Юрий Основин:
Как она делала «проходочку»! У нее великолепная манера, пластика, умение держать тело. Редкие женщины это умеют. Если она показывает руки так — значит это так. И не иначе. Красиво, элегантно!
Верушка к каждому уроку готовилась, как на выход: и внутренне, и одежда… Она понимала — должна нравиться. Это входило в ее профессиональные обязанности. Многие женщины завидовали, злословили: «Вот платья часто меняет!» Но ведь не в этом дело…[800]
Наталья Седова:
Там, где педагог не разговаривает, там коллектива нет. Сухой коллектив. Вера Ивановна умеет внести свою душу в постановку номера. Тонко объяснить каждый характер. Не всем это дано.
У нее настолько богато воображение и такие слова находит, что ноги твои потом сами делают, что нужно. Можно, конечно, показать. Но нужно и объяснить: почему именно так, не эдак. Хореограф, танцовщица и психолог. Педагог. С большой буквы[801].
Другим больше запомнилась бескомпромиссная требовательность педагога В. И. Бондаревой, ставившей перед своими учениками самую высокую планку.
Сергей Смолин:
Я был учеником школы искусств, учился в седьмом классе, и Вера Ивановна пришла к нам ставить танец. А увидел я ее раньше, на бенефисе в честь ее 55-летия, в оперном. Она тогда еще танцевала сама.
Класс у нас был сильный, с хорошей подготовкой. После школы и пришли во Дворец всем классом. У всех «пятерки» по танцам. А Вера Ивановна: «Ой, ребята, только „троечки“». Она еще раньше приглашала: «Приходи, приходи». Пришел. Коллективище здоровый, девчонки красивые![802]
Леонид Тихомиров:
Она такая требовательная женщина, вернее, педагог. Заставляла через «не хочу» работать. Резкость ее прощали, понимали: а как же иначе с нами? Не позволяла лениться, застаиваться. Кто умел — с того больше спрашивала, того и заставляла работать[803].
Советские убеждения хореографа В. И. Бондаревой проявились еще в одном пункте — в канонической вере в высокое воспитательное назначение всей художественной самодеятельности. И самодеятельной хореографии, в частности.
Дидактический пафос Бондаревой
Самой главной целью для меня всегда было, чтобы мои ученики не разочаровались, не подумали, что время, проведенное на репетиции, прошло бесполезно. Я формировала личности. Я хотела, чтобы они любили родину, были порядочными и честными людьми. Чтобы к концу своей жизни каждый из них мог сказать: «Слава богу, что мне посчастливилось быть в этом коллективе. Я увидел мир, разные страны, познал дружбу, любовь».
Среди моих выпускников два профессора хореографии, пять народных артистов РСФСР, двадцать пять заслуженных работников культуры РСФСР, многие стали известными балетмейстерами в странах СНГ. Многие стали врачами и инженерами, военными и учителями. И мое счастье в том, что они стали просто хорошими людьми, которыми можно гордиться. Многие мои воспитанники нашли свою счастливую судьбу в «Самоцветах», образовав семейные пары, и сейчас уже растет следующее поколение талантливых людей!
Я горжусь всеми своими учениками. За кого-то, конечно, болит душа, но в целом у всех сложилась хорошая судьба. Однажды я приехала в Магнитогорск на 55-летие к одному из своих учеников. Вышла на сцену и после поздравления сказала: «А теперь я для тебя еще и станцую!» И станцевала. Мне было 76 лет. Когда спустилась со сцены, меня обступили мои ученики, все такие взрослые, что-то говорят. И я смотрю, кто-то плачет, а не могу понять кто. Я спрашиваю: «Кто это плачет?» А мне отвечают: «Да это же Слава Харкин». Он стал такой крупный, солидный, но стоит и плачет как ребенок. Они с молодостью встретились, и для них было потрясением, что я осталась такая, какая была, а они изменились[804].
В. И. Бондарева до конца дней относилась к ученикам как к собственным детям, которых ей «бог не дал». Причем не только к челябинским, но и к магнитогорским, поражая их верностью своим принципам, своим воспитанникам, своему танцевальному искусству. Трепетное отношение Бондаревой к участникам «Самоцветов» в начале 1980-х годов отмечала в газетном репортаже и Л. А. Вайнштейн:
Недавно Челябинское радио передало большой очерк «Одна, но пламенная страсть», посвященный творчеству В. И. Бондаревой. В этой передаче самым интересным и значительным мне показался не перечень успехов ансамбля (хотя и это важно), а рассказ самой Веры Ивановны о ее ребятах. Как любовно и взволнованно звучит ее голос, когда она говорит об их труде, учебе, о стремлении к творчеству, о большом воспитательном, человеческом значении приобщения молодых рабочих к искусству! В этом смысл ее работы, смысл всей жизни…[805]
Главным и, судя по всему, безотказно действовавшим воспитательным принципом В. И. Бондаревой было уважительное отношение к ученикам, призванное исподволь пестовать у них устойчивое чувство собственного достоинства и уважения к товарищам, здорового честолюбия, которого и ей самой было не занимать, и желания быть лучшими. Злословия за спиной конкурентов, сомнений в порядочности соратников она, напротив, не допускала:
Однажды мне сказали: «Коллектив „Самоцветы“ никогда не спутаешь с другими. Они выходят на сцену, и сразу видно, что это они вышли. У них особая манера во всем: в танце, костюме, выправке. Они даже идут как будто с уважением, с достоинством».
Каждую репетицию я начинала с того, что отмечала всех присутствующих. Опаздывать на занятия было категорически запрещено. Если кого-то нет, то я всему классу объявляю, что, например, Ирина сегодня подойдет попозже, потому что она на консультации, у нее скоро экзамен в институте. Я делала это для того, чтобы в первую очередь они друг друга уважали. И чтобы ценили это время. А работали мы помногу — с семи вечера до двенадцати, три раза в неделю.
Я никогда не разрешала ребятам на концерте обсуждать другие коллективы. Придем в класс — поговорим, но ни в коем случае не за кулисами, не во время концерта. Выше, талантливее нашего коллектива не было никого. Мы держали монополию. И за это меня многие не любили. Мне как-то бросили фразу: «Вы закручиваете, закручиваете гайку, в конце концов вы можете ее перекрутить. Не всегда же надо быть первыми». Я ответила: «Никогда! Пока я преподаю, коллектив не будет вторым»[806].
В. И. Бондарева была убеждена, что «самое главное в жизни — благодарность. Благодарность тех, в кого ты вложил душу»[807]. Она не переносила предательства и умела проявлять и ценить верность. И многие ученики десятилетия спустя сохраняли трепетную привязанность и приязнь к ней. Вот как, например, сформулировала в 2010 году свое отношение к педагогу Бондаревой ее давняя ученица И. Крылова:
Вера Ивановна с детства формировала в нас сильные черты характера, стремление к лидерству. Мы к другим меркам не привыкли. Ее сила была в том, что она всегда завышала планку, и это позволяло нам без труда занимать первые места. Мы не могли допустить ошибку, не занять первое место.
Сильны ученики, пока они помнят своих учителей. Вера Ивановна в моей жизни — один из самых главных учителей. Благодаря ей у меня появилась уникальная привилегия в жизни — смотреть на мир, показывая себя. И в жизни каждого ученика она оставила след своим участием, заинтересованностью в его судьбе[808].
Ю. И. Основин в 1980 году особо отмечал, что В. И. Бондарева считала своим долгом подбирать в ансамбль трудных подростков, свято веря в дидактическую «терапию» тяжелого, но слаженного труда в танцевальном искусстве:
Мы у нее уже четвертое поколение. О каждом, о нашей жизни она знает больше, чем каждый друг о друге, хотя все мы как одна семья. Никогда не искала для ансамбля «чистеньких», берет ребят всяких, «трудных» в том числе. Сама она об этом не расскажет, а ведь это главное: знаете, как много ей приходит писем от таких вот «гадких утят», и почти в каждом: «Спасибо за то, что вы сделали меня человеком»[809].
Импульсом к одной из лучших, на мой взгляд, статей о В. И. Бондаревой, по признанию ее автора, послужило знакомство с ее бывшим учеником, не связавшим свою жизнь с хореографией, но убежденным в том, что именно она, Бондарева, сформировала его личность:
Мысль рассказать о руководителе народного ансамбля танца ЧТЗ «Самоцветы», заслуженном работнике культуры РСФСР Вере Ивановне Бондаревой родилась во мне после нескольких бесед с человеком, никакого отношения к танцам, казалось бы, не имеющим. Работает он инспектором уголовного розыска. Но сколько бы ни приходилось нам встречаться и с чего ни начинался разговор, приходил он неизменно к одному — благодарно-светлому воспоминанию о Вере Ивановне, в ансамбле у которой когда-то еще мальчиком танцевал и он. Ясно было, не только дорогу в прекрасный мир искусств открыла ему Бондарева, след ее в душе этого человека был значительно более глубок и многогранен. Первые, самые важные и прочные ростки человеческой культуры, первые уроки мужественности, взаимоотношений с окружающим миром — все это было в нем от нее, и ничто не ушло, а легло в фундамент характера надежно и навсегда[810].
Дидактический пафос такой силы, какой был присущ В. И. Бондаревой, привычно ожидается от людей монолитно цельных и безусловно счастливых. Между тем Вера Ивановна не была безгранично уверена в своих сила. Ее часто терзали сомнения, и ее жизнь в Челябинске трудно назвать счастливой.