Водовоз Грибоедов Степан.
После бани он бегал на танцы.
Так и щупал бы баб до сих пор,
Но случился в деревне с сеансом
Выдающийся гипнотизер.
На заплеванной маленькой сцене
Он буквально творил чудеса.
Мужики выражали сомненье,
И таращили бабы глаза.
Он над темным народом смеялся.
И тогда, чтоб проверить обман,
Из последнего ряда поднялся
Водовоз Грибоедов Степан.
Он спокойно вошел на эстраду,
И мгновенно он был поражен
Гипнотическим опытным взглядом,
Словно финским точеным ножом.
И поплыли знакомые лица,
И приснился невиданный сон:
Видит он небо Аустерлица,
Он не Степка, а Наполеон!
Он увидел свои эскадроны,
Он услышал раскаты стрельбы,
Он заметил чужие знамена
В окуляре подзорной трубы.
Но он легко оценил положенье
И движением властной руки
Дал приказ о начале сраженья
И направил в атаку полки.
Опаленный горячим азартом,
Он лупил в полковой барабан.
Был неистовым он Бонапартом —
Водовоз Грибоедов Степан.
Пели ядра, и в пламени битвы
Доставалось своим и врагам.
Он плевался словами молитвы
Незнакомым французским богам.
Вот и все. Бой окончен. Победа.
Враг повержен. Гвардейцы, шабаш
Покачнулся Степан Грибоедов,
И слетела минутная блажь.
На заплеванной сцене райклуба
Он стоял, как стоял до сих пор.
А над ним скалил желтые зубы
Выдающийся гипнотизер.
Он домой возвратился под вечер
И глушил самогон до утра.
Всюду чудился запах картечи[108]
И повсюду кричали «Ура!»
Спохватились о нем только в среду.
Дверь сломали и в хату вошли.
А на них водовоз Грибоедов,[109]
Улыбаясь, глядел из петли.
Он смотрел голубыми глазами.
Треуголка упала из рук.
И на нем был залитый слезами
Императорский серый сюртук.
Хороший мужик
Говорила о нем так, что даже чесался язык.
Не артист знаменитый, конечно, но очень похожий.[110]
Молодой, холостой, в общем, с виду — хороший мужик.
Только как же: мужик ведь — какой он хороший?
Он к утру приходил на рогах и клонился, как штык.
А она, уходя по утрам, укрывала рогожей.
И сегодня, шагая с работы, сказала: — Хороший мужик.[111]
— Ой, да брось ты, мужик ведь — откуда хороший?
И пила свою чашу и горькую стопку до дна.
Только тем и ломила хребты с недоноскою ношей.
— Не сердись, ты хороший мужик, — утешала она.
И он думал: — Гляди-ка, мужик я, а все же хороший.
И на бранное ложе всходила, как на пьедестал.
Лишь слегка задыхалась. Да нет же! — дышала, как юная лошадь.
Ну а он еще спал. Жаль, конечно. Да, видно, устал.
— Ну а ты как хотела? Мужик ведь — и сразу хороший?
Подметала свой пол белой ниткой да прям сквозь толстый ватин.
Чтоб не лечь натощак, до рассвета на кухне курила.
— Ты хороший мужик, — кружевами его паутин
Перепутала все, говорила и боготворила.
И однажды, сорвав ее швы да с изнанки судьбы —
Да клочками резина и вата, да клочьями кожа —
Он схватил и понес на руках — как на дыбу, поставил ее на дыбы.
Только крикнуть успела: — Мужик-то и вправду хороший!
Не Варвара-краса, да не курица-Ряба.
Не артистка, конечно, но тоже совсем не проста.
Да Яга не Яга, лишь бы только хорошая баба.
И под мышку к ней влез и уснул, как за пазухой у Христа.
Холостые патроны да жены про всех заряжены.
Он по ней, как по вишне, поет над кудрявой ольхой.
Так и поняли все, что мужик он хороший, груженый.[112]
Ну, а вы как хотели? Мужик ведь — с чего бы плохой?
Песенка на лесенке
Хочешь, я спою тебе песенку,
Как мы вчетвером шли на лесенку?
Митенька с Сереженькой шли в краях,
А в середке Настенька шла да я.
Впереди себя бежал
по лесенке
И такие пел
песни-песенки.
— Не ворчи, Сереженька, не ворчи!
Ухаешь, как филин в глухой ночи.
Да не ной, Сереженька, ох, не ной —
Что ж ты, недоволен своей страной?
Да не ной, Сереженька, ох, не ной —
Холодно зимой — хорошо весной.
— Да я не ною, Сашенька, не ворчу.
Да может быть я, Сашенька, спеть хочу.
Силушку в руках нелегко согнуть,
А вот песенку пока что не вытянуть.
Да помнится ты, Саша, ох как сам скрипел,
Прежде, чем запел, прежде, чем запел.
Я бегу с тобой по лесенке,
Даже, может, фору в ноге даю!
Только, может быть, твоя песенка
Помешает мне услыхать свою.
Так бежали мы, бежали
вверх по лесенке.
И ловили мы
песни-песенки.
— Ой, не спи ты, Митенька, не зевай,
Делай шире шаг да не отставай.
Не боись ты, Митенька, не боись!
Покажи нам то, чем ты любишь жизнь.
— Да не сплю я, Сашенька, не боюсь!
Да только как прольюсь, сей же час споткнусь.
Я ж наоборот — хорошо пою,
Да ногами вот еле топаю.
Да помнится, ты, Саша, когда сам вставал,
На карачках полз да слабину давал.
А теперь с тобою куда дойдешь? —
Жмешь себе вперед, никого не ждешь.
Так бежали мы, бежали
вверх по лесенке,
На плечах несли
песни-песенки.
— Ой, не плачь ты, Настенька, не грусти —
В девках все равно себя не спасти.
Вяжет грудь веревкою грусть-тоска.
А ты люби хорошего мужика!
Все как трижды два, значит — глупости.
А в девках все равно себя не спасти.
Все вокруг груди, как вокруг стола.
Да какие ж, Настя, важней дела?
— Да я не плачу, Сашенька, не грущу,
Да тоску-занозу не вытащу.
А мне от тоски хоть рядись в петлю.
Что мне мужики? Я тебя люблю.
Да я б вокруг стола танцевать пошла,
Да без тебя никак не идут дела.
Сколько же мне лет куковать одной?
Душу мне до дыр ты пропел, родной.
Так бежали мы, бежали
вверх по лесенке...
Да только как теперь
допеть эту песенку?
А зачем допеть? Пел бы без конца.
Без меня ж тебе не спрыгнуть, не выбраться.
Ты же, брат, ко мне на всю жизнь зашел, —
Знаешь сам, что все будет хорошо.
Как по лезвию
лезем лесенкой
За неспетою
песней-песенкой.
Да как по лезвию
лезем лесенкой
За неспетою
песней-песенкой.
IV
Новый год
Мы у ворот. Эй, отворяй, охрана!
Ровно в двенадцать нам разрешают вход.
Мокрый от пены и, безусловно, пьяный,
Я удираю в новый грядущий год.
С треском разбив елочные игрушки,
Жмется к столу общество-ассорти.
Хочется стать взрывчатою хлопушкой
И расстрелять всех залпами конфетти![113]
Но нужно включиться и — раз-два-три! — веселиться.
А лучше всего напиться вдрызг, чтоб рухнуть под стол пластом.
Кто-то из женщин в маске лисицы
Приветливо машет мне своим пушистым хвостом.
Там, наверху, счетчик стучит все чаще.
Там, наверху, скоро составят счет.
Кто-то открытку бросил в почтовый ящик.
Может быть, ангел, может быть — пьяный черт?
В этом году я выбираю черта.
Я с ним охотно чокнусь левой рукой.
Я объявляю восемьдесят четвертый
Годом серьезных мер по борьбе с тоской.[114]
Но в комнате пусто, смазаны краски.
Слышен могучий храп за стеной.
Кто-то из женщин сбрасывает маску
И остается рядом со мной.
Как хорошо, когда некуда торопиться.
Славно проспать первый январский день.
Надо бы встать, чтобы опохмелиться,
Надо бы встать, но подниматься лень.
В куче кассет местный рок-клуб — по росту.[115]
Маршевый шаг вперед, два шага назад.
Ровно в двенадцать — Всеволод Новгородцев
И модная группа «Фрэнки гоуз ту Ленинград».[116]
Мы засыпаем. Что нам приснится?
Лес и дорога. Конь вороной.
Кто-то из женщин в маске лисицы
Утром проснется рядом со мной.