[977]. Ты теперь знаешь, как их делать. Я тебе подарила много номеров, я тебе подарила людей, ты начала не на голом месте. Сорок мальчиков, сорок девочек… подростков — это коллектив, восемьдесят человек. Это студия была моя. Так что, — говорю, — Света, хватит…» — «Но вы же помогаете „Самоцветам“!» Я говорю: «Света, это мое детище. А ты, — говорю, — вдруг чего-то стала… отходить. Ты ни людей не передаешь, ничего». Я еще не знала, что у нее гигантские планы создать «Поиск»…[978]
Когда же С. И. Гришечкина, вернувшись из поездки в Москву, стала рассказывать В. И. Бондаревой о том, что в одном из московских самодеятельных танцевальных коллективов детская студия не направляет своих участников во взрослый коллектив, ту осенило:
«Ой, стоп, — говорю, — Света, я тебя понимаю: ты хочешь взрослый [коллектив]? Ты не хочешь передавать мне людей? Ради бога! Бери людей, иди к Нине Васильевне[979], договаривайся о тех костюмах, которые… тебе делали, иди в другой дворец, договаривайся о сумме, покупай эти костюмы — мне они не нужны. У меня свои детские есть, они еще хорошие. Мои не трогай. И уходи в другой дворец со всем своим выводком». […] Она: «Но они же ездить на ЧМЗ[980] не будут». […] «Поэтому, — говорю, — Света, не думай о взрослом, а думай — от восьмого класса они будут продолжать традиции, заложенные не мною. Не мной заложены. Я не могу, — говорю, — я слово дала перед своей совестью, перед всем, что я дело Ивановой и дело Карташовой буду продолжать. Эта традиция заложена ими»[981].
Интересно, что В. И. Бондарева, защищаясь от несправедливого обвинения в желании присвоить чужой коллектив, апеллировала к опыту и традициям своих предшественниц, несмотря на горькую обиду на Н. Н. Карташову. Мой респондент долго и в деталях рассказывала об этом конфликте. Были в ее рассказах подробности, которые я по этическим соображениям не имею права обнародовать. Когда я в одной из бесед с ней сказал, что не смогу поведать эту историю во всей ее сложности и драматизме, она согласилась со мной и в качестве интерпретации предложила ограничиться следующим тезисом:
…допущена огромная ошибка… нельзя два взрослых коллектива, похожих по школе, держать в одном дворце. Тем более имея старейший коллектив. […] Нельзя было делать этого. Поэтому история такая, что один коллектив должен погибнуть[982].
В телефонном разговоре накануне цитируемого интервью Вера Ивановна сформулировала образный аргумент, который она привела С. И. Гришечкиной в пользу сохранения старых связей и выполнения детской студией прежних функций: «Два медведя в одной пещере не уживутся». Она искренне считала, что создание второго взрослого коллектива таит опасность разрушения «Самоцветов», и тяжело переживала эту перспективу. Н. В. Седова, свидетельница и невольная участница этого конфликта, не склонна драматизировать положение дел с отделением «Поиска». На мой вопрос о том, не был ли «Поиск», реорганизованный во взрослый танцевальный коллектив, ударом по «Самоцветам», она ответила следующее:
Ударить в полную мощь он не успел. Потому что определенную часть детей… Света уже отдала — коллектив, костяк есть. Когда вот это все разъединилось у нас… они быстренько меня взяли. А я год проработала только… так сказать, как руководитель женской группы, а потом я поняла — и вот как раз произошел разрыв: Света не могла пережить — она понимала, что они взяли только меня для того, чтобы заменить Свету… Света этого пережить не смогла и сказала: «Я больше поставлять не буду… во взрослый коллектив». Ну и все. И здесь мы организовали быстро студию свою[983].
Спекулировать на тему о том, кто или что вольно или невольно спровоцировал(о) конфликт, не имеет смысла и не входит в мои задачи. Сыграли ли ключевую роль в его возникновении неудовлетворенные амбиции и ревность С. И. Гришечкиной или забота В. И. Бондаревой о деле и о здоровье своей подопечной, нам не узнать. Искать ответа на вопрос, какую роль этот конфликт сыграл в дальнейшей судьбе «Самоцветов», также представляется неплодотворным. Конечно, предыдущее не обязательно является причиной последующего. Но мы знаем, что «Самоцветы» в последние годы переживали серьезный кризис, и этот кризис в немалой степени был вызван отсутствием пополнения во взрослом коллективе.
Реконструировать канву конфликтов и оценить их место и роль в жизни самодеятельных коллективов затруднительно не только из-за сложного переплетения интересов и мотивов, но и из-за специфики человеческого сознания и человеческой памяти, поставляющих историку источниковый материал. Самое время — после очередного авторского отступления — обратиться к коллективной памяти о тракторозаводских хореографах и танцорах.
«Европейский папа степ-танца»
Так лихо закручивать сюжет, как это делает жизнь, не под силу ни одному романисту. Весной 2010 года она подстроила мне нежданное знакомство, впечатляющее в человеческом плане и неоценимое для «хореографического» исследовательского проекта.
Это было в Базеле, во время моего трехмесячного преподавания, именно тогда, когда, как читатель уже знает, произошел полицейский инцидент из-за велосипедной прогулки на багажнике моего друга. Я жил в уютной однокомнатной квартирке на последнем этаже, с выходом на крышу, по периметру которой в ящиках и кадках росли цветы и кусты, а на просторной центральной части вольготно располагались прямоугольный дощатый стол, стулья, шезлонги и зонты от солнца. Эту квартиру нашел мне Йорн, он же наладил мне контакт с хозяйкой, Моник Луис, которая проживала в соседней квартире. Однажды, когда я поднимался в квартиру, в лифт за мной зашел пожилой брюнет небольшого роста с озорными молодыми глазами за стеклами очков. Узнав, на какой этаж я собираюсь подняться, он воскликнул, задорно улыбаясь из-под усов: «Тогда я знаю, кто вы!» И представился: Роже Луис.
Через некоторое время, в начале апреля — к этому моменту я жил в Базеле уже второй месяц — хозяйка квартиры пригласила меня в гости на бокал вина и французский пирог. Воспользовавшись ситуацией, я рассчитался за квартиру за два месяца вперед, до конца проживания в ней. За неспешным разговором госпожа Луис — статная, приветливая и внимательная дама, излучающая спокойствие, участливое внимание и достоинство — расспросила меня о том, что привело меня в Базель. Поскольку, помимо прочего, я упомянул и сферу моих научных интересов, она заговорила о своем муже. Роже Луис — француз по отцу и швейцарец по матери — преподает в школе степа (на русском более известного как чечетка), которую сам и основал. С уважением она говорила о том, что он и сам всю жизнь учился степу в разных школах, причем всегда предпочитал начинать с младшей ступени. Не из-за отсутствия способностей, а из-за любознательности: для знакомства с методикой преподавания начинать с нуля — самый оптимальный подход. В тот день я взволнованно внес корявую запись в свой дневник: «Поинтересоваться у него о литературе?!»
Неделю спустя я маялся дома, не в состоянии приступить к докладу о самодеятельной хореографии, с которым вскоре впервые должен был выступить в Берне. С шести часов утра я был на ногах, и вот уже четыре с лишним часа не мог родить ни одной строчки. Последние полчаса я слышал, как господин Луис поливал из шланга растения на крыше. В 11:15, когда я обреченно заваривал очередную чашку кофе, в кухонное окно постучали. Сосед, покончив с поливом, пригласил меня посидеть на крыше за бокалом доброго розового вина. Я из вежливости согласился: пить вино было рано, праздновать нечего, впереди ждала работа. Однако жалеть о прерванном тягостном бдении над введением к докладу мне не пришлось.
Наша встреча началась с того, что мой визави подарил мне брошюру собственного производства с иллюстрированной многочисленными фотографиями краткой биографической справкой. В моем дневнике спешно записано по горячим следам: «Фантастика: организатор союза степистов в Швейцарии (40 чел.) и в Германии (1000 чел.)». Перечень его многочисленных выдающихся достижений, о нескольких из которых читатель узнает ниже, завершался фразой: «Завтра спросить о том, есть ли какое-нибудь пособие, введение, обзор, энциклопедия, справочник по худ[ожественной] самодеятельности».
Мы расстались, сговорившись встретиться на следующий день. Я был приглашен на ужин, на который явился с приготовленной по бабушкиному рецепту еврейской кисло-сладкой курицей. Темпераментный, знающий толк в кулинарных удовольствиях Роже Луис, увидев мое блюдо, тут же ушел переодеваться. «Он боится забрызгать одежду соусом», — с улыбкой пояснила супруга.
Вечер удался. Мое блюдо пришлось по вкусу. Литературы о художественной самодеятельности у него, по его словам, не оказалось, но в его студии есть библиотека по степу, с которой он пригласил меня познакомиться тремя днями позже.
В течение нескольких часов я прочесывал специальную литературу, десятилетиями заботливо собиравшуюся хозяином, выделив для чтения около тридцати книг, показавшихся полезными для моего проекта или хотя бы для расширения общего кругозора: введения в историю танца, специальные издания об истории и практике степа и джаз-танца.
Я несколько раз присутствовал на занятиях у Р. Луиса. Действующая с 1976 года студия «Golden Gate» расположена в защищенном толстыми металлическими дверьми бомбоубежище многоэтажного дома, в самом низу, на минус третьем этаже. Пространство студии является образцом логистики, чистоты и порядка[984]. Здесь расположены и рабочий кабинет, и танцевальный зал, которые, несмотря на отсутствие окон, кажутся нарядными и уютными