[508]. Через месяц провели повторное голосование, в котором победил Ющенко. Таким образом, трансфер власти произошел благодаря тому, что фальсификации отложили на самый последний момент.
Второй способ подлога на заключительном этапе гонки – это провести подсчет голосов как положено, а потом мошенническим способом добавить голоса кандидату при оформлении итогов. Это возможно, поскольку процесс подсчета, как правило, устроен сложно. Голоса поступают из десятков тысяч избирательных участков: сначала их собирают на уровне населенного пункта, потом передают в региональный центр и, наконец, подводят итог в центральной избирательной комиссии. Каждая из этих стадий дает режиму возможность фальсифицировать показатели. Особенно удачно, если в открытом доступе не публикуются итоги по каждому участку, – тогда оппозиции гораздо труднее отследить, что произошло.
Эта форма фальсификаций часто, хотя и не всегда, сопутствует вбросам. Так случилось, к примеру, на конституционном референдуме в Турции в 2017 году. Голосование взволновало все общество, поскольку итог «за» привел бы к принятию целого списка поправок, фактически превращая парламентскую систему страны в президентскую, что существенно укрепляло власть президента Реджепа Тайипа Эрдогана. Будучи классическим фальшивым демократом, Эрдоган не прислушивался к голосу своего народа, но отчаянно стремился легитимизировать расширение своих полномочий путем проведения убедительного всенародного голосования[509]. По этой причине подконтрольная ему Партия справедливости и развития (ПСР), поддержанная ультраправой Партией националистического движения (ПНД), задалась целью следить за избирательным процессом от начала до конца. Со стороны оппозиции выступили левоцентристская Республиканская народная партия (РНП) и прокурдская Демократическая партия народов (ДПН) – они развернули кампанию против поправок, утверждая, что те уничтожат разделение на три ветви власти и приведут к «демоциду» (самоубийству демократии)[510].
Чтобы обеспечить победу, правительство организовало систематические вбросы в районах, где проживал ядерный электорат ПСР, а в протестно настроенных регионах банально приписывал голоса, чтобы увеличить результат «за». Эти стратегии подкреплялись еще одной – удаленим голосов «против», но вместо исчезающих чернил, как в Украине, лидеры ПСР, судя по всему, избрали более прямолинейный метод – нежелательные бюллетени выкидывали на помойках и стройках[511]. Совокупный эффект этих нарушений оказался огромным: согласно одной из наблюдательских групп, около 2,5 млн голосов можно было назвать сфальсифицированными, хотя, по их признанию, невероятный масштаб злоупотреблений затруднял точную оценку[512]. Ясно одно: без фальсификаций Эрдогану не удалось бы провести конституционные поправки: голосов «за» оказалось 51 %, а «против» – 49 %, и этот отрыв был вдвое меньше, чем предполагаемое наблюдателями количество украденных голосов[513].
Выбор стратегии
Хотя вбросы и махинации при подсчете часто идут рука об руку, важно помнить, что это разные инструменты со своими сильными и слабыми сторонами. Приписать цифры в протоколе обычно легче. Кандидату не нужно привлекать несовершеннолетних избирателей или заполнять тысячи бюллетеней – надо всего лишь заручиться согласием узкого круга лиц и поменять цифры в документах на определенном этапе подсчета. Вот что рассказал нам один бывший наблюдатель: «Достаете ручку, дописываете нолик или меняете единицу на девятку – вот и все»[514]. Не нужно продумывать и финансировать большую, сложно организованную операцию. Подмена цифр, пожалуй, является наименее трудоемкой формой фальсификаций.
Тем не менее у каждой медали есть обратная сторона. Если бездумно сложить полученные с разных участков цифры и добавить себе бонусных голосов, можно попасться с поличным. Оппозиционные кандидаты могут заметить большие несоответствия между итогами, особенно если они смогли мобилизовать достаточно сторонников для наблюдения, а потом добились альтернативного подсчета. Вдобавок международные наблюдатели и ученые разработали собственные новые методики проверки правильности результатов. Одна из них опирается на тот факт, что последние цифры в длинных столбиках чисел, как правило, равномерно вариативны, а вот человеческий мозг, подбирая случайные цифры, тяготеет к определенным паттернам, которые можно отследить[515]. В результате, если ввести все участки в компьютерную программу, аналитики могут понять, какова вероятность того, что эти цифры придумал человек. Такие способы разоблачения представляют особый риск для фальсификаторов, поскольку, если итог вызовет слишком много подозрений и потребуется пересчет голосов, в урнах не окажется необходимого количества бюллетеней и правящая партия не докажет свой результат.
Вбросы, напротив, не несут такого риска, поскольку после такого вида фальсификаций остается бумажное доказательство, которое впоследствии можно предъявить как свидетельство качественных выборов. Когда итог одного кандидата повышается добрасыванием незаконных голосов, процесс подсчета и оформления итогового протокола проводится совершенно открыто и прозрачно – кандидат может быть уверен, что необходимые голоса будут выглядеть правдоподобно. Это означает, что процесс фальсификаций лучше защищен на случай судебных проверок. То есть, если грядет пересчет голосов, проверяющие и наблюдатели обнаружат в урнах «правильное» количество бюллетеней. И если общее количество бюллетеней на участке не превысит количество избирателей в списках, все будет выглядеть прилично.
Однако, хотя вбросы лучше защищены от дальнейших проверок, у них есть свои недостатки. Во-первых, они требуют планирования и усилий по организации. Скажем, если партия собирается использовать голосование несовершеннолетних, их нужно обеспечить документами и довести до участка, как и остальных избирателей, а это недешево. После дня выборов вбросы не представляют больших рисков разоблачения, но в момент голосования миссия может провалиться. Если перед участком выстроятся очереди из несовершеннолетних граждан или кто-то найдет стопки заготовленных бюллетеней, наблюдатели и журналисты вряд ли оставят это без внимания. Есть вариант набить урны бюллетенями заранее, но оппозиционный кандидат может потребовать демонстрации пустых урн перед открытием участка.
Как ни посмотри, идеальная стратегия для фальшивого демократа заключается в синхронном использовании обеих стратегий. Умеренное количество вбросов с меньшей вероятностью будет замечено, но при этом может придать текущему лидеру уверенности в завтрашнем дне, если параллельно – без фанатизма – докинуть голосов и при подсчете. Применение обеих тактик позволяет действующей власти диверсифицировать риски на случай, если что-то не сработает.
Однако на практике комбинированный подход всегда возможен. Какой метод окажется предпочтительнее – определяется контекстом выборов и географическим распределением партийной поддержки. Представим два вымышленных государства – Равномерию и Оплотию, в каждом – по три политические партии. В Равномерии все три партии соревнуются примерно на одном уровне в каждом из регионов страны, то есть рассчитывают примерно на треть голосов в каждой области. В Оплотии же каждая партия доминирует на своей трети территории, а в других районах почти не имеет поддержки.
Поскольку партии в Равномерии знают, что на подавляющем большинстве участков, скорее всего, будут присутствовать представители оппонентов, у них есть существенные опасения насчет использования вбросов – их почти наверняка заметят и предъявят партии обвинения в нарушениях. Поэтому партии куда выгоднее вмешаться на этапе подсчета голосов. А теперь сравним с Оплотией. В рамках своих «оплотов» партии чувствуют себя вольготно и не видят рисков от вбросов: при политической монополии на данной территории шанс нарваться на вражескую проверку гораздо ниже. В таких условиях выборы рискуют превратиться в гонку вооружений, когда каждая партия стремится искусственно завысить явку на подконтрольной территории, осознавая, что оппоненты делают то же самое.
Разумеется, это собирательные образы стран. В реальности нет партий, которые могут близко конкурировать с оппонентами в каждом из регионов. Не встречаются и страны с эталонным распадом на партийные регионы. Однако ряд государств частично походят на наши воображаемые модели. Первое, что приходит в голову, – это, разумеется, страны с выраженной этнической и региональной идентичностью, которая определяет поведение избирателей (пусть и не на 100 %) в Африке южнее Сахары – здесь можно наблюдать характерные черты Оплотии. В том числе по этой причине мы часто наблюдаем поразительные уровни явки в областях, где проживают сторонники той или иной партии. Этому способствуют политическое рвение, вбросы и интенсивное социальное давление – сообщества зорко следят, чтобы никто не остался без «чернильного пальца».
Так, в 2016 году в угандийском районе Кирухура – оплоте президента Мусевени и его партии «Национальное движение сопротивления» – целых 43 избирательных участка продемонстрировали рекордную явку[516]. Пришли все зарегистрированные избиратели до последнего, и, более того, все они проголосовали за Мусевени. Но и это не все: в стране, где сохраняются очаги неграмотности и на каждых выборах избиратели неверно заполняют тысячи бюллетеней, на этот раз ни один голос не был признан недействительным[517]. Разумеется, идеальная явка и голосование в районе Кирухура наверняка были ложью. Хотя нарушений не было зафиксировано и количество бюллетеней не превысило количества избирателей по спискам, получить единодушную поддержку всей деревни практически невозможно: кто-то обязательно умирает между выборами, а кто-то не в состоянии прийти проголосовать по причине болезни. Стопроцентная явка указывает на то, что правительство делало вбросы за гранью разумного, пусть даже технически все сошлось.