…ждут очереди, пока в номер встать… Они прекрасно знают, что вылетит из программы, если пропустит по неуважительной причине, или где-то в полножки, или схалтурит. Я обязательно говорю… «Если… тебе надоело танцевать, я тебя заменю». Без церемоний… И поэтому они очень дорожили своими местами. Вот, чтобы только не потерять место… И потом очень держались они за это место. И очень трудно мне было: вот мне нравится человек, вот он лучше даже подходит, а здесь уже история за этим. Я ж тоже не могу его обидеть. Поэтому терпишь его, думаешь: «Хоть бы сам он пришел к убеждению, что ему уйти надо». Вот. Они долго не уходили из коллектива[941].
Человеческое тепло В. И. Бондаревой за деловитостью и строгостью разглядела и челябинская журналистка, наблюдавшая ее за кулисами во время выступления коллектива:
Концерты, концерты… Сколько их было! Вот и вновь открылись старые «выездные» чемоданы, расплескивая вокруг себя веселую радугу ребячьих костюмов. На сцене набирают свет, и в полутьме то и дело мелькает ее неизменный черный свитерок.
— Всем гримироваться, — строго кричит она и вдруг, повернувшись ко мне, улыбается мягко, будто извиняясь за ребят, и произносит с нежностью: «Удивительная несобранность!» Она еще обойдет каждого, расправит девочкам складочки на платьях, подколет рассыпавшуюся косу. Но раздастся торжественный голос конферансье: «Лауреат десятого Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Берлине!..»[942] И она произнесет главное слово, произнесет громко, властно, словно оттолкнет их от себя: «На сцену!» Лица их станут трогательно сосредоточенными, и они прошелестят мимо нее, красивые, легкие, юные, туда, где так призывно и волнующе сияют огни, притих в ожидании зал. И заживут там, на обнаженной ладони сцены, так естественно, словно побредут по лесу, тихонько напевая любимую песню, просто так, для себя. А она за кулисами, в углу у старого зеркала, потерявшись в пестром ворохе костюмов, ненадолго расслабится, потом посетует: «Ничего не успеваем, у всех курсовые!» (В перерывах между танцами за кулисами — английская речь, стихи Маяковского, чертежи на коленках, в видавших виды сумках вместе с гримом всегда учебники. И царит удивительно добрая атмосфера взаимной заботы, выручки, завидного товарищества.)[943]
Сложные отношения В. И. Бондаревой с «карташовскими» танцовщиками, о которых речь пойдет позже, были оборотной стороной все той же медали — беззаветной любви и преданности участников самодеятельности к своему руководителю. Переход к чужому потенциально мог рассматриваться — и зачастую действительно рассматривался — как предательство. Были свои «фанаты» и у В. И. Бондаревой, которые последовали за своей «второй мамой» из Магнитогорска и даже жили у нее, не имея на новом месте ни кола ни двора:
И магнитогорцы приехали: пять девочек. Из-за меня: они не могли, они приехали за мной. Жили у меня. Я их устроила в культпросвет. Открыли — [19]63 год — хореографическое отделение. Они стали студентами этого отделения. Потом они все побросали. Они все уехали домой. Так сложилась жизнь. К одной приехал жених, к другой… Но самое главное — первое-то начало они меня поддержали[944].
Восторженное отношение к «родному» руководителю иногда рождало его неадекватно завышенную оценку, которая воспроизводилась и десятилетия спустя после ухода из самодеятельного коллектива. Иногда она могла драпироваться в одеяния большого жизненного и профессионального опыта, как у В. П. Карачинцева:
…теперь, когда я поработал с такими балетмейстерами, как Илья Слуцкер, Григорий Гальперин, Виктор Копылов, Виктор Модзалевский, смело могу поставить Наталью Николаевну в один ряд с такими мэтрами народной хореографии, как Надежда Сергеевна Надеждина, Татьяна Алексеевна Устинова, Ольга Николаевна Князева (они даже и внешне чем-то похожи)[945].
В других случаях, как у И. Крыловой, бывшей ученицей В. И. Бондаревой, высокое позиционирование учительницы представляется более инфантильным и исходящим из давнишнего опыта:
Есть репетиторы, несомненно, технически грамотные, есть люди, умеющие создавать схему танца. А вот мастеров, которые могут соединить все это вместе и создать живой танец, — единицы. Вера Ивановна именно такой мастер. Ее имя по праву стоит в одном ряду с такими великими фигурами, как Игорь Моисеев и Майя Плисецкая[946].
На «материнскую» заботу руководительницы ее воспитанники отвечали «сыновней» и «дочерней» заботой о ней, пытаясь, например, в гастрольных поездках не тревожить ее нарушениями спартанского режима дня и раннего «отбоя». При этом соблюдение правил могло не исполняться, а имитироваться:
Было очень много правительственных концертов, когда приглашали со всех уголков нашей страны самодеятельные коллективы. Разумеется, вызывали раньше в Москву, поселяли такую массу народа или на ВДНХ, или в других гостиничных комплексах. Естественно, был установлен распорядок дня. Отбой в 23.00, и Наталья Николаевна любила делать обходы, смотреть, горит или не горит свет в номере (через дверь). Всегда беспокоилась о нас. Но молодость! Кому хочется засыпать в 23.00. Столько впечатлений за день, хочется поделиться друг с другом. Мы Наталью Николаевну очень любили и, чтобы она была спокойна, забаррикадировали щели в дверях ковриками. Она пройдет — света нет, тогда уходила в свой номер спокойная, что ее ребята спят[947].
Порой, правда, имитация участниками коллектива подчинения правилам могла обернуться полной противоположностью — имитацией опасностей, которых постоянно с тревогой ожидали руководители в зарубежных турне. Так, В. И. Бондареву на протяжении всей поездки по Америке в 1979 году не покидало чувство тревоги, замешанное на ответственности за своих подопечных и на советских клише об опасностях пребывания в капиталистической стране. Ей везде мерещились потенциальные провокации и происки спецслужб.
Согласно дневнику В. И. Бондаревой, в гостиницах ей и ее танцорам все время что-то подбрасывали и каким-либо способом провоцировали:
Утром в среду (31.10.79 г. И. Н.) обнаружили, что Сайме[948] подброшен был порнографический журнал.
Вечером обнаружили порнографию, и были звонки к нашим молодым девушкам Задворных, Васильевой — приглашали их прийти по адресу. Звонок был по-русски[949].
Поскольку никто из опрошенных участников поездки, кроме самой В. И. Бондаревой, ни о каких «провокациях» подобного рода не смог вспомнить, можно предположить, что они были беззлобными выходками молодых людей из гастрольной группы, подтрунивавших над «трусихами» — девушками и самой руководительницей. Инсценировать подобные «эксцессы» труда не составляло. Наличие телефонов в гостиничных номерах и эротических журналов в холлах, вероятно, прямо-таки провоцировало молодых людей на подобные проказы.
В целом отношения между руководителями и участниками ансамбля оставались, согласно воспоминаниям и тех и других, безоблачными, а сам ансамбль воспринимался как «второй дом».
«Второй дом»
Это второй дом. Второй дом. Дворец культуры — это второй дом. Когда по четыре раза занимались, так это вообще! Да еще плюс концерты! По четыре раза занимались! Плюс концерты. Это — быстро с работы, и туда, во дворец. С собой бутерброды или еще что-то такое. Иногда даже поесть забудешь. Ну там буфеты у нас были раньше. В буфет, там пирожки — раз-раз с кофе там, с чаем [поел[950]], и все. Большую часть проводили, конечно, во дворце культуры. А где проводить? Во-первых, интересы там одинаковые у нас[951].
В беседе со мной 21 ноября 2010 года Ю. И. Основин повторил, что ДК ЧТЗ был для него вторым домом, трижды — так важен был для него этот образ. Еще бы: он танцевал с 1959 года в детской и юношеской танцевальных группах ДК ЧТЗ, а с 1965 года у В. И. Бондаревой. В 1971 году, вернувшись из армии, он стал репетитором «Самоцветов». Наконец, с 1988 по 2009 год он был руководителем этого ансамбля, передав коллектив другой ученице В. И. Бондаревой, Н. В. Седовой.
Во времена Н. Н. Карташовой, в 1950-е годы, ансамбль собирался пять раз в неделю. Занимались с 20 до 22:30, после чего провожали руководительницу по неспокойному в криминальном отношении Тракторозаводскому району до дома. При В. И. Бондаревой ансамбль собирался на репетиции четыре раза в неделю с 19 до 22:30, однако частенько руководитель задерживала танцовщиков до полуночи, пока не добьется запланированного на текущее занятие. Те, кто занимался в танцевальной группе монтажного техникума (в 1970 — 1980-е годы она, руководимая Ю. И. Основиным, была базой, поставлявшей «Самоцветам» пополнение), были заняты на репетициях шесть раз в неделю: два раза в техникуме, четыре раза — в ДК ЧТЗ[952]. В период смотров и гастролей время, совместно проводимое участниками ансамбля, стремительно увеличивалось — благо руководство завода освобождало от работы для участия в ответственных концертах, на которых, как оно не без основания полагало, самодеятельные артисты защищали честь завода и были его визитной карточкой. Репетировали в пору подготовки к смотру или поездке ежедневно по два раза, столовая кормила усиленно и бесплатно.
Есть все основания утверждать, что работа в ансамбле была для его танцоров любимым делом, приносившим радость и удовольствие. Иначе невозможно объяснить, почему танцоры проводили вместе не только «рабочее время» репетиций и концертов, но и досуг, что также поощрялось предприятием. Ю. И. Основин с удовольствием вспоминает, что «каждый год завод выделял деньги для того, чтобы коллективы художественной самодеятельности выезжали отдыхать»