30.10.1979
Реклама, реклама, реклама — по телевидению, журналам, проспектам, дороге, до одури, об одежде, напитках, машинах, об интимной жизни.
30.10.1979
Вечером смотрели телевидение. Боевики о каких-то убийствах, воровстве — организация, состоящая из бандитов-женщин. На протяжении боевиков — все время реклама. Спала первую ночь тревожно, часто просыпалась. Включила в 4 часа ночи телевидение — работало.
01.11.1979
Вечером долго смотрели по разным каналам телевидение. Вечером по телевидению боевики и реклама, реклама до одурения!
11.11.1979
Дали еще по 5 долларов на кинофильм по выбору. Оставили на сувениры, достаточно телевидения. Насмотрелись многого, что никогда не забудется. Город-вертеп[928].
Американским достижениям В. И. Бондарева с гордостью противопоставляет российско-советские успехи. В ее записной книжке от 31 октября 1979 года есть наивно-горделивое восклицание:
Закончился рейс по Вашингтону музеем — галереей искусств. Архитектурно прекрасное здание, но наш Эрмитаж лучше![929]
Интервью В. И. Бондаревой позволяют, наряду с традиционными сюжетами о гастрольной деятельности советской самодеятельности за рубежом, затронуть тему в советское время общеизвестную, но табуированную — о сопровождении гастрольных коллективов представителями КГБ. Они были с танцорами из «Самоцветов» во всех гастрольных поездках как в социалистические страны, так и на Запад. Накануне полета в США для гастролеров была организована учеба при «Спутнике». Во время нее «международники» в течение 12 часов, с 9 часов утра до 9 часов вечера, инструктировали отъезжающих, помимо прочего, вероятно, и о «правильном» поведении[930]. Среди пяти руководящих работников в группе челябинцев двое — представленный группе как «профсоюзный работник» майор КГБ А. М. Редкин и парторг Челябинского политехнического института С. И. Кубицкий — отвечали за политическую грамотность, сознательность, бдительность и безопасность участников поездки. В. И. Бондарева подробно рассказала, какие проблемы создавали для нее эти сопровождавшие в связи с превышением ею, по их мнению, полномочий и недостаточной политической бдительностью:
А иногда так выкручивали мне руки в поездке, что я заходила, включала душ, лился он изо всей силы, становилась под него, рыдала, вот, обязательно тошнило — не выдерживали нервы, и плакала, выла, как волчица, но дело в том, что меня никто не слышит, душ… а выхожу — как будто все нормально. Это в каждой поездке, она просто не давалась, в Америке было так же.
А я выходила, например, опять-таки со своей доверчивостью, потом… я не знаю. Я приехала, меня принимают хорошо, я принимаю это за истину. Я говорю, например: «Дорогие господа там, такие и такие, и товарищи!» Ну, всех перечисляю, дохожу до господ: «От огромной нашей страны России низкий вам поклон, вашему великому народу». Ну и там, конечно, и прочее, и прочее… Готовлю, конечно, там, чтобы недолго, но броско. А потом выпускаю ведущую.
Такой чекист был, и он то же самое парторг из политехнического, представили его как «парторга из политехнического», Кубицкий. Не знаю, уже забыла имя-отчество… А он потом… Помню, Редькин был, Александр Редькин, чекист, и он и Кубицкий, они отводят меня на голое место, ничего близко нету, ни строения, голая земля, и они меня так отчитывали… «Это вы что? Вышли, распинались. Великая… Великий народ великой Америки, от великого…» (смеется). Ну, в общем, они мне там по большому счету мозги вправили. Я: «Ну как же, как я могла не сказать, если действительно столько лет стоим… Ну извините меня, но я же тоже не в лесу выросла, и читала, боже мой, и американских классиков, и всех…» Тем более что такая была книгочейка в свое время… А Кубицкий говорит: «Приедете, в Челябинске будете отвечать перед советской властью за каждое свое слово». Ну и все. Я прихожу в номер и, конечно, я вою. […] И вот включу телевизор полностью, включу душ, залезу, наплачусь, навоюсь, намоюсь… (смеется) Вечером надо выходить к столу. Шик-брик, чтобы никто не узнал. Глаза только боюсь поднять. Потому что думаю: выдадут меня глаза-то. Столько ненависти у меня к ним было… Ну сказали бы они мне: «Вера, вот такие-то вещи чтоб ты не говорила, чтоб ты помнила: вот так надо, так». А то они меня как бы и проверяют, и как бы наставляют, и в то же время потом по мне прокатываются…
Наука все время была[931].
Обращает на себя внимание, что В. И. Бондареву угнетали не столько наставления «чекистов», сколько то, что преподанный ими и, по ее мнению, полезный урок «правильного» поведения за границей был облечен в недостойную форму шантажа, «выкручивания рук» за ошибки, которые они могли и должны были предотвратить. Подспудные конфликты с представителями «органов» свидетельствовали о сбоях в учебном процессе. Работа над ошибками в таком случае становилась травматичной и давалась с трудом.
Таким образом, гастрольные поездки были важной частью в жизни самодеятельного танцевального коллектива. Это было больше, чем просто гастроли. Зарубежные турне выполняли функцию показателя достижений и символа успеха, обеспечивали самодеятельным артистам высокую самооценку в качестве посланцев доброй воли, народных дипломатов, борцов за мир и взаимопонимание во всем мире. Ощущение общественной важности и полезности своей деятельности, самоуважение участников самодеятельного ансамбля достигались, не в последнюю очередь, благодаря товарищеской атмосфере «одной семьи», подмеченной американским шофером, которую обеспечивали необходимость слаженных совместных усилий и умелые педагогические действия руководителя.
Однажды в Швейцарии
Однажды со мной произошел странный случай, непосредственно связанный с историей создания этой книги: говорят, я танцевал народные танцы, но сам я этого совершенно не помню.
Случилось это поздним вечером 20 апреля 2010 года. В тот момент я находился в Базеле, где вел семинар по визуальной истории СССР и занимался другим исследовательским проектом при поддержке Швейцарского национального фонда. Но одновременно я приступал к исследованию советской художественной самодеятельности: искал и читал исследовательскую литературу по этой и смежной с нею темам, писал первые наброски с замыслом будущего исследования и выступал с первыми докладами о самодеятельной хореографии в СССР. В апреле — мае я рассказывал о будущем проекте на коллоквиумах в Швейцарии и Германии: в Берне, Базеле, Цюрихе, Тюбингене, Дюссельдорфе и Констанце.
Случай, о котором я собираюсь рассказать, произошел в самый разгар моего трехмесячного пребывания в Швейцарии и сразу после двух первых докладов о народно-танцевальном любительстве, которые состоялись 15 и 19 апреля в Берне и Тюбингене. Я вернулся из утомительной и эмоционально насыщенной поездки, после многочисленных встреч со старыми добрыми друзьями, 20 апреля, причем из-за опоздания поезда не успел на собственную еженедельную консультацию для студентов. Тем не менее я не заходя домой отправился на работу, где копировал книги о танцах, любезно предоставленные мне Роже Луисом, о котором читатель узнает чуть позже.
В тот же вечер, где-то в полдевятого, я встретился в одном из кафе Большого Базеля с моим другом Йорном, о котором писал в предыдущей книге[932]. Нашу компанию разделили коллеги и друзья Илья и Томас. Вероятно, я был очень утомлен пережитым за последние дни, иначе невозможно объяснить, почему я не помню забавного эпизода, о котором с воодушевлением рассказывают остальные свидетели и который в реконструированном виде выглядит примерно так.
Йорн приглашает меня в кафе и поэтому берет на себя оплату пива, истребленного мною. Но денег у него с собой нет. Он просит в займы у Ильи. Илья платит за себя и передает Йорну деньги, необходимые для покрытия счетов, предъявленных Йорну и мне. Я внимательно слежу за этими манипуляциями и спрашиваю: «Эй, а мне денег кто-нибудь даст?» На выходе из кафе я вдруг хлопаю себя по бокам и восклицаю: «Парни, у меня же в кармане 6000 евро! Я мог всех вас пригласить!» Такая сумма наличными для моих визави — нечто невиданное, попахивающее криминалом. Но никакого криминала не было: в Германии, откуда я только что вернулся, мне вернули часть налогов, которые я уплатил, работая в Тюбингенском и Берлинском университетах в 2002 и 2005 годах. Эти деньги мне понадобились, чтобы частично оплатить перевод последней моей книги на немецкий язык. Но моим друзьям этот эпизод в кафе показался забавным, поскольку, помимо прочего, якобы в гротесковом виде демонстрировал мою хитрость еврейского происхождения. А я этого эпизода не помню — хоть убей!
С левого берега Рейна мы перебираемся на правый, в так называемый Малый Базель, где продолжаем бражничать. Состав нашей компании меняется: Илья покидает нас, к нам присоединяется Адриан, также старинный общий знакомый. Я в то время еще курил и болезненно переживал надвигавшиеся со всех сторон запреты на курение в общественных местах. В кафе, в котором мы приземлились, табачный дым стоял коромыслом. Я с восхищением узнал об элегантном выходе из курительного затруднения, придуманном для клиентов — заядлых курильщиков базельскими владельцами ресторанного бизнеса: достаточно было за десять франков купить личное удостоверение о членстве в обществе курильщиков («Fümoars»), к которому прилагалась бесплатная кружка пива, чтобы получить удовольствие дымить в пивной безо всяких ограничений. Хотя я давно не курю, я храню приобретенное тогда удостоверение курильщика на память об остроумии базельских рестораторов и о тех неожиданных событиях, которые обрушились на нас через пару часов.
Находясь под пивными парами, я решил угостить честную компанию крепким алкоголем. М