Я всмотрелся в длинный коридор. Здание пустовало. Уборщики еще не пришли, а все студенты, кроме меня и Фрейзера, были на занятиях.
— Фрейзер? — позвал я. Спустившись по лестнице, я постучался в его дверь. — Фрейзер?
Тишина. Я прижал ухо к двери, но изнутри не доносилось ни звука. И тут мне послышалось, будто по лестнице за моей спиной кто-то крадется.
Там никого не оказалось. Однако наверх вела еще одна лестница, из старого здания (очевидно, она осталась с тех времен, когда там жили слуги), и я решил, что, если потороплюсь, смогу застукать на ней того, кто тут ошивается. Я промчался по второй лестнице — и снова никого не обнаружил. В общаге по-прежнему царила тишина. В глубине полутемного коридора виднелась приоткрытая дверь в мою комнату, точь-в-точь как я ее оставил.
И вновь я услышал тихий скрип ступеней. Правда, на этот раз со стороны винтовой лестницы, ведущей на чердак. Я бросился к ее основанию и посмотрел вверх. Мрачный лестничный колодец пустовал. Пульсирующая боль в голове соревновалась с сердцебиением. Я дрожащей ногой ступил на эту лестницу и начал медленно подниматься на чердак.
В последний раз я был там вместе с Диком Феллоузом, и тогда мы точно закрыли дверь на замок. Но сейчас она была не заперта — виднелась узенькая щель. Я прикоснулся к двери пальцем, но не надавил. Вместо этого я прислушался.
Я напрягал слух так сильно, как только мог. И уловил звук, страшнее которого в жизни не слыхал. Я едва мог его выносить.
Описать его могу только так: вроде как песчинки падают на пластмассовый или металлический лист. Сначала текут редкой струйкой, а потом как сыпанутся! А после — затишье. У меня возникло жуткое ощущение, будто нечто прислушивается ко мне из-за двери: слушает, как я слушаю. Потом песок посыпался снова. И опять перестал.
Я развернулся на пятках и поспешил к себе. Схватив куртку и ключи, я запер за собой дверь, выскочил на солнечный свет и отправился на поиски Мэнди.
ГЛАВА 18
— Здесь мило! — сказала Сара.
Усевшись, она принялась разматывать бесконечный шарф — ну точно как я. На ней был потертый на локтях пуловер; его удлиненные рукава доходили аж до ногтей, покрытых черным лаком. Моя старшая дочь, приехавшая на каникулы из Уорвикского университета, очень хотела со мной повидаться. А еще познакомить меня со своим парнем по имени Мо. Я старался не думать, зачем ей это понадобилось. В общем, я пригласил их пообедать со мной в городе. Предложил тайский ресторанчик в Сохо.
Сара всюду являла радость. Всегда являла. И будет являть. Кажется, я влюблен в свою дочь — нет, не в сексуальном смысле, я вам не Зигмунд Фрейд, — а в том смысле, что ее общество мне приятнее любого другого и я скучаю, когда ее нет рядом со мной.
— А тебе, Мо, тут нравится? — спросил я.
— И даже очень, — ответил он, усаживаясь и хватая меню. — Так любезно с вашей стороны пригласить нас сюда.
И вовсе он не похож на Носферату. Ну да, обритая налысо голова, и либо он трудится в угольной шахте, либо пользуется черной подводкой для век. Ну и что? То же самое можно сказать и о двух серебряных колечках, продетых сквозь его бровь: ну и что? Поверх белой футболки он носил что-то типа спецовки, а в дополнение к этому — довольно впечатляющие «мартенсы», как у Антонии в «Гоупойнте».
— Я заказал вино, — сказал я. — Готов поспорить, Мо, ты предпочел бы выпить тайского пивка.
— Отнюдь. Вино будет в самый раз.
— У вас есть кое-что общее, — сказала Сара. — Мо — ценитель вин.
Я в изумлении отложил палочки для еды.
— Я только притворяюсь пролетарием, — сказал Мо извиняющимся тоном. — У моего отца виноградник во Франции.
Поразительно трогательный парень. Такими трогательными бывают щеночки.
— Он пролетарий, — сказала Сара. — Его отец — буки. Может, закажем всего по порции и разделим поровну?
— Правда? Букмекер? Это ведь аристократия рабочего класса, верно? Да, заказывай все. Я только за. Как там мама?
Сара быстро покачала головой, издав губами вибрирующий звук. Мо фыркнул. Подошла маленькая, миленькая официантка с искрящимися черными глазами, и Сара пропела ей названия нескольких блюд.
— Не слишком много, пап?
— Нет, продолжай. Судя по вашему виду, вам нужно хорошо питаться. Ах, вот и вино. Слава богу.
Я подождал, пока Мо не пригубит вино, а затем повторил этот звук за Сарой. Потрепетал губами.
— И как же это понимать?
Сара пожала плечами. Мо признал вино достойным, после чего заявил:
— Послушать Сарину маму, так выходит, что вы голодранец какой-то. А по-моему, ничего похожего.
— Голодранец?
Сара стрельнула в Мо глазами, но он не внял предупреждению:
— Да и со слов Люсьена тоже. Он, короче, сказал, что вы неудачник.
— Мо с Люсьеном не ладят, — сказала Сара.
— Да?
— Люсьен уже достал его. Цепляется к тому, как Мо одевается, придирается к каждому слову. Только и делает, что наезжает по поводу и без.
Принесли еду — горячую, пахнущую изысканными приправами. Интересно, подумал я, не разводит ли меня эта парочка. Мо нравится вино. Мо не нравится Люсьен. Как обычно, я начал трапезу с доброго глотка вина и заметил, что Мо неукоснительно следует моему примеру.
— Ладно, налетай, — сказал я.
Мы дружно налетели и вскоре прикончили вторую бутылку. Позади нас, в служебной части ресторана, одна из тайских официанток наводила порядок в домике для духов. Она поправила искусственных птичек на веточках, зажгла погасшие свечи и поставила внутрь небольшую вазу с цветами. Мо это заинтересовало. Я рассказал, что многие тайцы держат такой домик у себя в саду и постоянно ухаживают за ним, чтобы добиться расположения его обитателей.
— Значит, в этом ресторане есть духи? — беззаботно спросил Мо.
— Да, есть несколько, — ответил я. — Причем один из них как раз у тебя за спиной.
Мо выронил вилку и оглянулся. Сара подняла на меня глаза и предостерегающе качнула головой.
— Ха! — рассмеялся Мо. — Ха-ха-ха!
— А ты знаешь, что означает татуировка на твоем предплечье? — спросил я Мо.
— Эта, что ли?
— Ага, эта.
— Не-а. Просто решил, что она классно смотрится.
— Это оберег.
Мо взглянул на татуировку так, будто кто-то наколол ее без его ведома. И тут вклинилась Сара. Похоже, она была не в восторге от того, как поворачивается наша беседа.
— Мама считает, что у тебя нечто вроде нервного срыва. От меня потребуют отчета.
— Что ж, как ты видишь, я вполне собранный, в высшей степени благополучный тип, готовый заказать еще одну бутылку вина. Разумеется, если вы, молодые люди, не против.
Мо тут же осушил свой бокал, а вслед за ним и Сара. Стоит только упомянуть о добавке вина, и они ведут себя, как будто у них дни рождения, притом что оба уже основательно окосели. К тому времени, как мы уговорили четвертую бутылку, Сара разбросала свое зеленое карри по всей скатерти.
Внезапно она отшвырнула вилку:
— Да ну нахрен, папа, мы просто уже сыты по горло этим сраным кондитером! Мы, блин, хотим перебраться к тебе. Правда, Мо?
Вот оно, значит, как. Понятное дело, я согласился. А затем этот обед, начавшийся так славно и плавно, ушел в крутое пике, потому что Сара выпалила:
— Мама говорит, ты завел себе любовницу.
Я молчал.
— Завел, да?
Мо, которого развезло меньше, чем Сару, уловил на моем лице раздражение. Кажется, ему стало немного не по себе.
— Ну так что? Завел?
— Нет, не завел. Все?
— Да подумаешь, папа! Или завел, или не завел — делов-то.
— Вопрос исчерпан?
— А что тут исчерпывать? В смысле, что тут такого! Я к тому, что зачем изворачиваться? Зачем что-то скрывать? Я к тому, что вот и славно, если завел, а не завел — так не завел; дело житейское, ясно? Я к тому, что кого это волнует? Я к тому, что я уже не маленькая и ты мог бы со мной поделиться, а не хочешь — так и не надо, мне пофигу, делишься ты со мной или нет!
Мо ткнул ее под столом, причем так, чтобы я это заметил.
Сара повернулась к Мо:
— Чё ты пинаешься? Это же мой долбаный папочка! Он всегда такой. Сплошные тайны на ровном месте. Что, скажешь, не так? Не так?
Я отбросил салфетку.
— Схожу в уборную, — сказал я.
На обратном пути я подошел к кассе, чтобы оплатить счет. Кредитка не прошла: я не успел погасить задолженность. Пришлось платить дебетовой (а всякий раз, как я это делал, я все глубже влезал в долги). Когда я вернулся к столику, оба молчали. Я объяснил, что мне пора на работу.
Когда мы вышли на улицу, они спросили, где тут ближайший паб. Я предложил кофе — это, по-моему, было бы уместнее, — но они явно были другого мнения, и я показал им «Французский дом» на Дин-стрит, где во время оно Дилан Томас лихо вставил средний палец в анус ручной обезьянке. Да, нехорошо вышло. Так или иначе, прежде чем мы расстались, Сара крепко обняла меня, а о нашей размолвке даже не вспомнила. Хоть и не без сомнений, но я выдал им ключ от своей квартиры и оставил их вихлять по Дин-стрит. Они сказали, что опасаются ехать домой за вещами.
И я пообещал им, что с Фэй все улажу.
Ну, можно сказать и так; в смысле, назвать этим словом крики и вопли Фэй, позвонившей мне тем же вечером. Насколько я понял, Сара и Мо возвратились домой без задних ног и принялись беззаботно собирать вещи, отпуская язвительные замечания насчет Люсьеновой стряпни. Началась перебранка. Хлопали двери. «Парфянские стрелы» разили как ядра.
Само собой, я обвинялся в том, что «накрутил Сару». Я сказал, что ничего подобного. Фэй спросила, что я думаю о Носферату. Когда я ответил, что он показался мне весьма приятным юношей, она совсем взбесилась. Потребовала, чтобы перед ней извинились и перед Люсьеном тоже.
Я заверил, что попрошу Сару перезвонить, как только они с Носферату проспятся.
По правде говоря, вернувшись с работы и заглянув на кухню, я подумал было, что в мой дом забрался барсук, который разворошил мусорное ведро. На полу валялся недоделанный бутерброд, рядом с ним — замасленный нож. На столе — четвертушка сыра с отпечатками чьих-то зубов. Сара и Мо завалились в мою кровать, даже не сняв ботинок, и посапывали в ней как ни в чем не бывало. Все было так, словно я попал в сказку про девочку и трех медведей.