[710]. Эти выступления и маркируют начало истории тракторозаводских танцоров. Ее первая декада изложена в статье 1988 года как история поступательного успеха. Если зайти на нынешний сайт ДК и театра ЧТЗ, тон победной реляции зазвучит еще отчетливее:
В 1938 г. артистка Большого театра Нина Иванова создает при заводском клубе танцевальный кружок. Ивановой удается за короткое время создать коллектив такого уровня, в который не стыдно было приглашать на постановки солистов ансамбля танца Игоря Моисеева. И вскоре коллектив был признан «спутником» Моисеевского ансамбля[711].
Как видим, Н. И. Иванова превращается из провинциальной балерины в столичную, а постановочную и даже репетиционную работу в кружке ведут солисты моисеевского ансамбля. Между тем, первое десятилетие было сложным. Война нанесла хореографическому коллективу главный удар, от которого он бытность Н. Ивановой руководителем так и не смог оправиться. Но и начало его истории отнюдь не ознаменовано заметным для современников рывком. В 1939 году в связи с пятилетием клуба ЧТЗ всесоюзный журнал «Народное творчество» опубликовал хроникальную заметку об этом событии следующего содержания:
В апреле клуб Челябинского тракторного завода имени Сталина праздновал свой 5-летний юбилей.
За эти годы клуб вырастил немало талантливых певцов, музыкантов, самодеятельных актеров и художников.
Театральный кружок клуба вырос в самодеятельный театр, которому созданы все условия для плодотворной творческой работы.
Небольшой изокружок, в котором первоначально было одиннадцать участников, превратился теперь в заводскую студию изобразительных искусств, в которой учатся без отрыва от производства 44 начинающих художника.
Ежегодно устраиваются осенние выставки работ, демонстрирующие большой творческий рост студийцев[712].
О хореографической студии или танцевальном кружке в заметке нет ни слова. Вероятно, заслуги челябинских тракторозаводцев на хореографическом поприще были значительно скромнее успехов в области театрального и изобразительного искусств.
Однако и прочие успехи ивановского коллектива ретроспективно оценивались весьма сдержанно. Злые языки поговаривали, что он стал «спутником» моисеевского ансамбля потому, что челябинская руководительница стала «спутницей» московского маэстро. В 1951 году заводская многотиражка писала о том, что самодеятельному танцевальному коллективу ДК ЧТЗ исполнилось всего три года. Тем самым начало его истории маркировалось годом переезда в Челябинск Н. Н. Карташовой, а преемственность ее коллектива с кружком Н. И. Ивановой однозначно отвергалась[713].
В 1960 году в статье о Н. Н. Карташовой, сменившей в 1948 году недавнего преемника Н. И. Ивановой балетмейстера Л. Р. Барского[714], состояние принятого Карташовой коллектива оценивалось однозначно — как не удовлетворяющее современным требованиям к хореографической самодеятельности:
Вот уже больше десяти лет судьба Карташовой накрепко связана с тракторным заводом. До прихода нового балетмейстера во дворце уже был танцевальный коллектив. Он выступал на смотрах, и нередко успешно, но не было главного — того, чем славна сейчас самодеятельность тракторного — массовостью. В кружке в течение многих лет было двадцать — двадцать пять человек. С ними занимались, их учили, очень неохотно расширяя этот избалованный вниманием кружок.
— Новички могут все испортить, — существовало здесь мнение, не менявшееся в течение многих лет.
— Нет, новички не испортят, новички — это свежие силы, это творчество, — вот первое, что сказала Карташова, начиная работать во Дворце культуры[715].
Суждение центральной прессы 1958 года об ивановском кружке, составленное, несомненно, со слов Н. Н. Карташовой, было еще более резким. В публикации о Карташовой, приуроченной к награждению ее орденом Трудового Красного Знамени, приводился разговор нового руководителя танцевального ансамбля с директором Дворца культуры о состоянии кружка к моменту ее переезда в Челябинск:
— И много в нем людей? — осведомилась Наталия Николаевна.
— Человек двадцать…
— Что? — удивилась Карташова. — Двадцать? Это на тракторном-то?
— Увы, маловато! Нас это тоже не устраивает, — ответил тогдашний директор Дворца культуры Илья Захарович Бейлин.
Познакомившись с кружком, Наталия Николаевна поняла причину застоя. В нем существовала оранжерейная обстановка. Отобрав и обучив 15–20 человек, руководитель сделал их неприкосновенными, потворствовал их капризам. Об остальной молодежи забыли, ее в танцевальный коллектив не звали, а если кто, бывало, наведается, там его встречали без особого воодушевления: новичок может испортить все дело[716].
Эта оценка состояния танцевального кружка Н. И. Ивановой в послевоенный период не только слово в слово повторена в книге Н. Н. Карташовой «Воспитание танцем», изданной в 1976 году, но и еще более сгущена мнением другого авторитетного эксперта-свидетеля, не директора, а художественного руководителя Дворца культуры:
Вспоминаю свой первый разговор с тогдашним художественным руководителем Дворца культуры Сергеем Николаевичем Озеровым, человеком большой культуры, прекрасным музыкантом. Разговор шел о том, что собой представляет, так сказать, «действующий» танцевальный коллектив.
— И много в нем людей? — спросила я.
— Человек двадцать…
— И это на тракторном!
— Увы, маловато. Это, конечно, плохо, — сокрушался Озеров, — но главная беда в творческом застое — пустяками занимаются, нет широты, размаха, дерзания.
Как потом узнала, в коллективе существовала оранжерейная обстановка. Отобрав и обучив 15–20 человек, руководитель сделал их неприкосновенными, потворствовал их капризам. Об остальной молодежи забыли, ее в танцевальный коллектив не звали, а если кто, бывало, наведается, там его встречали без особого воодушевления: новичок может испортить все дело[717].
О возможных причинах разночтений в текстах о Н. Н. Карташовой речь пойдет в другом месте. Сейчас же остается констатировать: сегодня значительно труднее, чем тридцать, сорок или пятьдесят лет назад, оценить состояние и динамику перемен в танцевальном коллективе ЧТЗ в 1938–1948 годах, когда были живы-здоровы его участники. Но даже если бы и удалось проинтервьюировать кого-либо из них, мы наверняка услышали бы ту же историю поступательного успеха, характерную практически для любого рассказа пожилого человека о времени, когда он был молод, полон сил и жаждал любви и радостных чудес. Невозможно в наше время оценить успехи тракторозаводских танцоров той поры, поскольку исследователь вынужден прибегать к воспоминаниям преемников Н. И. Ивановой, когда-то заинтересованных в создании победоносной истории коллектива под их руководством. И эти успехи могли выглядеть еще более впечатляющими на фоне скромных достижений предшественников.
А главными летописцами истории ансамбля танцев ДК ЧТЗ с 1950-х годов стали преемница Н. И. Ивановой Н. Н. Карташова и ее супруг, корреспондент главного партийного печатного органа области, газеты «Челябинский рабочий» Р. Ф. Шнейвайс. Их интерпретации истории тракторозаводской танцевальной самодеятельности доминируют по сей день. Естественно, что и в формировании истории «карташовского» периода ансамбля их тексты, наряду с интервью руководительницы тракторозаводского ансамбля танцев, сыграли решающую роль. Посмотрим, прежде всего, как эти тексты представляют образ самой Н. Н. Карташовой. Но сначала позволю себе лирическое отступление.
«Дембельская» газета
С «партийным» поручением нашего декана Юрия Сергеевича я не справился. Издание факультетской стенгазеты тоже было любительством и самодеятельностью, но это занятие было мне не по душе. Во-первых, оно требовало организаторских и лидерских талантов, которых у меня не было и нет. Я не умею давить на людей, заставлять или целенаправленно увлекать, а привлечение студентов к дополнительным бескорыстным тратам времени и сил на написание заметок, предоставление фотографий, красочное оформление требовало именно этих качеств. В результате я в большинстве номеров оказался единственным создателем газеты: я и придумывал тему номера, и сочинял тексты, и выписывал заголовки и рубрики плакатным пером, и рисовал иллюстрации.
Во-вторых, работа с текстом — это не пантомима и не танец. Для нас с приятелем-однокашником Александром на 1 апреля я всегда делал номера без слов, поскольку мой друг заметно заикался, особенно если волновался. Сочинение текстов предполагало бдительность в соблюдении идеологически выверенной, «правильной» линии. А это было утомительно и скучно. И требовало терпения.
Однажды мне его не хватило при работе с автором. Тогда, еще не свободный от юношеского максимализма, я публично возмутился, причем в сугубо советской форме.
Дело было так. Я обратился к Валерию, студенту, который учился на пару курсов младше меня, обладал унылой семитской внешностью и невероятно бойким пером корреспондента университетской многотиражки, с просьбой написать заметку на определенную тему. Вскоре я получил от него два текста на одну и ту же тему, с совершенно разными оценками не помню чего. Он предложил мне опубликовать один из них, на мой вкус. В этом жесте я почувствовал высокомерие и снисходительность, которые меня и возмутили. Я сказал, что опубликую оба текста, причем не под псевдонимами, на что он тоже был согласен, а под его фамилией. В общем, мною овладело желание сорвать маску. Что это было: юношеский порыв восстановить справедливость? Наивное возмущение очевидным цинизмом? Личная неприязнь? Советский праведный гнев?