"Решительный пингвин» скакал за ними по ухабам, словно гадкий утенок, безуспешно старающийся угнаться за обезумевшей мамашей. К счастью, утлая лодчонка, хоть и была неказиста на вид, оказалась довольно крепкой и хорошо держала удар, Иккинг захватил с собой еды, которой, по его расчетам, должно было хватить на всю дорогу, однако Беззубик прикончил все запасы в первые же три минуты пути, усыпав сани крошками, куриными костями и устричными ракушками.
— Б-б-беэзубик з-з-замерз, — хныкал дракончик. — Б-6-беззубик хочет к-к-кушать… Б-б-беззубику СКУЧНО… Ой-ой-ой-ой… Камикадза сидит у Б-6-6еззубика на хвос-c-cте-е-е… Скоро мы приедем?
— Да мы только пять минут как отъехали! — воскликнул Иккинг.
— Б-б-бсэзубик хочет играть в угадайку, — заявил дракончик.
Поначалу Камикадза болтала без умолку и громко распевала. Но время тянулось невыносимо медленно. Секунд пятьдесят они играли в угадайку (Иккинг переводил Беззубику). Потом, ближе к вечеру, небо окрасилось розовато-серым, слева показался Сумасшедший Лабиринт, а из-подо льда послышались тяжелые вздохи Злокогтя, Тут лаже Камикадза приумолкла.
Перед поворотом в Пролив Торова Гнева Иккинг, опасаясь, как бы их не заметили часовые Истериков, велел Одноглазу подождать, пока окончательно не стемнеет. Они ждали долгих, томительных полчаса, и наконец Иккинг решил, что опасность миновала. Он дернул поводья; Одноглаз снова пустился в путь.
Утлые саночки мчались по ледяным торосам Пролива Торова Гнева. В темноте над замерзшим морем, словно зловещие тюремные стены, мрачно вздымались исполинские обрывы Негодяевки и Истерии.
Глаза у драконов светятся в темноте, и громадный зрачок Саблезубого Ездовика освещал им путь, будто прожектор. Лед в узком проливе был почти прозрачный, луч Одноглазова глаза пронизывал его насквозь, и далеко внизу, словно под двухметровой стеклянной плитой, была видна потаенная жизнь обитателей морских глубин, «До чего же интересно! — подумал Иккинг, свесившись через край саней. — Вон там, например, я различаю, как ходит целый косяк сардинок…» Миллионы крошечных рыбок медленно кружили в толще воды и вдруг, встрепенувшись, полыхнули в стороны, словно искорки громадного взрыва, и скрылись из виду. А на их место из бездонной глуби поднялся огромный, страшный и зловещий силуэт. Это был гигантский дракон величиной с подводную гору. Он, небрежно поводя хвостом, без труда держался вровень с бешено мчащимися санями. Длинные крылья едва не задевали берегов Торова Гнева.
— Это же 3-з-злокоготъ! — прошептал Беззубик Иккингу на ухо, — П-п-пошли домой…
Иккинг, завороженный ужасом, не отрываясь смотрел в глубину. Вот громадный дракон повернул голову, и мальчик невольно заглянул в громадный налитый кровью зеленый глаз, величиной с санки Иккинга,
Этот глаз словно вобрал в себя всю зелень мира — всевозможные оттенки гороха, травы, шпината, листьев, стручков и лягушек. Зеленая краска сгустилась в нём, сконцентрировалась, стала жгучей, будто ядовитая кислота. Смотреть в исполинский зрачок было больно, словно нечаянно взглянуть на солнце в разгар жаркого летнего полдня.
Зачарованный Иккинг едва не вывалился из саней, как вдруг — БУМММ! — чудовищный удар привел его в чувство. Лед под санями подскочил и прогнулся, как при землетрясении, Сани тоже подскочили.
БУМММ! — снова хрустнул лед. Это Злокоготь своей исполинской башкой боднул прозрачную стену. К счастью, лед был достаточно крепким и легко выдержал удар, хоть и покрылся белой сеточкой трещин.
Сани мчались к Истерической Гавани, как мышка к норке. Дракон не отставал, без устали колотясь об лед крепким, как таран, лбом. Когда Одноглаз свернул в гавань, сани по инерции развернулись, описав широкую дугу, на мгновение встали на один полоз и чуть не опрокинулись, но, побалансировав немного, снова заняли правильное положение.
Иккинг оглянулся через плечо. Злокоготь был слишком велик и не мог протиснуться в узкое устье гавани. Он только просунул туда свою гигантскую голову; Иккинг видел, как он разевает пасть, вопя от бешенства, но не слышал ни звука. Громадные когтистые лапы молотили по воде. Неожиданно из пасти чудовищного дракона вырвался голубой сноп подводного пламени; он ослепительным лучом пронзил воду под мчащимися санями и устремился к берегу. Казалось, подо льдом протянулась светящаяся голубая стрела.
Сани бодро мчались по сверкающей голубой дорожке.
— Он чем-то недоволен, — ухмыльнулась Камикадза, — Этот Злокоготь СИЛЬНО НЕ В ДУХЕ.
— Будем надеяться, что лед продержится до тех пор, пока мы не утащим Картошку и не смотаемся отсюда. — содрогнулся Иккинг. — А иначе эта страшила нас одним махом слопает!
Наконец Одноглаз остановился, вспахав снег, у самого берега. Иккинг выбрался из саней, чувствуя, что ноги его дрожат. Уже стемнело, ярко-голубая дорожка поблекла до бледно-бирюзового оттенка и вскоре совсем погасла.
В гавани, слава Тору, не было ни души. Сотни Истерических лодок стояли высоко на берегу, наполовину засыпанные снегом. Но даже в таком заснеженном состоянии было ясно, что они не выходили в море уже добрых пятнадцать лет. С покосившихся мачт свисали обрывки парусов, весла и рули, торчавшие из сугробов, сгнили или переломились пополам.
Иккинг послал Беззубик а посмотреть, что делается в Истерической Деревне.
— Ну п-п-почему все всегда должен делать Б-б-беззубик? — захныкал дракончик.
— Потому, что из всех нас только у тебя есть крылья, — в который раз терпеливо объяснил ему Иккинг.
Беззубик недовольно упорхнул в темноту.
Камикадза, радостно напевая, распаковала свое воровское снаряжение, рассовала по карманам загадочные железяки, нацепила специальные ботинки с шипами на подошвах и намотала на пояс длинную толстую веревку,
Обычно спутником Иккинга во всех его приключениях был Рыбьеног. который неизменно дрожал от страха и спрашивал, КАКАЯ НЕЛЕГКАЯ в очередной раз занесла их в эту опасную для жизни передрягу. Так что присутствие Камикадзы, воспринимавшей Поход За Замороженной Картошкой как увеселительный пикник, вносило приятное разнообразие.
Они надели лыжи и стали ждать, когда Беззубик вернется из своего разведывательного полета в Истерическую Деревню. Наконец дракончик выпорхнул из темноты и опустился Иккингу на плечо.
— Т-т-т-там С-с-страшно, — пропыхтел Беззубик, испуганно сверкая глазами. — Там Истерики закатили б-б-банкет в честь П-п-пятой П-п- ятницы… ой, КАК ВКУСНО!
Иккинг перевел Камикадзе, что сказал Беззубик, и та встала,
— Отлично, — сказала девчонка. — Надеюсь, в пылу веселья они нас не заметят. Пошли. — И маленький отряд повернул на тропу, вскарабкивающуюся на обрыв. Одноглаз тащил сани, освещая дорогу единственным глазом.
9. ТЕМ ВРЕМЕНЕМ НА ОСТРОВЕ ОЛУХ
А тем временем на острове Олух Рыбьеног метался в жару, слабый, как муха, запутавшаяся в паутине, и в бреду нес всякую околесицу. Старый Сморчок осторожно смачивал ему лоб холодной водой и поил сладким чаем.
— Отстань… ты… краб сушеный… мухомор болотный… — едва слышно лепетал Рыбьеног, увертываясь от старческой руки.
— Надеюсь, они вернутся до десяти утра, — качая головой, бормотал Старый Сморчок. — Он угасает на глазах.
— Не волнуйся, — шептал Рыбьеног, заглядывая в озабоченные глаза Старого Сморчка. — Иккинг успеет. У Иккинга всегда всё получается… Тор его знает как. — И он опять залопотал какую-то чушь.
А издалека, из Угрюмого Моря, доносились какие-то странные звуки. Как будто похрустывало старческое колено или колотили в дверь костяшки гигантского кулака.
Лед собрался вскрываться…
10. ПЯТАЯ ПЯТНИЦА НА ИСТЕРИИ
Наконец, они добрались до вершины обрыва. Тропинка поднималась дальше — к самой верхушке горы, на которой виднелись очертания погруженной в темноту Истерической Деревни.
Одноглаз подвез их прямо к деревенским стенам, и Камикадза достала веревки.
Она привязала к веревке железный крюк, раскачала, бросила, и вот с пятой попытки крюк зацепился за деревянный верх стены. Камикадза проворно, как обезьянка, вскарабкалась на стену и исчезла из виду. Одноглаз расправил могучие крылья и взлетел следом.
Иккинг глубоко вздохнул, ухватился за веревку и полез, стараясь не обращать внимания на черепа, злорадно ухмыляющиеся ему с вершины оборонительного укрепления.
Они были первыми гостями в Истерической Деревне за последние пятнадцать лет.
На первый взгляд деревня казалась покинутой.
На улицах не было ни души, в окнах не горели огни.
Но из Парадного Зала лился яркий свет. Над многочисленными трубами клубился дым, из окон доносились музыка, болтовня и веселый смех.
А возле Парадного Зала, на громадных бревнах, стоял Викинговский Корабль, такой огромный, какого Иккинг в жизни не видывал. Странная затея — держать корабль так. далеко от берега, но Иккинг решил: раз Истерики вот уже пятнадцать лет не выходили в море, главная городская площадь — не самое худшее для корабля место.
И что это был за корабль!
В высоту и в длину он не уступал римскому галеону, Иккинг впервые в жизни видел викинговское судно не с одной, а сразу с тремя мачтами. С форштевня, где обычно ставят изображения драконов, скалилась деревянная голова Кошмарного Чудовища. Иккинг прочитал название корабля, написанное на боку огромными корявыми буквами, и сердце его от волнения забилось быстрее: «Американская мечта». Может, история, рассказанная Старым Сморчком, ВСЕ-ТАКИ была правдой…
И (в резкую противоположность лодкам, которые Иккинг видел в гавани) этот корабль был в идеальном состоянии. Вся деревня была засыпана двухметровым слоем снега, но на «Американской мечте» не было ни снежинки, ни пятнышка. Палубы чисто выметены, борта сверкают свежей краской, над центральной мачтой развевается Истерический флаг, весла опущены — кажется, осталось только поднять парус, и через мгновение корабль устремится к далеким берегам.
— Давайте заберемся на крышу Парадного Зала и послушаем, что там делается, — шепотом предложила Камикадза. На этот раз ей даже не понадобилась веревка. Словно древесная лягушка, которая цепляется за ствол невидимыми присосками, она скользнула вверх по отвесной стене. Добравшись до крыши, она бросила веревку Иккингу, и Одноглаз одним рывком втащил его наверх.