.
Частично благодаря предполагаемым усилиям Сепульведы за кулисами интернета Пенья Ньето выиграл выборы с небольшим перевесом. За оглашением результатов Сепульведа наблюдал в одиночку, находясь в Колумбии. Он открыл бутылку пива и начал избавляться от улик: просверлил отверстия в жестких дисках, разбил смартфоны и, окончательно закрыв этот заказ, уничтожил в шредере все конфиденциальные документы, смыв измельченные страницы в унитаз.
В конце концов его поймали во время более публичной работы, когда он помогал оппозиционному правому кандидату Оскару Айвену Зулуаге в Колумбии, в 2014 году. Сепульведу арестовали за участие в кампании Зулуаги против мирных переговоров с бунтующими Революционными вооруженными силами Колумбии. Во время судебного процесса головорезы от влиятельных людей подняли вверх фотографии членов семьи хакера – это был намек: если он заговорит, жизни его близких будут под угрозой. Сепульведа, в конце концов, признал вину и сознался в преступлениях, начиная от взломов и кончая шпионажем. В данный момент он отбывает 10-летнее заключение в тюрьме[390].
Подобные политические многоходовки разыгрываются не только в Латинской Америке. Сепульведа – не единственный человек, которому пришло в голову, что информация – самое мощное оружие в демократической системе, особенно в период избирательной кампании. Более того, некоторые операции Сепульведы походят на нашумевший Уотергейтский скандал вокруг американского президента Ричарда Никсона: в обоих случаях была поставлена цель выкрасть у политических соперников ценную или потенциально опасную информацию. Однако новые цифровые инструменты взлома, онлайн-распространение дезинформации и мошенничество в соцсетях открыли новые возможности для грязных игр – с тревожными последствиями для качества демократии. Никсон о таком и мечтать не мог.
Преимущества такого типа фальсификаций очевидны. Сложно отследить, откуда был произведен взлом и из какого источника пошла анонимная дезинформация, поэтому правящая партия может заказать эту программу, а потом сделать вид, что она ни при чем. То же самое можно сказать про «фабрики троллей», распространяющие из-за рубежа фейковые новости. Быстро установить их местоположение зачастую нельзя, как и доказать связь с политиками. Фальсификации хороши, когда от них легко откреститься, а когда ложь и дезинформация распространяются по официальным каналам пропаганды, попробуй откажись от своих слов. Такая же логика объясняет, почему находящиеся у власти автократы применяют «народные ополчения», а не органы внутренних дел (см. главу 3). Взлом из-за виртуальной ширмы позволяет текущей власти срежиссировать махинации и умыть руки, а виноватым назначить кого-нибудь еще.
Но кроме того, что такие фальсификации позволяют лидерам оставаться безнаказанными, они могут менять как внутреннее, так и международное восприятие различных тем – от заслуг текущего руководства до репутации оппозиционеров и качества самих выборов. Закидывая грязью соперника, правительство создает впечатление, что обе стороны одинаково замарались – и неважно, каковы реальные данные. Распространяя фейковые результаты выборов и улучшая имидж режима в соцсетях, фальшивые демократы могут создавать иллюзию, что их победа неизбежна. В свою очередь, завышая ожидаемую планку своего результата, власть подготавливает почву, и теперь уже мало кто удивится ее высокому проценту – он не будет выглядеть подозрительно на таком фоне. В каком-то смысле взломы и фейковые новости могут стать центральным звеном в организации фальсификаций – они должны обеспечить международное одобрение результата (мы обсудим это в главе 6).
Однако подобные стратегии отличаются от большинства обсуждаемых в этой книге в одном отношении: их может взять на вооружение как власть, так и оппозиция. Когда дело касается перекройки избирательных округов, правящая власть обладает полномочиями определять границы участков (глава 1). Если мы посмотрим на скупку голосов, то очевидно, что у власти, как правило, больше доступа к деньгам по сравнению с оппозицией (глава 2). Такая же закономерность наблюдается с электоральным насилием – текущие руководители страны могут злоупотреблять своей властью над службами безопасности (глава 3). А успешные махинации с подсчетом голосов требуют рычагов давления на избирательную комиссию (глава 5). Но если говорить о взломах цифровой среды, и власти, и оппозиция могут быть как жертвами, так и преступниками.
Так происходит, потому что оппозиционным движениям не нужны большие деньги или сложная инфраструктура, чтобы забраться в чужие данные. Это дешево и по силам даже горстке людей: достаточно посадить их в комнату с доступом к интернету. Более того, информационные потоки глобализировались, и фальсификации тоже стали международным феноменом. Можно ли представить себе нечто подобное с вбросами или физическими нападениями? К примеру, российское правительство теперь может вмешиваться в иностранные выборы, не засылая на место ни одного агента. Из этого следует, что у иностранных правительств появился новый способ влияния на другие страны в своих интересах. Если представить, что избирательный процесс – это партия в шахматы, то теперь доска существенно расширилась, а кандидаты и партии превратились в цифровые пешки в геополитическом соперничестве.
Такие тенденции вышли в США на первый план, когда интернет-сотрудники, работающие из России, по меньше мере попытались объединить усилия с американцами, поддерживающими Дональда Трампа на выборах 2016 года, и склонить весы в его пользу. Использованные стратегии включали создание фейковых новостей, порочащих главную оппонентку Трампа – Хиллари Клинтон, а также попытки как можно шире транслировать месседжи в поддержку Трампа. Российские «фабрики троллей» оказались так эффективны, что высокопоставленные члены избирательного штаба Трампа даже копировали кремлевскую пропаганду в своих соцсетях непосредственно перед выборами. Подумать только, собственный сын Трампа репостнул твит прокремлевского аккаунта прямо в день голосования[391]. Как минимум в одном случае с аккаунтов, связанных с российским правительством, была организована серия митингов за Трампа, куда действительно приходили американцы, а сами создатели постов не покидали России[392]. У нас нет веских доказательств того, что эти тактики изменили результат выборов, но это весьма вероятно, учитывая, что отрыв Трампа составил примерно 80 тыс. голосов из трех ключевых колеблющихся штатов.
Однако даже если оппозиционные деятели прибегают в своей предвыборной стратегии к взломам и дезинформации, текущая власть, как правило, все равно одерживает верх. В либерализованном медиапространстве, таком как США, оппозиция без труда может обращаться к избирателям через традиционные каналы информации и соцсети. В авторитарных странах такая свобода доступна не всегда – государство сохраняет информационное поле под жестким контролем. Например, автократы, которые не сталкиваются с давлением гражданского общества и мощного бизнес-лобби, могут просто перекрыть доступ в интернет всей стране, и такой ситуации, как на американских выборах, просто не получится. Фальшивые демократы могут столкнуться со взломом и утечкой нелицеприятной информации, но стоит им отключить интернет, и граждане об этом не узнают[393].
Более того, способность оппозиции эффективно применять эти стратегии связана с такими показателями, как процент населения, имеющего мобильные телефоны, и уровень интернет-проникновения по регионам. В США из каждого утюга транслировалась информация о взломе электронной почты Хиллари Клинтон и утечке предвыборной документации – ее можно было пропустить, разве что живя в избушке в горах. Компрометирующие данные прошлись по стране, как лесной пожар, благодаря социальным сетям, которыми пользуется большинство американцев, а потом вышли и на телерадиовещание. Но в районах, где распространенность соцсетей невелика, компромат вряд ли потрясет общественную повестку – скорее всего, традиционные СМИ окажутся влиятельнее. Так происходит во многих странах Африки южнее Сахары, где, по оценкам, лишь 31 % населения имеет доступ в интернет, хотя этот показатель с каждым годом растет. В других частях света показатели проникновения обычно выше: в Азии – 47 %, на Ближнем Востоке – 59 %, в Латинской Америке – 62 %, а в Европе и Северной Америке – более 80 %[394]. Там, где граждане реже получают новости и информацию из Facebook, Twitter и WhatsApp, традиционные и государственные СМИ, как правило, сильнее влияют на народные настроения, что играет на руку правящей партии.
Например, во время украинских выборов 2014 года российская команда хакеров, известная как «КиберБеркут», совершила атаку на информационную систему Центральной избирательной комиссии Украины и изменила результат выборов, чтобы на первом месте стоял праворадикальный кандидат Дмитро Ярош[395]. Сотрудники ЦИК заметили взлом как раз перед тем, как огласить результаты на всю страну, и им удалось откатить изменения, таким образом избежав хаоса, который мог бы накрыть Украину, если бы был объявлен неверный победитель. Здесь видно, что у текущей власти есть преимущества в минимизации вреда от таких вмешательств. При этом в России государственные СМИ показали фейковые результаты, что и позволило увидеть в данной атаке попытку посеять раздор и неразбериху в Украине[396].
Из более свежих примеров можно вспомнить активистов, предположительно работавших на победу Трампа, которые попытались взломать устройства для электронного голосования. Многие обратили внимание на то, что относительно мало правительств, применявших информационные технологии на выборах, предприняли целесообразные меры по защите цифровых данных. Это несет очевидные риски, особенно с учетом того, что в некоторых терминалах для электронного голосования не предусмотрена распечатка. Если хакеры грамотно и незаметно накрутят голоса или поменяют результат между кандидатами, политическая система страны понесет большой урон. Однако, хотя в демократиях главную опасность представляет попадание результатов в руки радикальной оппозиции или внешних врагов, в авторитарных странах ситуация совершенно иная.