Нельзя забывать, что неполноценное в идейно-художественном отношении произведение, исполненное на клубной сцене, не только наносит ущерб воспитанию зрителей, но и портит вкусы самих участников самодеятельности, которые исполняют пьесу, песню, танец, впитывая сомнительные идеи произведения. Порой в погоне за ложной оригинальностью отдельные руководители стремятся во что бы то ни стало создать свой особый репертуар. Талантливого автора поблизости не оказывается, и вот сырые ремесленные поделки случайных людей попадают в репертуар. Они только дискредитируют самодеятельность. […]
В большом долгу перед художественной самодеятельностью профессиональные авторы, особенно в создании одноактной драматургии, патриотических, гражданских песен, сценариев для агитационно-художественных бригад, музыки к бытовым танцам, актуального современного репертуара для ВИА, духовых оркестров, сценариев для дискотек.
В настоящее время идет активный процесс фактического стирания граней между репертуаром профессиональных и самодеятельных исполнителей. Можно сказать, что в подавляющем большинстве видов и жанров нет особого репертуара для профессионалов и самодеятельности, а есть просто хороший и плохой репертуар. Отсюда требования, предъявляемые XXVI съездом КПСС к профессиональному искусству, в равной степени относятся и к самодеятельному. Глубокая народность, коммунистическая партийность, революционный гуманизм и гражданственность, патриотизм и интернационализм — эти принципы социалистического реализма взяли на вооружение участники художественной самодеятельности[349].
Автор статьи «Репертуар и воспитание личности», опубликованной в 1983 году в «Художественной самодеятельности», скромно ограничила свои регалии ученой степенью кандидата философских наук. Между тем Л. Я. Алексеева на протяжении 1950 — 1970-х годов работала в секторе культуры ЦК ВЛКСМ, была директором Центрального дома народного творчества им. Н. К. Крупской и секретарем ЦК профсоюзов работников культуры. Ее долгая успешная карьера на поприще советской культурно-просветительной работы свидетельствует о благополучном усвоении содержания, риторических и ритуальных форм советского дискурса о культуре. Л. Я. Алексеева обладала — не могла не обладать — чутьем в отношении того, как следует обсуждать проблемы взаимодействия профессионалов и любителей искусства. В этом вопросе мы можем на нее полностью положиться и рассматривать этот и другие ее тексты в качестве образцовых представлений деятелей культуры об ожиданиях и запросах, направленных и предъявляемых им «сверху» и «снизу», со стороны партийно-государственного аппарата и «простых» потребителей советской культуры: участников самодеятельности и публики.
В тексте 1983 года автор поочередно апеллировала к возмущенному пассажиру теплохода, оскорбленному в своих патриотических чувствах, и к Генеральному секретарю ЦК КПСС Ю. В. Андропову, цитируя его «мудрые» высказывания о долге литературы и искусства создавала образы положительных героев и творчески относиться к фольклорным традициям[350]. Ведь советские «мастера искусств», согласно сложившемуся в 1930-е годы культурному канону, должны были прислушиваться и к партии, и к народу, чтобы не сбиться с верного пути. В свою очередь, искусство было облечено высокой ответственностью идейного и эстетического воспитания советских граждан. Гарантиями выполнения этой миссии — за два года до начала перестройки! — Алексеева называет узаконенные в 1930-е годы противоречащие друг другу принципы социалистического реализма — партийность и народность, гуманизм и классовое чутье, патриотизм и интернационализм, между которыми советские деятели искусств в течение полувека учились умело лавировать.
Десятью годами ранее Л. Я. Алексеева — секретарь ЦК профсоюзов работников культуры — столь же уверенно ссылалась на Программу КПСС и выступления ее Генерального секретаря, заверяла партию и правительство в готовности деятелей культуры и далее выполнять задачи по распространению культуры вширь и повышению ее идейного и художественного уровня[351].
Продолжим ретроспективное движение. Отмотаем еще полтора десятка лет назад. В 1957 году только что учрежденный журнал «Художественная самодеятельность» на первой же странице своего первого номера — того самого, в котором опубликовано обращение двенадцати известных деятелей искусства к участникам художественной самодеятельности, — четко обозначил официальную позицию по поводу статуса, задач и взаимоотношений профессионалов и любителей в СССР:
Художественная самодеятельность — неотъемлемая, органическая часть всего нашего социалистического искусства, рожденного Великим Октябрем, искусства прекрасного и сильного своей сорокалетней закалкой. Нет у нас двух искусств: профессионального и самодеятельного, сама терминология эта весьма условна. Есть одно советское искусство, которым часть людей занимается профессионально, а другая, значительно большая, — в порядке самодеятельности.
И, конечно, те задачи и требования, которые выдвигает жизнь перед искусством в целом, адресуются и к художественной самодеятельности. Высокая идейность, целеустремленность, активное вторжение в жизнь, воспитательная роль — все эти качества обязательны для маленького кружка художественной самодеятельности точно так же, как и для самого крупного театра страны.
Сейчас, после съездов художников и композиторов, пленума Союза писателей, налицо большое оживление в литературе и искусстве. Советские художники, направляемые партией, страстно и по-хозяйски заинтересованно ищут пути продвижения вперед. Живительная, острая и принципиальная критика и самокритика помогли и помогают вскрывать ошибки, наметившиеся за последнее время в различных дискуссиях и даже в печати. Надо вскрывать и устранять недостатки, которые тянут назад с единственно правильного пути развития прекрасного советского искусства[352].
Как и в цитированных текстах 1970 — 1980-х годов, советское искусство и в годы «оттепели» интерпретировалось как монолит; отрицалось «вредное» противопоставление профессионалов любителям. Вместе с тем, в тексте 1957 года упоминался инструмент, якобы гарантирующий успешное движение вперед, исчезнувший из позднесоветского дискурса о культуре, — критика и самокритика[353]. Между тем они входили в арсенал главных разящих орудий эпохи сталинизма, наводивших ужас — а значит, в логике Сталина и коммунистов сталинской чеканки, устанавливающих порядок — в цехе деятелей литературы и искусства. Вот как, например, очерчивались ситуация в искусстве и «боевые задачи» деятелей культурно-просветительного «фронта» в 1947 году, в эпоху «ждановщины»:
Советская культура после исторических решений ЦК ВКП(б) по вопросам идеологии поднялась на новые высоты.
Под руководящим воздействием партии расцветают все отрасли советской науки, литературы, искусства. Дело политического и культурного просвещения народа идет вперед гигантскими шагами. Партия большевиков решительно поддерживает все новое, растущее в нашей социалистической культуре, отбрасывает прочь все старое, отжившее, вредное. Партия разоблачает носителей враждебной буржуазной идеологии, под какие бы личины и покровы они ни прятались. Под руководством партии осуществлен разгром бесплодной реакционной идеалистической школки морганистов-менделистов и восторжествовала советская мичуринская биологическая наука[354]. Разоблачены проповедники буржуазных теорий в литературе и литературоведении, формалисты и их защитники в музыке[355]. Партией осуществляются широкие меры по подъему киноискусства, по улучшению работы театров. […]
Советский народ глубоко понял всю подрывную, враждебную сущность космополитизма, низкопоклонства перед буржуазной культурой, примиренчества с буржуазной идеологией.
И сейчас, когда советское общество из всех щелей изгоняет последышей этих космополитов, для советского искусства, для всей советской культуры открывается еще более широкий путь к новому подъему.
Однако тот факт, что в наших литературно-художественных журналах, газетах, писательских и театральных общественных организациях длительное время могли орудовать подобные отщепенцы, наглядно указывает на необходимость усилить на всех участках культуры нашу бдительность ко всяческим замаскированным проявлениям буржуазной идеологии, ибо творить свое гнусное антинародное дело наши идейные враги могут только там, где еще существуют благодушные либералы и ротозеи, где мало бдительности, где не хватает большевистской партийности. […]
В каждом культурно-просветительном учреждении коллектив работников должен самокритично проверить, насколько отвечает его работа великим задачам коммунистического воспитания, насколько она соответствует новым широким общественным интересам советских патриотов и питает могучее животворное чувство советского патриотизма. Каждый культпросветработник обязан проверять партийную целеустремленность всей своей деятельности, ее заостренность против всяческих пережитков буржуазной идеологии, против носителей буржуазных идей, против низкопоклонства, безыдейности, космополитизма.
Дело политического и культурного воспитания народа могут вести только пламенные советские патриоты, тесно связанные с жизнью страны, живущие интересами народа, — партийные и непартийные большевики, непримиримые к буржуазной идеологии.
Надо закрыть все щели, через которые могут просачиваться буржуазные влияния. Выше бдительность, выше знамя большевистской партийности в культурно-просветительной работе![356]
Таков же был тон и в текстах, адресованных «мастерам» литературы и искусства. И они добровольно или вынужденно, искренне или не вполне, откликались в поддержку разорительной культурной политики. Даже отличавшийся безукоризненной честностью и интеллектуальной утонченностью танцовщик Большого театра М. М. Габович вынужден был, в числе тридцати видных советских деятелей литературы и искусства, принять участие в поддержавшем борьбу с «безродными космополитами» сборнике 1947 года, в котором в сдержанных выражениях соглашался с необходимостью очистительной критики и самокритики: