? Какого звания в гражданском обществе?». Во время обряда испытуемого ставят на колени перед масонским жертвенником: «сам он должен приставить циркуль к обнаженной груди, обрядоначальник подставляет кровавую чашу, а Мастер, ударяя по головке циркуля молотом, трижды говорит: «Во имя Великого Строителя мира; в силу данной мне власти и достоинства моего; по согласию всех присутствующих здесь и по всему земному шару рассеянных братии, принимаю я вас в свободные каменщики ученики». Новому ученику вручали «белый кожаный запон, как знак, что профан вступил в братство каменщиков, созидающих великий храм человечества», серебряную лопаточку, пару белых мужских рукавиц, а также пару женских рукавиц, которые «обрядоначальник предлагает передать избраннице сердца, непорочной женщине». Ученику предписывалось «избрать себе сотрудницу, подругу, обручиться ей яко невесте, сочетаться чистым и священным браком с премудростью, с небесною девою Софиею». Эта единственная избранница должна была стать неразлучной спутницей новопосвященного. Ученик обязан слепо верить «слову Великого Мастера, когда с него требуется клятва на Священном Писании».
Погоня Ивана Бездомного за Воландом фактически воспроизводит основные элементы масонского обряда посвящения в ученики. В ходе ее незадачливый поэт, как и подобает посвящаемому, лишается верхней одежды и в ресторане Дома Грибоедова предстает в довольно экстравагантном виде: «Он был бос, в разодранной беловатой толстовке, к коей на груди английской булавкой была приколота бумажная иконка со стершимся изображением неизвестного святого, и в полосатых белых кальсонах. В руке Иван Николаевич нес зажженную венчальную свечу. Правая щека Ивана Николаевича была свеже изодрана». В ранней же редакции подчеркивалось, что у Иванушки «на груди, покрытой запекшейся кровью, непосредственно к коже была приколота бумажная иконка, изображающая Иисуса». Когда Бездомный оказывается в лечебнице, он подвергается там почти такому же допросу, как ученик перед вступлением в ложу, причем Ивану рисуют «ручкой молоточка какие-то знаки на коже груди» и берут кровь из пальца. Повстречавшись с Мастером, поэт торжественно клянется последовать его совету и никогда больше не писать стихи. В результате главный герой называет Бездомного своим учеником. В эпилоге Иван Николаевич превращается в профессора истории Понырева, следуя в этом масонской заповеди любви к научному знанию. А вот неразлучной спутницей, олицетворяющей небесную Софию, Булгаков наградил не ученика, а самого Мастера. В то же время его Маргарита на балу у Воланда в некотором отношении ведет себя как масонский ученик, который «левым обнаженным коленом становится… на подушку, лежащую перед жертвенником; правую руку возлагает на отверстое первою главою Св. Иоанна Евангелие». Именно так стоит Маргарита.
Главный герой булгаковского романа, как мы уже отмечали, в своей судьбе повторяет обряд посвящения в масонскую степень Мастера. Бездомный из учеников ложного мастера – председателя МАССОЛИТа превратился в ученика истинного мастера – творца романа о Понтии Пилате. Булгаковский Мастер наделен многими чертами обладателя масонской «Теоретической степени». Этой степенью он удостоился за свое гениальное произведение. Причем «прием, посвящение в эту важную степень предрешался без ведома намеченного к принятию брата». Теоретические братья посещали собрания нижестоящих, иоанновских лож, чтобы узнать, «как воспитательное училище к общему благу работает и дабы из среды их могли они извлекать лучших членов». Для обретения степени теоретических философов «избирались достойнейшие питомцы масонского приготовительного училища, иоанновские мастера; однако им предоставлялось еще время пройти одну или две… степени шотландского масонства», чтобы, как говорилось в масонских уставах, «к философским работам способными соделать». В русских архивах сохранились многочисленные списки предметов занятий в степени теоретических братьев, в том числе «подробнейшие описания «создания гомункула в хрустальных ретортах из майской росы и человеческой крови».
У Булгакова Воланд среди мастерской ложи с председателем Берлиозом не находил достойных теоретической степени и посвящал в нее только гениального, но отвергнутого литературным миром Мастера. Последний полет Маргариты с Мастером и Воланда со свитой происходил в темноте весенней ночи как бы в декорациях теоретической ложи, помещение которой было покрыто черным сукном и шелком. В вечном приюте сатана предложил булгаковскому герою занятие, вполне типичное для обладателей теоретической степени: «Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула?» Интересно, что связь с гетевским «Фаустом» здесь отнюдь не противоречила масонской интерпретации. Иоганн Вольфганг Гете, как известно, был масоном и в своей главной поэме во многом воплотил масонские реалии, относящиеся к степени теоретической философии (эта степень и возникла в Германии в 1766 году в ложе «Трех Глобусов»).
Три низшие степени, относящиеся к так называемому голубому иоанновскому масонству: ученика, товарища (или подмастерья) и мастера, – символизировали нравственное самосовершенствование и служение человечеству. В главной масонской легенде о гибели Великого Мастера Хирама (Адонирама) от рук трех неверных подмастерий как нельзя лучше выражен характер иоанновского масонства: Адонирам «не противится злу силой, но, не избегнув его, покоряется ему, жертвует собой. Иоанновские масоны распространяли свои идеи с горячностью, но держались категорического принципа непротивления злу… Были, однако, системы и степени в Ордене Вольных каменщиков, которые привлекали внимание страстною проповедью борьбы со злом силою. Подобная проповедь была характерна для высших степеней, относящихся к так называемому красному андреевскому или шотландскому масонству.
В булгаковском романе непротивлению злу и другим принципам иоанновского масонства следовал Мастер и Иешуа Га-Ноцри. Воланд же со свитой выступал в качестве зла, творящего добро, и силой боролся с людскими пороками, то есть утверждал принципы андреевского масонства. Сатана и его первый помощник Коровьев-Фагот явно принадлежали к высшим степеням масонства.
Последней ступенью масонской лестницы степеней в «Старом принятом шотландском обряде» была 30-я. Она носила название «Рыцарь белого и черного Орла, Великий Избранник, Кадош». Под наименованием «Кадош» масоны разумели «едино избранных сверхчеловеков, очистившихся от скверны предрассудков». Нет сочинения, написанного «для разоблачения страшных тайн Вольно-Каменщического Ордена», в котором бы не приводилась в пример степень «Кадош». Эта степень потому обращала на себя внимание, что готовила посвящаемых в мстители за попранные права человечества и была далека от миролюбивого масонства голубых лож…
По обрядникам десятых годов XIX века, цвет тканей и символических украшений ложи был цветом печали, крови и смерти. Ложу убирали пурпурными тканями и по ним вышивали «золотые языки огневого пламени и серебряные слезы». Кресло Великого Командора, трижды могучего Властодержца, почти совершенно скрывалось за тяжелым, черным бархатом балдахина, взор к себе приковывали «кроваво-красные» «тевтонические» кресты; ими усеян был мрачный балдахин. Ни сверкающий золотом и лазорью священный треугольник с оком Провидения, ни пламенеющая звезда с многозначащей буквой G (от латинского Gnosis – «сокровенное знание») – не венчали балдахин; над ним царил венчанный золотою короною двуглавый орел с распростертыми крыльями. Это был грозный орел непреклонной борьбы; в его сжатых когтях был меч…
Одеяние Великого Командора было царственное, пурпурное, но его прикрывала черная мантия, украшенная на стороне сердца красным крестом. На голове Командора сияла корона, венец мудрости, которую он возлагал на голову во время торжественных испытаний. Все рыцари одеты были в короткие далматики черного цвета, опоясанные красными поясами с золотой бахромой; в иных ложах далматики бывали белые с черной каймою, а пояса черные с серебряной бахромой, на груди и на спине белых далматиков нашивался красный восьмиугольный крест. В наиболее строгих ложах рыцари белого и черного Орла носили одежды Средневековых Рыцарей Храма и все вооружение – от шлема до шпор – было красивым повторением рыцарских доспехов. Большинство лож, однако, предпочитало далматики, и в таких ложах Рыцари одевали черные шляпы с опущенными полями.
Посвящаемые вступали в ложу в серых или черных одеждах, босыми и с веревкой на шее – память о судьбе рыцарей-тамплиеров. Их встречали бряцанием мечей, а потом подвергали испытаниям, символизирующим пытки и казни, которые претерпели храмовники. В частности, зажженные факелы в руках рыцарей означали костры, на которых когда-то были сожжены тамплиеры. Вступивший в степень Рыцарей белого и черного орла должен был избегать семи пороков: гордости, скупости, неумеренности, похоти, корыстолюбия, праздности, гнева и следовать семи заповедям: повиновение, познание самого себя, отвержение гордыни, любовь к человечеству, щедротолюбие, скромность и любовь к смерти. Достигшие степени Кадош именовали себя «сынами света» и считали, что им открыто Великое знание (Gnosis).
В «Мастере и Маргарите» обряд посвящения в степень Рыцарей белого и черного орла спародирован в сцене визита буфетчика театра Варьете Андрея Фокича Сокова к Воланду. Потрясенный буфетчик увидел в «нехорошей квартире» «траурный плащ, подбитый огненной материей, на подзеркальнике лежала длинная шпага с поблескивающей золотой рукоятью. Три шпаги с рукоятями серебряными стояли в углу так же просто, как какие-нибудь зонтики или трости. А на оленьих рогах висели береты с орлиными перьями». Кроме того, стол в комнате покрывала церковная парча, причем в ранней редакции прямо указывалось, что она усеяна перевернутыми крестами.
Одеяние и вооружение Воланда, в котором он появился и на балу, соответствовало облачению Великого Командора, а убранство квартиры – обстановке ложи Кадош. Неслучайно во время визита Сокова Коровьева впервые назвали рыцарем. На степень Рыцарей белого и черного орла указывал и берет с орлиным пером. Становилось понятным, почему понес наказание Фагот за неудачный каламбур насчет света и тьмы – действительно предосудительный, если вспомнить, что рыцари степени Кадош (в переводе с древнееврейского – священный) – сыны света. Отметим, что в окончательном тексте рыцарь Фагот совершил последний полет в доспехах, а в одном из более ранних вариантов он был одет в костюм, характерный в XIX веке для большинства членов лож Рыцарей белого и черного орла – кафтан с золотыми застежками, берет с пером. Воланд и его свита беспощадно карала предателей, что Маргарита увидела на примере барона Майгеля. А вот Андрей Фокич Соков в число Великих Избранников не попал.
Буфетчику Варьете приходится в пародийной форме претерпеть те же испытания, что выпали на долю тамплиеров. Огонь в камине символизирует огонь былых костров, а скамейка, подломившаяся под Соковым, – ту скамью, что выбивали из-под ног храмовников, очутившихся на виселице. Воланд в ходе беседы экзаменовал буфетчика. И выяснилось, что тот, хотя и не страдал неумеренностью, похотью и гордыней, не пил вина, женщинами не интересовался, выдавал себя за скромного работника общепита, зато был подвержен скупости и корыстолюбию и испытывал страх смерти. Следовательно, Рыцарем белого и черного орла Соков стать никак не мог.
Многие другие детали обряда степени Кадош мы также находим в последнем булгаковском романе. Бриллиантовый треугольник на золотом портсигаре Воланда – это «сверкающий золотом и лазорью священный треугольник с оком Провидения» у Великого Командора. Титул же последнего, трижды могучего Властодержца, был переосмыслен в определении сути главного автобиографического героя, которого сатана именовал «трижды романтическим мастером». Булгаков охотно применял название высшей масонской степени для литературного творчества. Например, в письме к своему другу П. С. Попову 19 марта 1932 года он, комментируя внезапный отказ Большого Драматического Театра ставить «Мольера» из-за доносительской статьи его коллеги – драматурга Вс. Вишневского, с грустью констатировал: «Когда сто лет назад командора нашего русского ордена писателей пристрелили, на теле его нашли тяжелую пистолетную рану (имеется в виду Александр Пушкин, состоявший в масонской ложе). Когда через сто лет будут раздевать одного из потомков перед отправкой в далекий путь, найдут несколько шрамов от финских ножей. И все на спине. Меняется оружие».
Автор «Мастера и Маргариты» ощущал себя обладателем высшей степени в Ордене подлинных мастеров современной литературы.
Скорее всего, от отца шел интерес Михаила Булгакова к истории, к религии – в частности, к христианству. Масонские штудии отца можно сопоставить с «масонским следом», обнаруживающимся в «Мастере и Маргарите», и с развитием у будущего писателя интереса к демонологии и к роли мистического в нашей жизни. Опыт отца способствовал пробуждению у Булгакова жажды духовного познания в сочетании с научным подходом к постижению истины.
Кстати сказать, почему Понтий Пилат в «белом плаще с кровавым подбоем»? Ведь ему по должности полагалась тога с пурпурной каймой. Плащей римляне не носили. Зато их носили тамплиеры. Так что за белым плащом с кровавым подбоем скрывалась не историческая неточность автора, а его очередной, масонский намек.
То же самое с месяцем нисан, 14 числа. Для Понтия Пилата это ничего не говорило. Римляне пользовались юлианским календарем. Зато у евреев, как и у масонов, нисан действительно использовался. И потом, что это Пилату пришла в голову идея отомстить за Иешуа? И тут «масонский след»: масоны клялись отомстить за тамплиеров – вот в чем главный вопрос… А проще говоря, Булгаков… был истинным членом литературного кружка Московского Ордена Тамплиеров.
Неужели только литературного? Думается, что дело было посерьезнее. Иначе зачем же после смерти Сталина в печку быстро полетели дела-формуляры ОГПУ-НКВД на Булгакова и прочих масонов и таких «неприкасаемых», как Лиля Брик или Илья Эренбург! Видно, так и не узнаем мы инициатического тамплиерского имени Булгакова, хотя с большой долей уверенности можно предположить, что он зашифровал его, масонское имя, в своем закатном романе. Кстати сказать, мистикой в 20-е годы в Советской России увлекались довольно многие известные деятели культуры. В книге «Разговор с масоном» пишется, что во МХАТе того времени мы могли встретить, например, Михаила Чехова – члена Антропософского общества и кавалера высокой степени ордена тамплиеров. Он был одним из первых учеников А. А. Карелина (командор Ордена Тамплиеров). Режиссер Завадский, который был «рыцарь высших степеней и состоял в руководящей группе, достаточно изобличен показаниями…» – выражаясь сухим языком протоколов ОГПУ. Из деятелей театра в орден входили также Р. Н. Симонов и М. Ф. Астангов. Будущий кинорежиссер Эйзенштейн писал в своих мемуарах, которые вышли только в 1997 году, что в 1920 году он был принят в Орден розенкрейцеров.
В романе «Мастер и Маргарита» происходит жуткая сцена убийства барона Майгеля. Воланд отдает приказ расстрелять члена Зрелищной комиссии за то, что тот – «доносчик и шпион». Однако за кадром осталось очень многое. Если Майгель – член Зрелищной комиссии, на кого он может доносить? На актеров? А обвинение в «шпионаже»? Шпионаж подразумевает внедрение, однако в свиту Воланда Майгелю внедриться не удалось, да он и не пытался. И почему, наконец, чекистским стукачом должен заниматься лично князь Тьмы? И где – самое главное – доказательства шпионской деятельности Майгеля? И почему Майгель – барон? Где вы на таком большом году Советской власти видели баронов? Что за нонсенс – барон заседал в Зрелищной комиссии. Дело в том, что Булгаков работал во МХАТе с 1930 года, и с прототипом названного барона – Б. С. Штейгером обязательно должен был пересечься. Вот что вспоминал бывший мхатовец Сергей Львович Бертенсон, эмигрировавший в США еще в 20-е годы:
«Театр наш пользовался большой любовью иностранных дипломатов, и если посетителем являлся какой-нибудь посол, то в мои обязанности входило угощать его чаем с пирожными в моем кабинете, прилегавшем к директорской ложе, которая предоставлялась «именитому гостю» с семьей. Разговаривая с иностранными дипломатами, я был всегда настороже по следующей причине: их обыкновенно сопровождал специально состоявший при управлении Государственных театров молодой человек по фамилии Борис Сергеевич Штейгер (бывший барон), прекрасно говоривший по-французски и по-немецки и обладавший хорошими светскими манерами, а неофициально бывший агентом ГПУ. Миссия этого экс-барона заключалась в том, чтобы следить за всеми разговорами послов с теми из представителей театров, с которыми они встречались, и, если нужно, доносить по начальству о характере разговоров. Предупрежденный о том, кем является Штейгер, я всегда осторожно взвешивал каждое сказанное мною дипломатам слово и развлекался тем, что называл Штейгера «барон», против чего он не только не протестовал, но даже улыбался какой-то подленькой улыбкой».
В дневнике Елены Сергеевны есть некие подробности о бароне. Она писала, что, когда Булгаковы уже утром уезжали с приема из американского посольства в Спасо-Хаусе, то «с нами в машину сел незнакомый нам, но известный всей Москве и всегда бывающий среди иностранцев, кажется, Штейгер». Занятное сочетание: «известный всей Москве» и «незнакомый нам»? Это с ее-то, Елены Сергеевны, бесчисленными светскими связями! А барон с его изысканными манерами подсел в машину к незнакомым людям? Да и ехать им совсем не по пути: Булгаковым от Арбата направо, а барону Штейгеру от Арбата налево. И как все это увязать с тем, что сцена казни барона была написана Булгаковым еще в конце 1933 года – за четыре года до действительного расстрела реального барона?
Тогда получается, что ключевой эпизод бала Воланда – казнь барона Майгеля! Руками своего персонажа Булгаков расправляется с предателем, выстраивая параллель: Мастер – Иешуа, Майгель – Воланд.
Итак, в романе Булгакова «благой» образ сатаны взят у масонов. Ведь в христианстве все не так: диавол – это личностная сила, обладающая свободной, направленной волей ко злу…
Вспомним известное высказывание Достоевского: «Бог и дьявол воюют, а поле их битвы – сердце человека».
Сатана – он же Ангел Смерти, он же дурное побуждение, он же величайший обвинитель рода людского, ни кто иной, как все тот же посланец Всевышнего…
Позитивное отношение Булгакова к Ангелу Смерти, являющемуся главным героем романа, не имеет ничего общего с сатанизмом. Стихийно сложившийся культ булгаковского Воланда в каком-то смысле развивает масонскую трактовку «сатанизма»».
Смерть, одновременно и пугающая, и притягательная, становится, можно сказать, главным героем произведения Булгакова.
Булгаков вложил в уста Воланда вполне отчетливую концепцию, целиком соответствующую масонской: концепции «искр» добра и неизбежно покрывающих их «скорлуп» зла.
«Что бы делало твое добро, – спрашивал Воланд у Левия Матвея, – если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени?.. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым счастьем?».
Иными словами, противостоя Тьме, сам Свет всегда есть уже сочетание Света и Тьмы, как Жизнь всегда есть сочетание Жизни и Смерти. Без Смерти, которую Жизни приходится преодолевать, немыслима сама жизнь… Именно поэтому такого рода прозрения могут выговариваться в масонстве Ангелом Смерти.
Новым явилось то, что Булгаков Сатану представил в масонской традиции. Причем иудаизировал оба эти образа в связи друг с другом. Ведь именно Сатана подтверждал истинность описываемых в романе евангельских событий, то есть ту самую абсолютно точную версию «исторического Иисуса», которая пришла на смену традиционной христианской трактовке.
Чрезвычайно важным вкладом тамплиеров в эту общепризнанную концепцию, лежащую в основе всех мировых религий, стало утверждение, что абсолютного зла, как такового, существующего изначально, на самом деле не было и нет: зло есть такое же отсутствие добра, как невежество является отсутствием знания, а тьма – отсутствием света. Этот несколько неожиданный, однако строго логичный постулат не только снимал извечный дуализм учений Востока и его несколько искусственное разрешение в иудео-христианстве, но и впервые отводил человеку ведущее место в космосе, поднимая его в качестве свободного, обладающего собственной волей «собеседника и соработника Божия» в процессе длящегося сотворения мира.
Собственно говоря, русские тамплиеры предприняли попытку сведения воедино научного познания мира, которое в начале нашего века подошло к границам «запредельного», и того интуитивного опыта, накапливающегося на протяжении существования всего человечества, который определялся несколько расплывчатым понятием «мистического», будучи отвергнут как официальной теологией, так и опытной наукой.
Подобное слияние было исторически предопределено хотя бы потому, что ни позитивная наука, ни одна из великих конфессий не отвечали на главный, самый основной вопрос, встававший перед каждым образованным человеком: что я есмь, откуда пришел, зачем живу и куда уйду? Согласимся, что в наше время, когда ценность человеческой жизни ежеминутно подвергается сомнению, когда мировые религии не могут дать вразумительного ответа на эти изначальные вопросы познания бытия, а если и дают, то он оказывается уничижительным для человека, – без решения этих вопросов активное, сознательное, творческое бытие становится если не бессмысленным, то затруднительным.
Стоит заметить, что в данных вопросах наука и религия оказались удивительно единодушны, отказываясь определить человеческое «я», рассматривая его существование всего только как одноразовое следствие случайных факторов, не имеющего собственного значения и смысла (тем более – цели) в общей системе мироздания.
Замена материалистического «небытия» «адом» или «раем», равно как и алогичность наказаний за прегрешения в жизни, куда человек оказывался вброшенным помимо собственного желания и не обладая ни знанием, ни свободой воли, – не этот ли абсурдный постулат, в большей степени, чем даже противоречия православной догматики данным современной науки о мире и человеке, оттолкнули от Церкви мыслящих людей, поскольку она их учила смирению, но не знанию?
Кризис веры в полуязыческой многоконфессиональной России намного опередил правовой кризис православной церкви, на протяжении столетий выступавшей верной опорой власти, своего рода «четвертым отделением Его Императорского Величества канцелярии», но никак не тем духовным пространством, куда могли стремиться мыслящие и образованные люди. Ведь именно этим объясняется тот жгучий интерес к иным учениям и конфессиям, который, возникнув в начале века в России, в наши дни приобретает поистине всеобъемлющий характер. Человеку нужна в жизни и в мире та «точка опоры», которой так не хватало еще Архимеду. Тамплиерство нашло ее в синтезе науки и мистики.
Однако, как выяснилось, существует обширный пласт жизни 20-х и 30-х годов нашего века, оказавший мощное, а главное – продолжающееся влияние на процесс духовного развития российской интеллигенции практически во всех областях культуры, науки, искусства и самой жизни, до самого последнего времени остававшийся совершенно неизвестным. Речь идет о мистических обществах, мистических движениях и орденах, существование которых хранилось в глубокой тайне как оставшимися в живых посвященными, пережившими годы тюремного заключения, ссылок и концентрационных лагерей, так и официальными органами власти, скорее всего, просто забывшими об их существовании.
Догадаться о наличии такого скрытого пласта можно было и раньше с началом публикаций фантастических произведений А. В. Чаянова, С. А. Клычкова, а главное – знаменитого романа М. А. Булгакова о Воланде, в котором на улицах Москвы 20-х годов вдруг объявляются потусторонние рыцари в полном антураже средневековой мистики и оккультизма. Последующее, более внимательное чтение литературы того десятилетия показало неслучайность интереса современников ко всему оккультному и инфернальному. Эта струя, хорошо прослеживаемая у раннего Булгакова, ярко проступала в творчестве молодого В. А. Каверина, Л. М. Леонова, Ю. Л. Слезкина и многих других современных им прозаиков.
Сходное явление на протяжении тех же 20-х годов можно было обнаружить в театре и в живописи. Символизм, превратившийся на сцене в конструктивизм, неизбежно нес в себе мистическое восприятие мира, как бы его ни пытались трактовать теоретики театра, рассуждая о «новом искусстве», «пролетарском искусстве», «биомеханике» и прочем. Первые театральные постановки С. М. Эйзенштейна в московском театре Пролеткульта («Мексиканец» по Дж. Лондону, «Лена» В. Ф. Плетнева и др.), постановки В. Э. Мейерхольда, наконец, спектакли 2-го МХАТ с участием М. А. Чехова («Гамлет», «Ревизор», «Петербург») – все они были проникнуты попыткой оформителей и актеров показать «жизнь невидимую», раскрыть тайную суть изображаемого, вывернув обыденность «наизнанку». То же самое можно было наблюдать на художественных выставках, где наряду с реализмом и импрессионизмом проявлялись те же тенденции, что в литературе и в театре, сводившиеся в конечном счете к попытке увидеть подлинную суть вещей, реальность которой уже не подлежала сомнению, почему и писал Н. Гумилев, что
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для седьмого чувства.
Что питало эти стремления, порывы и надежды? Что рождало их у людей, как можно заметить, весьма различных по своим характерам, воспитанию, образованию и мировоззрению? Здесь упоминается о представителях искусства только потому, что их творчество, как результат душевной и интеллектуальной жизни, продукт этой жизни, особенно наглядно и открыто для всех, тогда как жизнь человека науки протекает изолированно от общества, а его внутренние переживания претворяются (или откладываются) в реалиях, требующих специальной подготовки и знаний.
На первый взгляд, весьма распространенный в предшествующие десятилетия, эти искания форм и смыслов явились непосредственной реакцией на окружающую действительность, на события мировой и гражданской войн, на годы революции, на перестройку жизни общества и «переоценку ценностей». Другими словами, творящие откликались на требование времени, выполняя некий «социальный заказ». Однако внимательное рассмотрение общей картины происходившего убеждает в обратном: время и общество отнюдь не требовали таких формалистических опытов и символического прочтения реальности.
Но все же, какую бы форму ни принимали эти группы, как бы ни соединяли теософию с православием, индийский мистицизм с анархистской этикой, а современную науку – с антропософией, в них проявилась последняя, достаточно серьезная волна духовного сопротивления русской интеллигенции «всеобщему оскотнению», как выразился тогда о советской действительности И. А. Бунин.
Что же подвигло Булгакова на столь радикальный шаг, как создание своего шедевра «Мастер и Маргарита»? Однозначных ответов нет. Учитывая нонконформизм, присущий великому писателю, можно утверждать, что одна только мысль преподнести для читающей публики нечто совсем новое, из ряда вон должна была показаться Булгакову пленительной. И все то социально-критическое, что было заложено в «Днях Турбиных», «Беге», «Кабале святош», «Зойкиной квартире», «Собачьем сердце», нашло здесь свое яркое и язвительное продолжение. К поиску оптимального решения Булгаков шел мучительно и долго – это хорошо известно всем. Роман создавался в течение десяти лет. Ну а в случае с «Мастером и Маргаритой» сюжет романа в буквальном смысле упал с небес.
Испытание огнем и водой – это уже последняя стадия земной жизни великого писателя, происходит с его гибелью и кремацией. Здесь выбрана что ни на есть превосходная степень драматизма, богатства содержания: испытание огнем и водой, по регламенту 18-го градуса посвящения – «Igna Natura Renovatur Integra» (INRI), или по-русски: «Природа обновляется возрождающим пламенем». Кстати сказать, испытание огнем и водой поразительно вторглось и в жизнь самого Булгакова: перед его кончиной уремия – отравление организма собственными токсинами и сжигание в крематории. Публикация через 26 лет «Мастера и Маргариты» и громкий успех – это посвящение чисто египетского толка: обожествление мертвого! Вот и конец – круг замкнулся!
В заключение хотелось бы процитировать известного английского музыковеда Э. Дента:
«Умереть и стать посвященным – равно и в значении, и в слове. На пороге смерти и посвящения все являет свой ужасный лик, все – уныние, трепет и страх. Но если это преодолено, то неофита приветствует удивительный, божественный свет. Его принимает нива чистоты, где на цветущих лугах гуляют и танцуют под сладостные песни и божественные видения. Здесь посвященный совершенно свободен; увенчанный, он беззаботно пребывает в кругу избранных и блаженных».
Я убежден, что Булгаков зашел туда и достиг всего этого. Булгаков – помазанник Божий, пророк на этой земле, и он должен быть вознагражден.
Вот куда пришлось зайти!
Вот куда необходимо было зайти!
Вне сомнений, «Мастер и Маргарита» в окружении этих событий предстает теперь в совсем ином свете, так что дошедшие до нас слухи, будто Булгаков был отправлен на тот свет из-за разглашения неких тайн «королевского искусства», теперь вовсе не кажутся безосновательными. Только вот кем – вопрос вопросов?! И не стоит с легкостью кивать на Сталина, тоталитарный режим или ложи тамплиеров и братьев масонов. Это, как нам кажется, пустое занятие.
Так что же это – «Его Величество случай»? С трудом верится, для простого случая что-то многовато. Скорее всего, особенно в конце жизни писателя, перед нами произошел суперслучай!
Остается открытым вопрос: оттого умер Булгаков, что создал роман «Мастер и Маргарита», или, создавая его, был уверен, что умрет?
Здесь сможет внести ясность всезнающий великий Гете, который 11 марта 1828 года сказал своему неразлучному секретарю Иоганну Эккерману:
«Вообще вдумайтесь, и вы заметите, что у человека в середине жизни нередко наступает поворот, и если смолоду все ему благоприятствовало и удавалось, то теперь все изменяется, злосчастье и беды так и сыплются на него. А знаете, что я об этом думаю? Человеку надлежит быть снова руинированным! Всякий незаурядный человек выполняет известную миссию, ему назначенную. Когда он ее выполнил, то в этом обличье на земле ему уже делать нечего, и провидение уготовляет для него иную участь. Но так как в подлунном мире все происходит естественным путем, то демоны раз за разом подставляют ему ножку, покуда он не смирится. Так было с Наполеоном и многими другими. Моцарт умер 35 лет. Почти в том же возрасте скончался Рафаэль, Байрон был чуть постарше. Все они в совершенстве выполнили свою миссию, а значит, им пришла пора уйти, дабы в этом мире, рассчитанном на долгое-долгое существование, осталось бы что-нибудь и на долю других людей».
Мы только добавим к этому списку наших гениальных поэтов Пушкина, Лермонтова, Есенина и великого писателя Булгакова.
И этот пассаж именитого поэта Германии Гете заставит призадуматься каждого, кто еще раз окинет мысленным взором события, сопровождавшие смерть Булгакова. Лучше, если об этом будет знать как можно меньше «посвященных»! Факты не должны всплыть на поверхность. Именно поэтому кончину Булгакову нужно было повернуть так, чтобы читатель знаменитого романа «прозрел» сам и определил: Булгаков, дописывая и шлифуя свой роман «Мастер и Маргарита», работал буквально себе на погибель. И не только поэтому! Главное: этот человек был загублен при помощи тайных языческих обычаев. Православный человек сошел в могилу по дохристианскому ритуалу! Его сожгли в крематории, даже не соборовали перед смертью, а безымянную горстку пепла захоронили под камнем-голгофой на Новодевичьем кладбище.
За три дня до смерти Булгакова, как записала в блокнот жена Елена Сергеевна: «6 марта 1940 г. Был очень ласков, целовал много раз и крестил меня и себя – но уже неправильно, руки не слушаются…» Мучительно метался от веры к безверию под напором жизненных обстоятельств, добавим мы. «Бог и сатана, по Булгакову, – две части одного целого, сатана – выразитель и оружие справедливости Божией… Он наказал подлецов, а романтическому мастеру воздал вожделенный вечный покой». Исследователь написал даже, что булгаковский Воланд – «это первый дьявол в мировой литературе, который наказывал за несоблюдение заповедей Христа».
Чувствовал ли эту диавольскую справедливость Булгаков на себе? Достаточно успешный драматург и журналист…
Когда же он взялся за роман о диаволе, все переменилось: к концу 1929 года у Булгакова не стало средств к существованию: его произведения не печатали, пьесы не ставили, постоянной работы не было. Куда бы он ни обращался, ему вежливо отказывали. И Мастер Булгаков отчаялся!
28 марта 1930 года Булгаков отправил письмо в правительство, в котором поставил принципиальный вопрос: если его не печатают, его пьесы не ставят, работы не дают, то, может, ему позволят уехать за границу? Он может и хочет творить, но не получает за свой труд никакого вознаграждения, и ему не на что существовать. Через три недели, 18 апреля, в коммунальной квартире Булгакова раздастся звонок. Через несколько дней после этого телефонного разговора со Сталиным Булгакова примут на должность помощника режиссера во МХАТ…
Булгаков, видимо, ощущал на себе власть силы, которая способна его раздавить, но почему-то не делает этого; она (власть) позволяет его подвергать критике, но не допускает его окончательного уничтожения. Может быть, особое отношение к нему Сталина и спасало Михаила Афанасьевича от окончательной расправы? А после того как Сталин, любивший посещать театры, поинтересовался во МХАТе судьбой пьесы «Дни Турбиных» (которую, как говорят, он посмотрел не менее 17 раз!), ее в скором времени восстановили.
Казалось бы, торжествовала справедливость. Причем тот же Boланд пекся о том, чтобы восстановить справедливость. Он действовал по закону морали: наказывал негодяев и помогал тем, кому эта помощь нужна.
Справедливости автор ждал и к себе самому. Что ж, масонская «богиня справедливости» Астрея все-таки дала добро.
Можно смело утверждать, что речь тут шла, скорее всего, о крупнейшем скандале на религиозной почве, какой только случался в XIX столетии в области изящных искусств!
Таким образом, любыми средствами, при любых обстоятельствах все это просто необходимо было как-то «замять».
Но об этом попозже…