[773]) выступали на сценах Венгрии, Германии, Дании, Италии, Кубы, Норвегии, Румынии, США, Финляндии, Чехословакии, Швеции, Японии. По инициативе Б. в 1998 создана подготовит. студия анс.[774] Б. подготовила мн. талантливых танцоров, к-рые работают на профес. сценах России и ближнего зарубежья. Среди них: засл. работники культуры РСФСР С. Н. Гришечкина, В. Петреева; засл. арт. Молд. ССР Х. Фаткулина, нар. арт. РСФСР Л. Джибак, нар. арт. России О. В. Телякова и др. Б. награждена мед. «За трудовую доблесть» (1971), знаками «За отличную работу в культпросветучреждениях профсоюзов» (1974), «Ударник 6-й пятилетки», орд. «Знак Почета» (1986)[775].
3.4. В. И. Бондарева, около 1960 г. (из домашнего архива В. И. Бондаревой).
3.5. В. И. Бондарева, 1970-е гг. (из домашнего архива В. И. Бондаревой).
3.6. В. И. Бондарева, 1980-е гг. (Патракова А. Вера // Миссия. 2010. № 8 (77). Вклейка между с. 64 и 65).
Однако даже в этой биографии есть пункты, вызывающие вопросы или по крайней мере заставляющие задуматься. Читатель, сличив биографию В. И. Бондаревой со статьей о «Самоцветах» в том же издании[776], обнаружит, что она ушла из «Самоцветов» то ли в 1988-м, то ли в 1993 году. В ее биографии дважды называется имя Н. Н. Карташовой, за которой В. И. Бондарева странным образом, словно тень, следовала, став ее преемницей сначала в Магнитогорске, затем в Челябинске. В энциклопедической статье о В. И. Бондаревой по понятным причинам отсутствует дата ее смерти: статья писалась при ее жизни и активном участии. В. И. Бондарева скончалась в марте 2013 года в возрасте 86 лет, и я накануне посетил ее, но не увидел. Но об этом позже.
В жизни Н. Н. Карташовой и В. И. Бондаревой были удивительные, почти мистические совпадения. Обе не прошли через классическое обучение в специальных хореографических учебных заведениях, но были талантливыми ученицами профессиональных танцовщиц и танцовщиков Мариинского и Большого театров с дореволюционным образованием. Обе сделали блестящую карьеру в самодеятельной хореографии, создали или развили успешные, именитые танцевальные коллективы, выступавшие на лучших сценах страны, много гастролировавшие по СССР и за рубежом. Успехи обеих были отмечены высокими званиями и наградами. Наконец, обе были замужем за журналистами: муж В. И. Бондаревой — Алексей Петрович Кожевников — был вторым редактором «Магнитогорского рабочего».
Впрочем, я ошибся, когда заявил, что внешний облик В. И. Бондаревой — пусть единственная, но надежная константа ее жизнеописания. Я не застал яркую женщину с крупными, почти мужскими чертами лица, поскольку познакомился с нею в январе 2010 года. Передо мной была измученная, скрюченная болезнью старая женщина в свободном полотняном хитоне — другая одежда доставляла ей боли, — со страдальческой миной на лице, стонавшая от каждого движения. Она плохо слышала, и многие мои вопросы так и остались без ответа.
Образ вопрошающего и не получающего ответов интервьюера может быть использован в качестве метафоры для определения «диагноза» источников о нашей героине, без которых историк не в состоянии провести научное исследование. После ее смерти осталось значительно меньше текстов, чем после Н. Н. Карташовой. Об этом не позаботился супруг-газетчик, о ней меньше писали журналисты, и сама она почти не писала, не создав собственноручной автобиографии. Ее личный архив стал распадаться еще до нашего знакомства. Кто-то из челябинских школьных учителей, взявшись писать о ней, так ничего и не написал, а фотографии и документы так и не вернул. В. И. Бондарева щедро и доверчиво раздавала журналистам материалы домашнего архива для подготовки публикаций о «Самоцветах», которые зачастую ей не возвращались. Но даже и то немногое, что удалось увидеть и услышать мне, порой ускользало из рук, как вода из пригоршни.
В 2010–2011 годах я провел с В. И. Бондаревой дюжину больших интервью, из которых половина загадочным образом пропала. К сожалению, не сохранилось почти ничего из фотоизображений, сделанных мною в ее квартире. С абсолютной уверенностью объяснить странную пропажу я не могу. Но есть предположение. Причина заключалась, скорее всего, в неудачно сложившейся комбинации обстоятельств технического и гуманитарного свойства. Вероятно, я потерял их во время ухода из прежней семьи, когда спешно переносил на съемные носители некорректно сохраненные на старом компьютере документы. Последующие полтора года я не занимался этим проектом — не встречался с В. И. Бондаревой, не занимался обработкой собранного материала, не искал нового. Я был влюблен и счастлив, и даже низость коллег, опустившихся до анонимных писем и сплетен обо мне и моих близких, не трогала меня так, как ожидалось. Слишком поздно — лишь когда мне предложили написать статью о культуре брежневского периода и я заявил тему о гастролях «Самоцветов» в США, я с ужасом обнаружил пропажу. Не найдя, помимо прочего, переснятых мною записных книжек В. И. Бондаревой, которые она вела во время гастролей, я решился позвонить ей. После томительно долгого ожидания гудки сменил измученный голос. Она была на меня обижена и законно резка, но согласилась на мою просьбу попробовать найти записные книжки к моему приезду на следующей день.
В назначенное время мне открыла ухаживавшая за Верой Ивановной соседка, передала подготовленные дневники, но разбудить хозяйку не смогла. Через сутки раздался телефонный звонок моей мамы, которая сообщила, что В. И. Бондарева скончалась в полдень, через 22 часа после моего визита к ней. Так, умирая, Вера Ивановна поддержала мой проект. Статья была написана[777], исследование — возобновлено.
Среди фактов биографии В. И. Бондаревой одним из самых болезненных для нее самой при жизни и самых запутанных для исследователя после ее смерти является история о том, как В. И. Бондарева стала ученицей Н. Н. Карташовой.
Ученица Карташовой?
1983 год
Моим первым учителем по народному танцу была Н. Н. Карташова. Вновь я встретилась с ней, когда после моего переезда в Челябинск Наталья Николаевна предложила мне стать руководителем ансамбля ЧТЗ.
Помню, Наталия Николаевна сказала мне:
— Вот медаль, которую ансамблю вручили на съезде профсоюзов. Возьми ее, Вера, и пусть все удачи и мое счастье перейдут к тебе.
И с той поры моя жизнь, все устремления были отданы танцевальному коллективу тракторостроителей[778].
2010 год
В 1963 году я приехала в Челябинск из Магнитогорска. С одним чемоданчиком. За моими плечами была школа-десятилетка, работа воспитателем в ремесленном училище, драматические курсы, работа главным балетмейстером и неудачный брак. Я всегда была слишком категорична и очень трудно прощала. Я не могла оставаться в Магнитогорске. Мне предлагали вести полупрофессиональный коллектив в Кемерове. Но я поддалась на уговоры и приехала в Челябинск на должность главного балетмейстера ансамбля народного танца при театре ЧТЗ, которым руководила Наталия Николаевна Карташова.
Мне очень везло в жизни на людей. Я танцевала сердцем, но не владела техникой танца, и этих знаний мне, конечно, не хватало. В то время не было ни культпросветучилищ, ни институтов культуры. Мне помог Михаил Александрович Шумский. Это был преподаватель от Бога. Он закончил хореографическое училище Мариинского театра, но его ранило на войне, и танцевать он уже не смог. Он стал со мной заниматься, и уже через месяц я была солисткой.
Через некоторое время Наталия Николаевна Карташова переехала в Челябинск. На место главного балетмейстера хореографического коллектива Дворца культуры металлургов приехала Раиса Абрамовна Штейн. Удивительнейшая женщина, двадцать пять лет она была солисткой Большого театра, всю свою жизнь посвятила искусству. Ее муж был интендантом армии Рокоссовского и во время войны был репрессирован и расстрелян. А Штейн дали двадцать четыре часа на то, чтобы уехать куда-нибудь подальше из Москвы. Так она попала в Челябинскую область. […]
Раиса Абрамовна сыграла одну из ключевых ролей в моей жизни. Именно она показала мне, что значит настоящий, высокий уровень в танцах. Штейн стала «моей Академией». Я проработала с ней десять лет, потом она вернулась в Москву. И уже меня назначили на ее место главным балетмейстером. А после я переехала в Челябинск[779].
Два приведенных выше текста, разделенные почти тридцатью годами, в совокупности задают читателю загадку, поскольку радикально противоречат друг другу по двум принципиально важным вопросам: во-первых, кто был учителями В. И. Бондаревой в области хореографического искусства и, во-вторых, каковы обстоятельства, приведшие ее в Челябинск. Согласно версии 1983 года, когда Н. Н. Карташова была жива, а сама Бондарева возглавляла «Самоцветы», ее главным учителем была Карташова, а в ансамбль она пришла по приглашению Карташовой уже после переезда в Челябинск. Согласно второй, написанной через два десятилетия по окончании хореографической карьеры и через несколько лет после смерти супругов Карташовых и их дочери Т. Реус, Бондарева переехала в Челябинск, «поддавшись на уговоры» стать главным балетмейстером тракторозаводского ансамбля, почти вынужденно. Разобраться в этом клубке противоречий невозможно без привлечения других текстов — письменных и устных, которые, быть может, прольют свет на «ребусы», загаданные В. И. Бондаревой. Начнем с письменных документов, рассказывающих из перспективы Бондаревой о роли Н. Н. Карташовой в ее судьбе.
Еще в 1980 году В. И. Бондарева поведала журналистке печатного органа Челябинского обкома ВЛКСМ о том, как она познакомилась с Н. Н. Карташовой и как та определила вектор ее дальнейшей карьеры: