.
Продемонстрировав один раз насильственность, правительство дальше добивалось своего намеками на угрозы – «трясло спичечным коробком». Избиения и поджоги ограничились локальными вспышками. В рамках этой стратегии Мугабе даже учредил Комиссию по правам человека в Зимбабве, чтобы показать, как он серьезно настроен на расследование преступлений и предотвращение нарушения прав человека. Однако за этой пиар-стратегией не стояло реальных дел. Комиссия была настолько стеснена в ресурсах и полномочиях, что ее первый председатель, Реджинальд Остин, уволился в знак протеста. А по мере приближения выборов ополченцы ZANU-PF разбили лагеря в провинциальных областях у избирательных участков, чтобы запугать тех, кому придет в голову проголосовать против партии власти[361].
Это усугубило такие проблемы оппозиции, как внутренние расколы и общественное разочарование неудачным союзом с правительством. Мугабе почувствовал безнаказанность. С одной стороны, правительство выиграло выборы с комфортным перевесом, позволившим сформировать большинство. С другой стороны, наблюдателям пришлось признать, что обстановка нынешних выборов существенно улучшилась по сравнению с 2008 годом, то есть ZANU-PF еще и заработала репутацию реформаторов.
На поверхности все действительно было гладко – наблюдатели из Африканского союза, которые редко присматривались к методам сохранения власти текущих лидеров[362], даже написали в отчете, что «голосование было проведено при отсутствии насилия, преследований и волнений»[363].
Последствия насилия
Политическое насилие – весьма эффективная стратегия избирательных фальсификаций. Свидетельства из таких разных стран, как Нигерия и Мексика, показывают, что граждане, страдающие от физических нападений либо живущие в районах, где они совершаются, менее склонны ходить на выборы – таким образом, силовые репрессии действительно позволяют текущей власти подавить протестное голосование[364]. В результате межнациональные исследования выяснили, что применение насилия повышает шансы правительства на победу и увеличивает его отрыв от соперников[365]. Более того, причиняя физический вред внутренним и внешним врагам, лидеры нейтрализуют измены, одновременно снижая поддержку оппозиции. Тем не менее, хотя силовое подавление несогласных позволяет текущей власти остаться на посту в краткосрочной перспективе, оно создает нестабильность и раздоры в будущем. Порой под ударом оказывается сама основа национальной идентичности[366].
Это уже очевидно из руандийского случая, но дополнительные доказательства можно найти и в менее экстремальных формах. Даже когда нападения и убийства происходят точечно и дозированно, они все-таки могут опрокинуть слабый политико-культурный баланс, необходимый для сохранения мира и стабильности. Вбивая клинья между группами граждан, руководители стран сплачивают свой электорат, но неизбежно усиливают социальную напряженность. Из-за раздувания роли и полномочий полиции и спецслужб «силократу» становится трудно удержать себя от принуждения все в более широких сферах жизни страны[367]. А вооружая и спонсируя банды и неофициальные формирования, режимы рискуют потерять контроль над политическим порядком в стране в долгосрочной перспективе.
Опасности, которые несет политическое насилие, особенно велики в странах, недавно вышедших из военных конфликтов. Хотя международные игроки часто рассматривают проведение выборов как успешное завершение мирного урегулирования[368], такие голосования могут иметь пагубные последствия, если власть отпустит тормоза.
Риски послевоенных выборов хорошо иллюстрируются на примере Камбоджи. После падения кровавого геноцидного режима красных кхмеров в 1979 году и окончания последующей вьетнамской оккупации в 1993 году в стране были организованы выборы. Частично из-за того, что они тщательно регулировались международным сообществом и проходили под контролем Временного органа ООН в Камбодже, результат был относительно успешным. Хотя Нородом Ранарит и его монархическая партия ФУНСИПЕК («Национальный объединенный фронт за независимую, нейтральную, мирную Камбоджу») получили большинство голосов, он сформировал правительственную коалицию с Народной партией Камбоджи (НПК), чей лидер Хун Сен стал вторым премьер-министром.
Однако Хун Сен, в прошлом премьер-министр и красный кхмер, не собирался оставаться на втором плане. Вслед за столкновениями между двумя фракциями, в ходе которых погибли десятки человек, он решил свергнуть Ранарита и захватить власть в ходе переворота. Согласно информации Центра ООН по правам человека в Камбодже, в этот период было совершено больше сотни политически мотивированных убийств[369], что описывалось как «организованная кампания по запугиванию, пыткам и казням без суда и следствия»[370].
Когда Хун Сен закрепился в армии и правительстве, его убедили не откладывать выборы 1998 года, которые были заранее запланированы. Но предвыборная гонка проходила в максимально сложной обстановке: «Чиновники из НПК принуждали избирателей приносить клятву, что они проголосуют за их партию, иногда в присутствии буддийских монахов. В ряде случаев местным жителям давали выпить из стакана, на дне которого лежала пуля для устрашения – это должно было доказать их верность партии НПК»[371]. В общей сложности Центр ООН по правам человека в Камбодже расследовал 140 сообщений о политических расправах с 20 мая по 27 июня 1998 года, включая 12 смертей[372].
На этом фоне результаты выборов были очевидны заранее. Хун Сен получил пост премьер-министра, а его партия сформировала парламентское большинство в Национальной ассамблее. С тех пор власть находится в руках НПК.
Как хорошо видно на примере камбоджийского опыта, проведение выборов в неспокойной обстановке может нанести урон как национальному единству, так и долгосрочной демократизации. Поэтому крайне важно противодействовать применению насилия в период выборов, пусть это и трудная задача. Ни один из описанных в этой главе эпизодов не расследовался в суде успешно, а главные действующие лица не понесли наказания. На это есть очевидные причины. Когда насилие разворачивается со стороны правящей партии, правительство очень заинтересовано в сокрытии улик. Учитывая, что в большинстве фальшивых демократий полиция, СМИ и суды не могут похвастаться автономностью, прокурорам по электоральному насилию практически нереально продвинуть дело, если только обвиняемые – не оппозиционеры и не бывшие союзники, впавшие в немилость.
Впрочем, в некоторых случаях предыдущее применение насилия становится новым барьером для проведения политических реформ, поскольку те, кто был замешан в кровопролитии, – ополченцы, спецслужбы, политики – отчаянно сражаются, чтобы не уступить власть оппозиционной партии, которая может инициировать законодательное преследование за прошлые нарушения. Как мы отмечали в предисловии к этой книге, когда перед автократом маячит перспектива суда, у него появляется дополнительный стимул для фальсификаций – сохранение своей неприкосновенности.
Укрепление демократии и борьба с политическим насилием
Мы подходим к вопросу, что может сделать международное сообщество, чтобы предотвратить худшие проявления политического насилия. Западные страны уже давно закрепили за собой право вмешиваться в серьезные нарушения прав человека[373]. Современная форма такого вмешательства видна на примере Сирии: в апреле 2017 года президент Башар Асад отдал приказ о химической атаке зарином[374] против собственных граждан в городе Хан-Шейхун[375]. Даже по меркам затяжной гражданской войны, известной своей жестокостью, тотальная химическая атака была возмутительна и привлекла внимание журналистов всего мира.
В свою очередь, фотографии детей с пеной изо рта оказали большое впечатление на американского президента Дональда Трампа. Он посчитал, что Асад перешел черту и что теперь долг уважающих себя наций – вмешаться в конфликт[376]. Вскоре президент США приказал запустить 59 ракет по сирийской авиабазе. Цель атаки – помешать режиму Асада применять химическое оружие, а также продемонстрировать, что он не останется безнаказанным.
В свою очередь, реакция Трампа оказалась весьма неоднозначной и спровоцировала новые ожесточенные дебаты между странами. Пока союзники Асада убеждали, что нет доказательств связи между газовой атакой и приказами Асада, целый ряд критически настроенных газет обсуждал, откуда у сирийского президента такое оружие. Выдвигалась гипотеза, что его продала Асаду Великобритания, которая на словах выступала против его режима[377]. Другие полагали, что эскалация военных действий может ухудшить ситуацию[378]. Как бы то ни было, все сходились на том, что некоторые формы государственного насилия, при наличии доказательств, оставлять без внимания нельзя. В конце 1990-х годов это мнение легло в основу создания особого органа – Международного уголовного суда, о котором мы уже немного говорили. Многие страны согласились, что существуют серьезные преступления против человечества, которые иностранные державы не должны игнорировать. Идею создать МУС, имеющий полномочия преследовать лидеров стран за масштабные преступления (например, геноцид), поддержали 139 стран