Упомянутые особенности проблемы гендера в обсуждении содержания самодеятельного хореографического искусства — ее вторичность и несамостоятельность — сказались на хореографическом языке, которым советские балетмейстеры пытались выразить тему любви. Первый историк советского балета Ю. И. Слонимский во второй половине 1940-х годов сокрушался по поводу примитивности этого языка, правда, связывая ее с отказом от танцевального языка в пользу пантомимы в советских драмбалетах:
«Танцебоязнь» была рождена страхом сфальшивить, пойти против жизни. Но что может быть фальшивее одного из эпизодов встречи Андрия с полячкой? Рождается буйная любовь, которая сотрет из памяти Андрия жажду подвига, сделает его рабом страсти. А на сцене эти первые движения большой любви переданы… уроком танцев: полячка обучает Андрия мазурке[564].
Чего же было ожидать от репрезентации взаимоотношений мужчины и женщины на самодеятельной сцене, если профессиональная хореография в этом вопросе оказалась не на высоте? В современных народных танцах взаимоотношения полов рассматривались со снисходительной, ироничной дистанции, насколько об этом можно судить, например, на основании описания танца «Гневаш» (постановщик И. Остроумов) по мотивам белорусской народной хореографии, опубликованного в 1964 году:
На свидание с любимой спешит юноша, в руках у него подарок. Он оглядывается. Девушки еще нет.
Но вот юноша увидел ее вдалеке. Лукаво улыбнувшись, прячется.
Приходит девушка. Видя, что юноши нет, решает его подождать. Усевшись на берестяное ведерко, принимается за вышивание праздничного фартука.
Появляется юноша. Развернув подарок, кладет его рядом с любимой и слегка касается ее плеча. Испугавшись, девушка уколола палец. «Смотри, как мне больно», — сердито говорит она, показывая палец. Юноша растерян.
Девушка вдруг обнаруживает, что потеряла иголку, и начинает искать ее. Юноша присоединяется к подруге. Он невольно любуется ею и, не удержавшись, пытается поцеловать девушку в щеку, но неуклюже целует в глаз. Чуть не плача, она идет к ведерку, собираясь уйти, и тут видит подарок — новенькие полусапожки. Не веря своим глазам, робко спрашивает: «Это мне?» — «Конечно!» — отвечает юноша. Мгновение, и обновка на ногах.
Юноша приглашает девушку танцевать. Неожиданно он больно наступает ей на ногу. Разгневанная девушка снимает полусапожки и, надев свои туфельки, уходит. Юноша догоняет ее и незаметно кладет подарок в ведерко[565].
Как видим, отношения юноши и девушки наивны до нелепости. Они ведут себя инфантильно, как малые дети, что и должно было, вероятно, вызвать снисходительную улыбку зрителя[566]. Достаточно сравнить описание танца «Гневаш» с детской танцем-игрой «На футбольной площадке» (постановщик В. Константиновский), чтобы увидеть, что сюжетно гендерный сценический танцевальный язык взрослого и детского танцев малоразличим:
Все любят футбол. И стар, и млад. Герой нашего танца Андрей тоже увлекается этим видом спорта.
Каждую свободную минуту он торопится на спортплощадку.
Вот и сейчас он приходит в надежде, что ему удастся поиграть в футбол. Он один на площадке. И вдруг откуда-то к нему в руки летит мяч. Мальчик ловит его, радостно прижимает к груди, подбрасывает, довольный такой приятной неожиданностью.
Но счастье его длится недолго. Прибегают девочки, которым принадлежит мяч. Они играли где-то рядом, и мяч нечаянно залетел сюда.
Девочки просят вернуть им мяч. Андрей категорически отказывается это сделать и садится на него. Одна из девочек решила позвать на помощь мальчика-шалуна. Этот уж придумает, как забрать мяч! Незаметно для Андрея прибегает Шалун, сзади выбивает ногой мяч и быстро с ним исчезает. Андрей удивлен и возмущен. Где же мяч? Очевидно, его забрали девочки. Но те показывают, что у них ничего нет. Действительно, мяча нет.
Ах, так, думает Андрей, тогда позову на помощь товарищей. Мальчишки прибегают, и Андрей рассказывает историю о пропавшем мяче. Мальчики идут к девочкам и еще раз убеждаются, что мяча у них мет.
Девочки хитрят и предлагают ребятам: «Потанцуйте с нами, тогда дадим мяч».
…Ребята обсуждают между собой предложение, оно им не очень нравится. Однако желание играть в футбол так велико, что все соглашаются и пляшут с девочками. Только Андрей стоит в гордом одиночестве.
К нему подходит Марина, уговаривает потанцевать с ней. Мальчик отказывается. Тогда одна из девочек бежит за Шалуном. Девочки окружают Андрея. Шалун ударяет упрямца мячом по спине и тут же, прячась за девочек, перебегает на другую сторону. От удара Андрей повернулся, но никого нет. Шалун с другой стороны ударяет его и, быстро передав мяч Марине, убегает. Девочка дразнит Андрея, показывая мяч.
Андрей хочет забрать его, но Марина бросает мяч другой девочке, которая ловит его и незаметно передает Шалуну. Андрей ищет мяч у девочек, но он опять исчез. Что делать? Придется станцевать. Андрей лихо, задорно пляшет, ребята прихлопывают, а затем и сами пускаются в пляс.
Андрей видит, что все танцуют парами, и приглашает Марину. После танца девочки выполняют обещание, отдают мяч. Все довольные и радостные уходят. Мальчики играть, а девочки «болеть» за них.
В танце участвуют 8 девочек, 8 мальчиков, Андрей, Марина и Шалун[567].
В 1970 году, когда было опубликовано это описание танца, мне было 11 лет и я много времени проводил в дворовой компании. По моим ощущениям, именно так и строились детские гендерные отношения: на половой солидарности, «боевых действиях» мальчиков против девочек и, наоборот, на взаимных секретах и ловушках. Хореограф талантливо передал дворовую гендерную атмосферу, но показать образцовое взаимоотношение полов ему не удалось. Между тем, именно эта задача — показать идеал женственности, мужественности и «культурных» отношений между полами декларировалась как одна из важных дидактических целей советской самодеятельной хореографии.
«Целомудренная почтительность» и «гордая неприступность»
В деревнях бытует такая лирическая игра: девушка может «приворожить» юношу, если коснется его букетиком «приворот-травы» («люб-травы»). В этом случае юноша в течение всего вечера обязан оказывать внимание девушке.
Остановимся на двух сценических вариантах этой народной игры.
Вариант первый. Собирается молодежь на гулянье. Юноша, увидев девушку, ради которой пришел на праздник, направляется к ней. Девушка, заметив парня, радостно улыбается и в смущении отворачивается, ожидая, что он подарит ей букетик «люб-травы», но подружка незаметно выдергивает у юноши из-за пояса травку и «привораживает» его. Парень растерянно смотрит на любимую, к которой рвется всем сердцем, однако ничего поделать не может — по правилам игры он должен следовать не за ней, а за подругой.
Начинается танец. Первая девушка одиноко стоит в глубине сцены. В конце танца, красивая, стройная, она идет на середину. Все парни, любуясь ею, движутся навстречу. Но партнерши снова берут букеты цветов, и парни продолжают с ними танцевать. Неожиданно из-за кулис появляется юноша. Он преподносит стоящей в стороне девушке яркий платок. Подарок принят.
Молодежь отправляется погулять вдоль улицы, а гость, накинув на плечи девушки платок, уводит ее от друзей и подруг.
Вариант второй. Так же собирается молодежь, так же подруга «привораживает» юношу. Но девушка, оставшаяся в одиночестве, включается в общий танец. Как хорошо она танцует, сколько обаяния и достоинства в ее движениях! Юноши незаметно берут у своих партнерш букетики и преподносят ей. В руках у девушки оказываются все цветы. Партнерши расстроены — парни ушли к той, кто птицей летит по кругу. Все зачарованы танцем девушки. Но что это? Она раздает юношам цветы и, встав рядом с подругой, отдает избранному свой букетик. Пусть он сам, при всем народе, своим подарком скажет, кто всех милее ему на свете…
Юноши по очереди преподносят цветы девушкам, а затем наступает решающий момент — радостный, немного смущенный парень вручает избраннице букетик, который она с достоинством принимает. Теперь подружка остается одна. Но первая девушка делает знак любимому, и он приглашает подругу присоединиться к ним. Ведь все это не более как игра-шутка, хотя в ней и раскрываются истинные отношения персонажей — они все равно друзья.
Живописной группой молодежь отправляется гулять.
Второй вариант танца более удачен. Взаимоотношения между танцующими, хотя они и определяются условностью игры, но в них заложена наша советская мораль.
Удачно найдено хореографическое решение образа девушки и ее подруги. Принципиально правилен с этической точки зрения и финал — это подтверждается тем, что все уходят вместе, дружно. Никакой трагедии не произошло — все было веселой игрой.
Иначе обстоит дело в первом варианте. Игровое значение букета цветов утрируется. Образы девушки и ее подруги хореографически решены слабо. Первая все время стоит в глубине сцены, вторая теряется в массе танцующих. Не оправдано и появление парня с платком. Сцена преподнесения подарка и увода девушки страдает налетом мещанства[568].
Разбор двух вариантов народного танца-игры, якобы бытующего в каких-то, без уточнения региона, русских селах, предпринятый в 1966 году Г. А. Настюковым, в недавнем прошлом научным сотрудником Академии педагогических наук РСФСР, а в момент публикации — заведующим кафедрой хореографии Московского государственного института культуры, наглядно показывает, что ясно сформулированные гендерные идеалы в советской народной хореографии наличествовали. Были образы более удачные или менее выигрышные, причем достоинства и недостатки образов женственности и мужественности формулировались в двух сферах — в области содержания и в области хореографической формы. Содержательно танец мог отражать «нашу советскую мораль» или страдать «налетом мещанства». В области формы образы могли быть сценически более выразительны или, напротив, бледны. Характерно, что лейтмотивом содержательного разбора звучит торжество дружбы и коллективизма над любовью и индивидуализмом, еще раз подтверждая выдвинутый выше тезис о вторичности темы любви на советской самодеятельной сцене.