ь работу. Отдых не помог. После нескольких обмороков пришлось снова уехать в горы. В очередной раз вернувшись на равнину, я с ужасом обнаружил, что не в состоянии больше работать. Я был истощен духовно и физически. Силы подходили к концу. Я стал бояться, что пробуду в таком состоянии до конца своих дней.
Вскоре я отчетливо осознал, что, если в ближайшее время не исправить положение, придется отказаться от миссионерской деятельности, вернуться в Америку и устроиться на какой-нибудь ферме, чтобы хоть как-то поправить здоровье. Настал самый трудный период моей жизни. В это время я проводил серию религиозных встреч в Лакноу. Однажды во время ночной молитвы произошло событие, перевернувшее всю мою жизнь. Молясь и забыв о своих трудностях, я вдруг услышал Голос, который спросил меня: «Готов ли ты исполнить миссию, которую я тебе поручил?»
«Нет, Господи, – ответил я. – Больше сил у меня не осталось».
«Перестань тревожиться и доверь свои тяготы мне, – ответил Голос. – Я не оставлю тебя в беде».
«Не смею ослушаться твоей воли», – вымолвил я.
Неописуемый покой охватил мою душу и все мое естество. Проблема была решена! Мною завладел водоворот жизни. Духовный подъем был настолько велик, что, возвращаясь домой, я едва касался ногами земли. Каждый дюйм ее стал для меня священным. В течение нескольких следующих дней я практически не вспоминал о своей телесной оболочке. Проработав весь день и часть ночи, я отправлялся в постель, спрашивая себя, зачем это нужно, если я не чувствую ни малейшей усталости. Казалось, жизнь, покой и отдохновение, за которыми скрывалась воля самого Спасителя, овладели моим существом.
Стоило ли сообщать об этом миру? Внутри я содрогался от страха, но твердо знал, что это моя обязанность. А после того, как это случилось, оставалось только держаться или умереть. С тех пор прошло больше двух десятков очень напряженных лет, однако старые проблемы больше не тревожили меня. Никогда раньше мое здоровье не было таким крепким. Впрочем, перемены касались не только тела. Казалось, что гармонию обрели дух, разум и плоть одновременно. Моя жизнь с того дня поднялась на новый, гораздо более высокий уровень. И мне не оставалось ничего иного, кроме как протянуть руку и принять этот дар!
В течение многих последующих лет я путешествовал по свету, читая иногда по три лекции в день, и вдобавок нашел в себе силы написать «Христос на индийской дороге» и еще одиннадцать книг. Ни разу за все это время я не пропустил ни одной условленной встречи, так же как ни разу не опоздал. Беспокойства, когда-то мучившие меня, остались далеко позади, и сейчас, на шестьдесят третьем году жизни, я полон энергии и чувства счастья от возможности служить и посвящать свою жизнь людям.
Наверное, произошедшие со мной перемены, как духовные так и телесные, можно разложить по полочкам и объяснить с точки зрения психологии. Это не имеет значения. Жизнь есть нечто неизмеримо большее, чем набор физиологических процессов.
Только в одном я убежден точно: той ночью в Лакноу тридцать один год назад, когда, отметя прочь мою слабость и тревогу, Голос сказал: «Перестань тревожиться и доверь свои тяготы мне – я не оставлю тебя в беде», а я ответил: «Не смею ослушаться твоей воли», жизнь моя изменилась навсегда.
«Когда полицейский постучался в мою дверь»Хомер Крой
Самый горький день моей жизни случился в 1933 году, когда полицейский постучался в мою парадную дверь, а мне пришлось выйти с черного хода. Так я лишился своего дома на Стэндиш-роуд, 10, Форест-Хиллз на Лонг-Айленде, где когда-то родились мои дети и мы все вместе провели восемнадцать счастливых лет. В самых черных мыслях я не представлял, что все так обернется. Еще двенадцать лет назад весь мир был у моих ног. Тогда я продал права на кинопостановку своего романа «Западная сторона Уотер-Тауэр» за рекордную в Голливуде цену. Два года вся наша семья провела за границей. Подобно сильным мира сего, летом мы отдыхали в Швеции, а зиму проводили на Ривьере во Франции.
За шесть месяцев, проведенных в Париже, я написал роман «Они должны были увидеть Париж». В его экранизации снялся Уилл Роджерс. Это была его первая игровая картина. Мне неоднократно предлагали остаться в Голливуде и писать сценарии для фильмов Уилла Роджерса. Но я не согласился. Вместо этого я вернулся в Нью-Йорк. С этого и началась бесконечная череда проблем!
Сперва я решил, что пора разбудить в себе свои скрытые возможности. Я возомнил себя талантливым бизнесменом. Кто-то шепнул мне, что Джон Джекоб Астор заработал миллионы, вложив деньги в землю в Нью-Йорке. Кем же был этот Астор? Обычным торгашом с иностранным акцентом. Неужели мне не удастся то, что смог совершить он?.. Скоро я буду богат! Я принялся изучать журналы по парусному спорту.
Собственное невежество придало мне смелости. В купле-продаже недвижимости я разбирался не больше, чем эскимос в газовых горелках. Откуда же я взял средства для своей деловой карьеры? Заложил дом, а на вырученные деньги купил несколько отличных участков под строительство в Форест-Хиллз. Я собирался подождать, пока цены на землю подрастут, продать участки и жить в роскоши – небывалая удаль для человека, в жизни не продавшего и клочка земли размером с носовой платок. Мне было жаль тех работяг, что потеют в своих убогих конторах ради каждого цента. Впрочем, говорил я себе, Всевышний не всех награждает даром финансового гения.
И вдруг на меня во всей своей смертельной красе обрушился ураган великого кризиса, в мгновение ока разметав все мои планы, как канзасский циклон ветхий курятник.
Участок, на который возлагались такие надежды, каждый месяц пожирал двести двадцать долларов из моего кармана. Деньги таяли с неимоверной быстротой! Кроме того, приходилось постоянно платить по закладной и тратиться на пропитание. Меня охватило беспокойство. Я попытался сочинять юмористические заметки для газет. Шутки оказались не смешнее, чем плач Иеремии! Не удалось заработать и цента. Новые романы провалились. Деньги кончились. Кроме печатной машинки и золотых коронок, в ломбард нести было нечего. Мне перестали доставлять молоко на дом. Вскоре после этого отключили газ. Пришлось купить маленькую переносную печку, работавшую на бензине, который нужно было закачивать вручную, и шипевшую не хуже разгневанной гусыни, прежде чем явить очам огонь.
Компания, поставляющая уголь, возбудила против нас дело в суде. Греться приходилось у камина. По ночам я бродил среди новостроек, принадлежащих богатым людям, собирая доски и прочий хлам… я – человек, который собирался стать не беднее, чем они.
От беспокойства я утратил сон. Посреди ночи я просыпался и бродил в одиночку по темной комнате до тех пор, пока, обессилев, не засыпал снова.
Вместе с купленной землей безвозвратно ушли все чаяния и надежды.
Из-за неуплаты по закладной банк отобрал наш дом и выкинул меня со всей семьей на улицу.
Всеми правдами и неправдами мы наскребли немного денег и сняли небольшое помещение. Переезд был назначен на последний день 1933 года. Примостившись на чемоданах, я в последний раз оглядел свое жилище. Вспомнилась старая пословица, которую часто повторяла моя мать: «Нет смысла плакать над прокисшим молоком».
Молоком это назвать было нельзя. Речь шла о крови из собственного сердца. Посидев несколько минут, я сказал себе: «Что ж, предел достигнут, значит, самое худшее я выдержал. Ниже опускаться некуда, осталась одна дорога – вверх».
Мне вспомнилось все то бесценное, что не смогли отобрать у меня по закладной. Оставалось здоровье и множество друзей. Нужно было начинать сначала. Кто прошлое помянет, тому глаз вон. Каждый следующий день я снова и снова повторял себе пословицу своей матери.
Всю энергию, которую отбирало у меня беспокойство, я посвятил работе. Положение стало понемногу выправляться. Теперь я даже почти рад, что пришлось пережить это падение – оно придало мне сил, стойкости и уверенности в себе. Теперь я знал, что значит достигнуть предела. Это не так страшно, как кажется. Все мы обладаем гораздо большей стойкостью, чем мы думаем. Каждый раз, когда меня снова одолевают заботы, тревоги и неуверенность в завтрашнем дне, я вспоминаю, как, сидя на упакованных вещах, сказал себе: «Что ж, предел достигнут, значит, самое худшее я выдержал. Ниже опускаться некуда, осталась одна дорога – вверх».
В чем мораль этого рассказа? Никогда не пилите опилки! Не противьтесь неизбежному! Если ниже опуститься уже нельзя, стоит попытаться подняться вверх.
«Беспокойство всегда было самым сильным моим противником»Джек Демпси
Во время своей карьеры на ринге я убедился, что Старина Беспокойство был зачастую куда более опасен, чем любой тяжеловес из тех, с которыми мне пришлось повстречаться. Если бы я не справился с волнением, оно подорвало бы мою стойкость и уничтожило надежду на успех. Поэтому мало-помалу я выработал для себя целую систему.
1. Чтобы не потерять на ринге отвагу, во время каждого боя я подбадривал себя. Так, сражаясь с Фирпо, я постоянно повторял: «Ничто не может меня остановить. Он мне ничего не сделает. Я даже не почувствую его ударов. Никто не может причинить мне боль. Что бы ни случилось, я продолжу драться». Эти простые утверждения, а также мысли о победе очень мне помогали. Я настолько сосредотачивался, что не чувствовал ударов. За мою долгую карьеру мне неоднократно разбивали губы, повреждали глаза, ломали ребра, а Фирпо даже выкинул меня прочь за канаты, и я приземлился на печатную машинку обозревателя и сломал ее. Однако ни одного из его ударов я так и не ощутил. За все время выступлений я почувствовал всего один удар. Это случилось, когда Лестер Джонсон сломал мне три ребра. И даже тогда боль была вызвана лишь необходимостью дышать. Сейчас я с гордостью утверждаю, что этот случай был единственным.
2. Кроме того, я постоянно напоминал себе о бессмысленности беспокойства. Поэтому большинство тревог приходилось на время тренировок. Часто из-за волнения я не мог заснуть по ночам. Я боялся прямо в первом раунде сломать руку, растянуть лодыжку или серьезно повредить глаз, так что дальнейший бой станет невозможным. Если подобные беспокойства сильно меня донимали, я вставал с постели и, глядя в зеркало, устраивал себе разъяснительную беседу. Я говорил: «Каким же дураком нужно быть, чтобы волноваться о том, что еще не случилось и, может быть, никогда не случится. Жизнь коротка. Осталось несколько десятков лет, нужно наслаждаться ими». И добавлял: «Кроме здоровья, ничто не имеет значения. Все остальное неважно». Я напоминал себе, что тревога вкупе с недосыпанием могут подорвать здоровье. Ночь за ночью, месяц за месяцем, год за годом я все твердил и твердил эти слова, пока они не проникли в меня настолько, что всякое беспокойство уходило, стоило этого захотеть.